Вампиры пустыни
(Том I) - Нисбет Хьюм - Страница 20

Поденный рабочий, привлеченный звоном бьющегося стекла, подошел как раз в тот момент, когда она окровавленными руками волокла из оранжереи безжизненное тело. На мгновение он представил себе невероятные вещи.

— Скорее воды! — крикнула она, и ее голос рассеял его фантазии. Когда поденщик с необычным для него проворством вернулся, неся воду, он застал экономку всю в слезах; голова Уэдерберна лежала у нее на коленях, она стирала кровь с его лица.

— Что случилось? — спросил Уэдерберн, приоткрыв глаза, и тут же закрыл их снова.

— Бегите живей, скажите Энни, пусть сейчас же идет сюда, а потом за доктором Хэддоном, — сказала она поденщику. И добавила, видя, что тот медлит: — Я все расскажу, как только вы вернетесь.

Вскоре Уэдерберн вновь открыл глаза. Заметив, что его тревожит необычайность его позы, она объяснила:

— Вам стало дурно в оранжерее.

— А орхидея?

— Я пригляжу за ней.

Уэдерберн потерял много крови, но, в общем, особенно не пострадал. Ему дали выпить коньяку с каким-то розовым мясным экстрактом и уложили в постель. Экономка вкратце рассказала доктору Хэддону обо всем, что произошло.

— Сходите в оранжерею и посмотрите сами, — предложила она.

Холодный воздух врывался в открытую дверь, приторный запах почти исчез. Воздушные корешки, разорванные и уже увядшие, валялись среди темных пятен на кирпичном полу. Ствол орхидеи сломался при падении горшка. Края лепестков сморщились и побурели. Доктор наклонился было разглядеть их получше, заметил, что один из воздушных корешков еще слабо шевелится, — и передумал.

На следующее утро странная орхидея все еще лежала там, почерневшая, испускающая запах гнили. От утреннего ветерка дверь поминутно хлопала, и весь выводок орхидей Уэдерберна съежился и завял. Зато сам Уэдерберн, лежа у себя в спальне, ликовал, упиваясь рассказами о своем необыкновенном приключении.

Приняв предложение Международной нефтяной компании занять должность полевого палеонтолога на нефтяном месторождении в Перу, у Талары, я и не подозревал, какие поразительные впечатления и удивительные приключения меня ожидают!

Как правило, жизнь палеонтолога не назовешь волнующей или авантюрной. Собственно говоря, едва ли существует другая область науки, столь мало связанная с приключениями, опасностями или захватывающими переживаниями. Окаменелости, конечно, представляют большой интерес для опытного ученого, но что в них может быть опасного? Они не избегают людей, не прячутся от них. Помимо заурядных и вполне ожидаемых трудностей лагерной жизни и полевой работы, охота за окаменелостями — вероятно, самая безопасная и невинная из профессий. А поскольку мне предстояло изучать мельчайшие и наиболее распространенные окаменелости — а именно диатомеи и фораминиферы (наличие определенных видов этих крошечных окаменевших организмов напрямую связано с залежами нефти) — и поскольку мой охотничий участок находился в пустыне, где не водятся ни дикие животные, ни дикари, в непосредственной близости от вечно деятельных нефтеочистительных заводов, скважин, насосных установок и хорошо обустроенной «базы» или городка, мне и в голову не могла прийти мысль о чем-либо необычном, волнующем или опасном. Предположи кто-нибудь такое, и я бы поднял его на смех. Но судьба бывает такой странной и причудливой в своих проявлениях, что через несколько месяцев после прибытия в Талару я пережил самые диковинные и даже непредставимые события, с какими когда-либо сталкивался человек. Не будь эти факты ныне хорошо известны и изложены в кратких сообщениях газет, я и не осмелился бы, вероятно, о них писать из боязни, что меня примут за сочинителя-фантазера, выдающего выдумки за действительность. Но я считаю, что подобные события могут повториться — точнее, вероятней всего повторятся — где-либо еще, не обязательно в Перу, что грозит гибелью многим людям и даже целым селениям и городам; поэтому я убежден, что публика должна быть ознакомлена со всеми деталями и подробностями случившегося и быть подготовлена к тому, что нечто подобное может произойти вновь.

Но прежде, чем приступить к рассказу, мне хотелось бы сказать, что похвалы, которыми осыпали меня в связи с решением «неразрешимой» и ужасной загадки и спасением жизни сотен, если не тысяч, мужчин и женщин, незаслуженны. Любой человек, обладающий научной подготовкой, некоторыми познаниями в зоологии и интересом к необычным формам животной и растительной жизни, мог бы сделать гораздо больше. Все получилось совершенно случайно: я оказался на месте, вовремя проявил научное любопытство и всегда глубоко интересовался тропической ботаникой. До тех пор ни мне, ни кому-либо другому это не казалось сколько-нибудь важным. Во-первых, я никогда не бывал в тропиках, а во-вторых, моей областью являлась палеонтология, и мои исследования ограничивались палеонтологией беспозвоночных. Но я невольно чувствую, что мой любительский интерес к растительной жизни был пробужден Всевышним с единственной целью столь удачного его применения на практике.

Должен упомянуть еще об одном обстоятельстве, так как оно тесно связано со случившимся и позволило мне сделать необходимые выводы и понять то, что иначе осталось бы для меня загадочным. Проходя аспирантуру в Йельском университете, я весьма заинтересовался глубоководными исследованиями Рыболовной комиссии США под руководством профессора Веррилла[15], который был моим научным наставником.

В основном это было связано с тем, что океанское дно выложено главным образом фораминиферным илом, то есть скоплением миллиардов скелетиков фораминифер; в океанских глубинах обнаруживаются многочисленные живые виды, близко напоминающие ископаемые. На борту «Альбатроса», в совместной работе и беседах с профессором и его ассистентами, я вскоре осознал, что одна область науки — вернее, одна ветвь любой области науки — тесно сплетается с другой. Полноценное исследование диатомей потребовало серьезного изучения других, высших форм морской жизни. Таковы, к примеру, асцидии или морские огурцы; кораллы и актинии, губки и такие формы, как гидроидные полипы, мшанки и медузы. Если бы я не сумел овладеть достаточно широкими и точными познаниями относительно образа жизни и привычек этих безобидных и интересных морских созданий, я никогда не разобрался бы в кошмарных событиях в Таларе.

Талара, как я уже вкратце упомянул, располагается в голой, безводной, лишенной деревьев полосе прибрежных пустынь Южной Америки, что тянутся от Гуаякиля в Перу на юг до центрального Чили. Но пустыню эту не следует считать плоской или ровной. Для нее характерны песчаные холмы, переходящие в такие же голые и безжизненные каменистые возвышенности. По мере приближения и слияния с Андами они становятся выше и многочисленнее. Песок самой пустыни — не более чем скопление продуктов выветривания этих холмов, разложившихся и сметенных вниз в течение бесчисленных веков. Изначально, по крайней мере в каком-то далеком периоде геологической истории, вся местность находилась под водами моря, чем и объясняется наличие морских ископаемых организмов. Международная нефтяная компания наняла меня для изучения этих останков, пребывавших миллионы лет назад под волнами Тихого океана — ибо, как ни странно, некоторые из крупнейших мировых месторождений нефти обнаруживаются именно в этих пустынях Перу.

На протяжении долгих веков здесь не выпадали никакие дожди; на самом деле, пустыней эта местность является лишь по причине отсутствия осадков — песок богат нитратами, фосфатами и поташем, почва плодородна и при поливе или орошении могла бы дать большой урожай сельскохозяйственных культур. Возможно, читатели подумают, что этот затянувшийся трактат о перуанской пустыне не имеет ничего общего с моим рассказом, но позвольте заверить, что это самая важная его часть, и я прошу тех, кто намерен ознакомиться с историей невероятных событий в Таларе, прочитать ее очень внимательно. В противном случае будет практически невозможно предложить разумно обоснованное освещение событий и их причин и показать, что они не были ни чудесными, ни сверхъестественными и вовсе не выходили за пределы существующих в природе причинно-следственных связей.