Бомба профессора Штурмвельта
(Фантастика Серебряного века. Том VII) - Блюм Арлен Викторович - Страница 47

Я долго смотрел на страшную картину разрушения. Наконец, мне пришло в голову, что пора уходить. Вырубив из обломка доски кусок дерева и бросив прощальный взгляд на замерзших великанов, я стал пробираться в выходу.

Долго ходил я по этим четвероугольникам, так похожим одно на другое, пока не понял, что заблудился. Напрасно бродил я взад и вперед по отделениям ковчега, отыскивая выход. Я пробовал идти по одной стороне корабля, придерживаясь шпангоутов. Бесполезно!..

Страшная усталость сковала мои члены. Я выпил остаток рома, присел на пол, прислонившись спиной к толстому столбу. Отчаяние овладело мной. А снаружи выла буря, и эти звуки холодили кровь. Усталость, голод и холод взяли свое: я заснул. Разбудил меня капитан Кульчицкий. Остальное вам известно.

— Как?! — вскричали мы. — Вы не помните, каким образом добрались до аэроплана?

— Да. Я заснул в ковчеге, а проснулся в своем аппарате на скале, — подтвердил летчик серьезно.

Все переглянулись.

— Может быть, вы запамятовали? — сказал один. — Проснулись, нашли выход и сели на аэроплан?..

— Нет, нет, — твердил авиатор, — я хорошо помню малейшие подробности пребывания на горе. Но как я очутился на ньюпоре — этого не постигаю. Могу сказать только одно: все, что я вам передал — совершенная правда от начала до конца.

А. В-ский

ДНЕВНИК АНДРЕ

Путешествие на воздушном шаре к Северному полюсу

В последнее время и печать, и публика очень много занимались вопросом об участи знаменитого воздухоплавателя Андре, рискнувшего отправиться на воздушном шаре к неведомому до сих пор Северному полюсу. Интерес к этому смелому путешествию выражался далеко не всегда одинаково, — иногда он ослабевал чуть ли не до совершенного забвения и самого Андре и полярных стран, а иногда доходил до такого напряжения, что даже вполне нормальные люди галлюцинировали, видели какие-то несуществующие воздушные шары, слышали мнимые крики и т. п. Ввиду такого положения этого вопроса, мне кажется, не только важно, но даже необходимо обнародование всех мало-мальски достоверных данных об участи злополучного путешественника. С этой точки зрения напечатанное ниже начало дневника, имеет несомненно громадное значение, так как дневник этот есть до сих пор единственный документ, взятий из реальной действительности и по всем признакам принадлежит перу знаменитого воздухоплавателя. Впрочем, не вдаваясь пока в критическую оценку достоверности дневника, я прежде всего расскажу историю его находки.

12 ноября, поздно вечером, ко мне совершенно неожиданно явился мой хороший приятель Николай Иванович Ф. и привез с собой целый багаж следующих, чрезвычайно любопытных предметов. Во-первых, здесь был шар, не фантастический какой-нибудь, вроде «челябинского», а самый настоящий, хотя и небольшой, объемом всего около 200 кубических метров; шар этот бледно-серого цвета, имеет обычную, почти яйцевидную форму и сделан из плотной шелковой материи; снаружи он обтянут пеньковой сеткой, служащей для прикрепления к шару небольшой ивовой корзины. Во-вторых, мой приятель привез с собой маленький из просмоленного брезента мешочек и, наконец… две рукописи на французском и шведском языках.

— Что это такое?.. Откуда ты взял шар?.. Уж не от Андре ли все это? — невольно взволновался я.

Николай Иванович согласился с моей догадкой. По его словам, шар этот был пойман в лесу его имения 8 ноября.

— Так ты ради этой находки и приехал сюда? — удивился я.

— Что ж тут удивительного?.. Олонецкая губерния не за горами, всего трое суток езды до Питера, — объяснил Ф. — Наконец, и находка того стоит… Знаешь что, — добавил он после некоторого молчания, — я думаю даже дня через два ехать со всем этим багажом в Швецию, — там знают почерк Андре и, конечно, лучше всего разберут, принадлежат ли ему найденные рукописи.

Я вполне одобрил план Николая Ивановича. Однако прежде, нежели он уехал, я постарался сделать перевод интересных рукописей и теперь представляю его на суд просвещенной публики.

При этом необходимо заметить еще следующее. Обе рукописи, шведская и французская, по содержанию своему совершенно тождественны и каждая из них выше заголовка начинается письмом или, скорее, запиской. Записки эти, как и дневник в верхней части рукописей, очень попорчены сыростью. Правда, не только смысл, но и содержание записок, благодаря сличению двух дневников, удалось восстановить вполне, но подпись, к несчастью, в обоих текстах вымокла настолько, что лишь с большим трудом можно прочесть прописную букву А. Конечно, впоследствии с помощью фотографии и некоторых химических средств подпись будет восстановлена, но теперь, к сожалению, этого еще не сделано за недостатком времени. Тем не менее, я уверен, что и в настоящем виде дневник неизвестного А. (без сомнения, Андре), наверно будет прочитан с удовольствием всеми образованными людьми, интересующимися наукой и одним из самих самоотверженных ее представителей.

Переводчик дневника А. В-ский.

По непредвиденным обстоятельствам напечатание всего дневника не может состояться ранее декабря месяца текущего года. Вследствие этого, желая по возможности удовлетворить вполне естественному любопытству публики, я решил издавать «Дневник» небольшими выпусками, назначая за каждый самую доступную цену. Купивших настоящий, первый выпуск, прошу сохранить его, так как он составляет лишь начало чрезвычайно интересного и безусловно ценного сочинения о полярных странах. Если позволят обстоятельства, следующие выпуски будут иллюстрированы найденными в рукописях рисунками. Второй выпуск выйдет после первого в самом непродолжительном времени.

Издатель.

Северный полюс.

Главный город.

18 ноября 1897 года.

Я имею очень мало надежды, что пускаемый мною шар с дневником достигнет своего назначения попасть в руки цивилизованных людей. Размеры шара так невелики и само устройство его так несовершенно, что скорее всего он не достигнет даже материка. Но без надежды жить нельзя, и я отправляю его, несмотря на самые незначительные шансы на успех. Вскоре сделаю и вторую попытку. Прошу тех, кому, может быть, попадутся в руки мои записки, опубликовать их во всеобщее сведение. Кроме того, прошу не разыскивать меня и не снаряжать для этой цели никаких экспедиций до тех пор, пока я сам когда-нибудь не извещу об этом тот мир, к которому я принадлежу по своему естественному происхождению и духовному развитию. За мной следят, но… (дальше записка испорчена)… шлю мой искренний привет моей родине, друзьям и всем, кто помнит обо мне.

А…

11 июля, н. с. Слава Богу, путешествие началось при самых благоприятных условиях. Ветер был не очень силен, но, тем не менее, в течение дня мы пролетели к северу около четырехсот миль. Направление ветра почти не изменялось, и в общем мы уклонились к западу градуса на два долготы, что, конечно, в здешних широтах составляет расстояние почти незначительное.

Трудно передать то чувство, которое мы испытали, потеряв из виду наших друзей и очутившись над необъятным, безбрежным океаном. Какое-то жуткое, щемящее ощущение одиночества невольно закрадывалось в наши сердца. Позади остался близко знакомый и дорогой по пережитым событиям мир, впереди — одна неизвестность, таинственное будущее с возможными невзгодами и сравнительно слабой надеждой на успех затеянного предприятия. Вообще и я, и мои товарищи были так взволнованы в течении этого дня, что не ощущали потребности ни в пище, ни в наблюдении интересных явлений полярной жизни. Даже заметки о состоянии погоды, давлении воздуха, температуре и направлении аэростата делались нами скорее машинально, нежели сознательно.