Книга семи печатей
(Фантастика Серебряного века. Том VI) - Ярославец Василий - Страница 24

И он велел дать псу поесть. Пес с аппетитом съел целую чашку молока с черным хлебом, но ел без всякой жадности, что вовсе не свидетельствовало о том, что он блуждал по лесу без хозяина.

И мы снова стали строить на его счет всякие догадки, но, наконец, это надоело — и мы легли спать.

Проснулись мы от резкого холода в комнатах в тотчас все заметили, что входная дверь, запертая с ночи на большой крюк, открыта. Собаки в комнате не было. Этот случай вызвал в вас большое удивление, но, не допуская мысли, чтобы пес мог поднять крючок, мы решили, что просто забыли с вечера запереть дверь, а утром пес толкнулся в нее, распахнул и вышел.

Целый день его не было видно, но с наступлением ночи он появился снова и дал о себе знать, скребясь в двери. Мы пустили его и накормили и, ложась спать, уже посмотрели дверь вдвоем и, кроме крюка, заперли ее еще и на железную задвижку, — замок в двери был испорчен и не действовал.

Утром дверь оказалась запертой и пес на своем месте, около печки, и это обстоятельство окончательно утвердило меня в мысли, что виновником происшествия с дверью были мы сами.

Прошло несколько дней. При этом мы обратили внимание на то, что он совершенно не лает, и даже прозвали его немым. Он быстро освоился с этой кличкой и шел на нее, ласково вилял хвостом.

— Верно, он оттого молчит, — решил отец, — что еще не чувствует себя дома.

Прошло еще несколько дней. Отец стал собираться снова в город, где жили мать и мои сестры, которые учились.

Рано утром он уехал, и я остался один с кухаркой, работником Карпушкой и сторожем.

По отъезде отца, от нечего делать, я пошел навестить наших лесников, живших в лесных казармах верстах в двух от завода.

«Немой» увязался за мной. Пробыв там несколько часов, я вернулся домой и, когда уже брался за ручку входной двери, заметил, что пес вдруг куда-то исчез. Я стал звать его, но он не появлялся. Однако, когда стало темнеть, он пришел домой, очень неохотно, против обыкновения, поел и не пошел на свое место, а сел против меня и стал смотреть на меня, не мигая, своими янтарными глазами, лишь изредка шевеля левой бровью, на которой торчало несколько длинных жестких волос. Когда я переходил с места на место, он следовал за мной, снова усаживался против меня и продолжал смотреть на меня своими желтыми глазами.

Сначала это меня только раздражало, а затем, под влиянием его взгляда, в мою душу начал прокрадываться суеверный страх.

Я стал гнать пса, он отходил куда-нибудь в угол, но продолжал и оттуда глядеть на меня. Попробовал я запереть его в другую комнату, но он с такой силой стал скрестись в дверь, что весь дом заходил ходуном. Хотел выгнать его на двор — он уперся и не пошел.

Часов в десять вечера пришла кухарка, постелила мне постель и, пожелав спокойной ночи, ушла к себе на кухню, расположенную через двор от главного дома. Уходя, она сказала мне:

— Приходил Абрам (наш сторож) и просил Карпушку идти с ним в обход, а то ему одному сегодня вдруг боязно стало. Теперь и мне одной страшно, всю ночь спать не буду…

Это сообщение подействовало на меня не совсем приятно: непонятный страх Абрама, никогда ничего не боявшегося, как будто передался и мне, а тут еще «Немой» сидел и пялил на меня глаза, словно сыч. И потому прежде, чем ложиться спать, я внимательно осмотрел свое ружье и положил на ночной столик лядунку с порохом и пулями.

Но скоро мной овладело такое беспокойство, что я оставил всякую мысль о сне и, открыв какую-то книгу, сел к столу. Глаза бегали по страничкам, но я не понимал прочитанного, ибо непонятное беспокойство вдруг овладело мной и страх мой перед псом принял такую форму, что я не то что боялся, а просто не мог встать и отогнать его от себя.

Не помню, сколько времени провел я в таком состоянии, как вдруг где-то вдали бухнул глухой звук выстрела, за ним другой и третий… Я замер на стуле, судорожно схватившись рукой за холодные стволы ружья, приставленного мной к столу. Потом резкий свист, смягченный расстоянием, послышался, очевидно, там же, откуда последовали выстрелы, тот самый свист, который я слышал несколько дней назад в лесу при нападении разбойников.

В ответ с противоположного конца завода, очевидно — издалека, послышался такой же свист, заливчатый и тонкий, но уже едва уловимый ухом.

Пес, встрепенувшийся еще при первом выстреле, теперь заволновался, задвигал своими короткими ушами, но потом вдруг словно успокоился, поднялся и, не спеша, вышел в переднюю. И вдруг я услышал звук сбрасываемого крючка… Машинально я схватил в одну руку лампу, а в другую ружье и бросился за ним.

Крюк был уже сброшен — и «Немой» старался отодвинуть зубами огромный железный засов. Я поднял ружье в ударил пса изо всей силы прикладом по голове.

Пес отпрыгнул от двери и снова сел на задние лапы и снова уставился на меня, как ни в чем не бывало, не издав ни одного звука, точно это было, действительно, немое существо. В то же время вдоль стены дома послышались шаги бегущего человека, потом эти шаги застучали по ступеням крыльца, и я услышал тихий, запыхавшийся голос Карпушки: «Паныч! Паныч!» — сопровождаемый легким стуком в дверь.

— Я здесь, — отозвался я. — Что случилось?

— На нас напали разбойники… Абрама, видно, убили. Я сейчас побегу до лесников, а вы обороняйтесь, дверей им не открывайте, а то убьют!..

И с этими словами он снова затопотал ногами по крыльцу — и все стихло…

Я вложил крючок в петлю и возвратился в комнату. Пес последовал за мной.

В окна нашей квартиры были вставлены толстые железные решетки да, кроме того, они закрывались очень прочными внутренними дубовыми ставнями, так что с этой стороны я мог выдержать довольно продолжительную осаду, но входную дверь, как она ни была прочна, было легко высадить любым бревном. И потому я решил все свое внимание обратить на дверь.

С этой целью я поставил лампу в дальний угол передней, а сам стал в дверях своей неосвещенной комнаты с ружьем наготове и стал ждать. Чувствовал я себя преотвратительно. Меня била легкая, противная, холодная дрожь, ноги тряслись, руки ходили ходуном, но весь этот страх был ничто перед тем ужасом, который наводил на меня пес, продолжавший не спускать с меня глаз. Я чувствовал себя, как загипнотизированный, я чувствовал себя в его власти, я умирал от ужаса… Эта пытка была такая невыносимая, что, наконец, я преодолел себя и стал медленно, трясущимися руками наводить ружье ему в грудь. И если бы он хоть на минуту отвел свой взгляд в сторону, хоть бы моргнул, я всадил бы пулю ему в грудь; но он спокойно сидел и серьезно смотрел на меня — и мои руки опускались.

Вскоре на дворе послышались грузные шаги нескольких ног, дверь задрожала под сильными, частыми ударами — и хриплый мужской голос повелительно крикнул:

— Отвори! Эй, слышь! Отвори! Выходи, кто есть!

Дрожа, как лист, я хотел навести ружье на дверь и послать им пулю, но пес продолжал гипнотизировать меня, и руки отказывались мне служить. Я цепенел от ужаса. Я не знаю, сколько времени продолжался этот кошмар… Я стоял, как завороженный, на пороге свой комнаты, не будучи в силах двинуться с места.

Я помню только, как затряслась и застонала дверь под ударами чего-то тяжелого, я помню, как пес в этот момент, не спуская с меня глаз, стал тихо подкрадываться к двери…

И, вероятно, еще минута — и я умер бы от разрыва сердца, но вдруг удары в дверь прекратились. Среди осаждавших произошло какое-то замешательство, и вскоре я услышал топот убегающих ног, а затем чьи-то приближавшиеся к дому крики, и под дверью раздался громкий голос Карпушки:

— Паныч! Вы живы?

Я бросился к двери и распахнул ее, может быть, рыдая от радости. Что-то тяжелое ударило меня по ногам и проскочило мимо… В тот момент я не обратил внимания, но потом понял, что это был пес.

С той ночи он исчез и больше никогда не появлялся…

Это было в Малороссии. Я жил в качестве дачника на одном пригородном украинском хуторе Х-го узда. Это была не обыкновенная помещичья усадьба, а нечто вроде дачного курорта, куда горожане приезжали не только для летнего отдохновения на лоне природы, но и с целью полечиться от недугов при помощи естественных методов лечения, которые теперь все больше и больше входят в медицинскую практику.