Вербы пробуждаются зимой
(Роман) - Бораненков Николай Егорович - Страница 60

Лихошерст вздрогнул, точно его в чем-то уличили. Исхудалые щеки его совсем побелели.

— Хочешь место занять? В комбаты прешь? — вдруг вскрикнул он надрывисто и зло.

— Глупость. Выдумка, Григорий.

— Не выйдет. Сдохну за столом. Амфибию поставлю у дверей, по не дам. Не допущу! Я душу вложил в батальон. Ду-шу!

— Знаю. Верю. И тем не менее надо идти лечиться.

— Никогда! До последнего дыхания. До капли крови…

— Глупый героизм. Никчемный, — вздохнул Сергей. — Кому он нужен? Кому?

— Родине. Мне. Им вот. — Лихошерст указал на солдат, шагающих с песней в столовую. — Им я нужен. Им! А ты… подножку, В госпиталь… На слом меня. Не вый… не допу…

Сильный приступ удушливого кашля схватил его, и он, мучительно корчась и содрогаясь, заходил по кабинету. Слезы покатились по его щекам.

Сергей протянул стакан с остывшим чаем.

— Успокойся. Выпей воды. Ну же. Двужильный черт.

Комбат, не отрываясь, выпил весь стакан, долго сидел опечаленный у окна и, не поднимая головы, тихо, со вздохом сказал:

— Да-а. Ты прав. Кому нужен такой героизм?

В серой, продутой ветрами шинели идет по военному городку Сергей Ярцев. Солнце еще не взошло. Молчат птицы. Спят в казарме солдаты, а ему не спится.

Почти всю ночь провел он в томящем раздумье. Не смог он заглянуть в душу солдата Вичауса, переведенного из центрального городка в саперный батальон. И так и сяк пытался, со всех сторон подходил, но не получалось, хоть плачь. Так и не удалось узнать, отчего солдат бывает то каким-то странно веселым, то вдруг так мрачнеет, что все валится у него из рук. И никто не узнал. Все отказались от Яна Вичауса. Грешным делом, и самому хотелось махнуть на него рукой. Но в сердце цепко теплилась надежда: «Откроется. Не может быть. Нельзя мне отступать. Не имею права».

И вот теперь шел Сергей в роту с еще одним неиспробованным вариантом. Шел и думал: «А удастся ли он? Признается упрямец или нет?»

Прозвучала команда: «Подъем!» Загремели по лестницам сапоги.

— Живей! Живей! — поторапливают солдат сержанты и шутят. — Несмелым солнца не достанется. Воздух разберут.

Смотрит Сергей Ярцев, как выходят на зарядку солдаты, и хмурится. Не зарядка, а маята. Одни уже построились, побежали, а другие едва бредут. Отчего бы это? Да что тут гадать? Там, где сержант повеселей, командует с огоньком, и солдат шустрей. А где крик да сонливая вялость, там и проволочка.

Достал Сергей блокнот, записал в него: «Поговорить с сержантами о бодрящем слове. Нельзя уставы механически исполнять. Ведь даже вспыльчивый Чапаев и тот шутку любил». А потом зашел в помещение, радиста подозвал:

— Отныне перед зарядкой бодрую музыку включать.

— Запрещено, товарищ подполковник.

— Кем?

— Да был тут поверяющий один. «Чтоб не слыхал, — говорит. — Тут вам не санаторий».

— И не дом для престарелых, — добавил Сергей. — А молодежь. Боевая армейская молодежь.

В казарме первой роты Ярцева встречает дежурный, докладывает, как положено, по уставу. А потом они оба идут меж коек, разговаривают.

— Как спали солдаты? — спрашивает Сергей. — Никто не кашлял? Вчера сильный ветер был.

— Нет, никто.

— А стекло почему разбито? — замечает Сергей выщербленный косяк и, подставив руку, добавляет: — Передайте старшине, чтоб застеклил. А койку на ночь отодвиньте.

В ленинской комнате Ярцев задержался дольше всего. Проверил стенд, в который раз надписи перечитал. Сел на стул, задумался. Который год одни и те же стенды, доски, витрины. Стандарт. Надоел он, поди, солдатам, примелькался. Обновлять бы почаще. А где фанера? Картон? Красное полотно? Да и художников подходящих нет. Но что-то надо делать! Непременно делать. Может, собрать комсомольский актив да поговорить? Молодежь все сделает, все раздобудет, только зажги.

Вошел секретарь партбюро батальона.

— А я вас ищу по всему батальону.

— Что-нибудь случилось?

— Задание на сегодня хотел получить.

Сергей посмотрел на молодого секретаря парторганизации, подумал: «Нет, брат, никаких инструкций и заданий ты от меня сегодня не получишь. Поднатаскал я тебя, подучил, и хватит. Сам теперь себе задания давай. А не то в птенца превратиться можно, станешь ждать, когда готовое положат в рот». А вслух сказал:

— Сегодня, Анатолий Павлыч, совещаться не будем. Работайте по своим планам.

Ушел секретарь партбюро, а следом за ним и Сергей. Зашел в умывальник, расспросил у старшины, нет ли больных, хватает ли туалетного мыла. А оттуда прямо в столовую зашагал. Подсел к солдатам, кивнул:

— Как харч, орлы?

— Как у доброй тещи.

— А все же?

— Ничего. Хватает. Но готовить лучше можно.

И появилась в блокноте Сергея новая запись: «Побеседовать с поварами. Рассказать, какие были на фронте расторопные повара. Как готовили даже из скудного запаса вкусный харч».

По дороге в роту, где служит рядовой Вичаус, зашел в гараж. У раскрытого капота грузовика стоял молодой паренек в промасленной куртке и озадаченно чесал лоб. На лице его застыли досада и растерянность.

— Что? Не ладится? — спросил, подходя к машине, Сергей.

— Не заводится никак. Целый час уже бьюсь.

— А ну-ка посмотрим. — И Сергей, подстелив на радиатор кожух, подступил к мотору.

Минут через пять он захлопнул капот, вытер паклей руки и весело подмигнул:

— Заводи!

Загрохотал грузовик. Заулыбался водитель. Сергей опять к кабине подошел.

— В кружке заниматься желаете?

— А кружка-то нет.

— Будет. После рейса заходите в комсомольское бюро. Договорились?

— Есть, товарищ подполковник! Обязательно приду.

А вот и рядовой Вичаус. Как и чувствовалось, он снова навеселе, не в меру улыбчив, глаза неестественно блестят. Вошли в канцелярию роты. Сергей круто обернулся к солдату и сразу, как задумал, резко спросил:

— Анашу курили?

— Да. Нет… Не курил, — замялся солдат.

— Вывернуть карманы! Все на стол.

Солдат растерянно посмотрел на подполковника. Сколько раз разговаривал он с ним, и все тихо, спокойно, уговаривал, просил… А тут вдруг — выворачивай! Глаза суровы и требовательны. От них уже никуда не скрыться. Никуда.

Вичаус кладет на стол пакетик с дурманным куревом, молча опускает глаза.

— Вот. Это все. Остальное скурил.

Сергей берет пакетик, облегченно вытирает вспотевший лоб. Нитка найдена. Теперь размотать бы клубок.

— Где взяли дурман?

— Дружок прислал… Чтоб горе затуманить…

— Горе? А ну-ка садитесь. И говорите все. Все, как есть.

— Нет, не скажу, — вздохнул Вичаус.

Ярцев ждал этого отказа и решил, что настал момент выложить все, что он узнал о солдате, что предполагал. И пусть у него нет еще веских доказательств, пусть факты и расплывчаты, но где-то они зацепятся за душу Вичауса, в какой-то момент дрогнет его нервная бровь.

— Можешь не говорить. Я все знаю, — нахмурился Сергей. — Да, да, товарищ Вичаус, знаю. Вы не втянулись в армейскую жизнь. Вы тяготитесь ею. Она вам страшна и не под силу. Вы скучаете по дому. По дружкам… По жене…

Бровь солдата дрогнула, на лбу в переносице с болью сжались складки. «Значит, что-то неладно с женой».

— Почему вы стали редко писать жене?

— Она на рыбном промысле. Куда ей писать?

— Неправда, Вичаус. Вижу по глазам. Поссорились. Из-за чего?

— Да пошла она… свистушка, — вспылил солдат. — Как провожала, клялась: «Ни на кого не гляну». А не успел уехать — снюхалась…

— Откуда известно?

— Дружок написал.

— А вы ему верите больше, чем жене?

— Верю.

— Вот точно так и я когда-то слепо поверил своему дружку. А потом разобрался — брешет лысый барбос. Девчонка моя и в глаза того «ухажера» не видала. Да что говорить! Некоторые мужчины хуже базарных баб… Верить надо в чистую любовь. Верить!

Ушел солдат. Но чувствует Сергей, что одного разговора мало. Помочь надо парню в размолвке разобраться. Чем-то помочь.