Черный ангел
(Фантастика Серебряного века. Том IV) - Ежов Николай Иванович - Страница 19

Три ночи являлся мертвец, призывая брата нарушить клятву, и трижды услышал он «нет» из уст Камерона.

— Я ухожу, — сказал призрак, — и не вернусь больше. Мы встретимся еще в стране Отчаяния. Она холодна, и ужасен к ней путь, — вот куда гонит меня твое малодушие. Но знай — не легко проклятие мертвеца. Запомни слово — Ализэр, с сегодняшней ночи это — твоя судьба.

Невеселый ходил Камерон по дому, на пиру его губы шептали таинственное имя, на охоте оно жужжало в его ушах и во сне мучило его. Камерон спрашивал друзей, — никто не знал, что оно значит. Ни горцы с открытыми лицами, ни угрюмые рыбаки, ни бродячие цыгане не могли объяснить, что значит Ализэр. Стал Камерон читать книги новые и старинные, разбирал письмена древних рун — все было напрасно.

Между тем, король затеял войну. Глашатаи поскакали по всем концам страны, трубя и сзывая добровольцев. Палатки забелели на берегах рек, затрещали в поле костры, и юноши в военной одежде стекались со всех сторон под шотландские знамена. И подумал Камерон:

«Днем меня мучает проклятое слово, ночью не дает оно мне покоя. Стал я узником в отцовском доме, плохим товарищем на пирах. Пойду я, поступлю в солдаты. На войне много опасностей, всякую муку на войне легче забыть».

Надел Камерон тартену, вычистил отцовский меч и пристал к отряду горцев.

Пожаром прошли шотландцы, топтали рейнские виноградники, разрушали крепости на юге и жгли венгерские города.

Когда вражеские солдаты попадались в плен Камерону и молили о пощаде — Камерон говорил:

— Объясни мне, что значит Ализэр, и я тебя отпущу.

Но никто не мог объяснить.

Все дальше шли шотландцы и вступили наконец в дикую лесную страну. Был вечер, и солдаты расположились лагерем на горе. Кругом дымились болота, бурная река бежала внизу.

И сказал полковник:

— Пусть кто-нибудь спустится вниз, смерит, глубока ли вода.

Камерон вызвался исполнить это поручение. В сопровождении туземца, указывавшего дорогу, стал он осторожно сходить к реке.

«Да, — думал Камерон, — кажется, я — не трус, недаром заслужил свою кокарду за храбрость, но это — жуткая страна. Второй месяц мы идем в лесу, и все только болота да опасные переправы. Отравленные стрелы вылетают из-за деревьев, а туземцы молчаливы и хитры».

Так размышляя, шел Камерон и вдруг увидел человека в тартене, стоящего на другом берегу.

— Эй, товарищ! — крикнул он, удивленный.

Медленно обернулся тот и увидел Камерон, что это — его двойник.

— Теперь я знаю свою судьбу! — воскликнул Камерон. — Ты, краснолицый туземец, с перьями у пояса и бритой головой, скажи, как зовется это глухое и страшное место, где мне суждено погибнуть?

— Ализэр, — ответил туземец, — что значит возмездие на языке предков.

И утром в жарком сражении погиб лихой Камерон, как сам себе предсказал накануне. Его кости лежат в чужой земле, далеко от отцовского дома, далеко от вересковых полей и зеленых лесов Шотландии.

Боже, помилуй его душу!

Георгий Иванов

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПО ДОРОГЕ В БОМБЕЙ

вадцать третьего апреля утром я, Уильям Поксон, проснулся с тем особенным сладостным ощущением, какое обычно наполняет душу перед близким осуществлением заветных наших желаний. Давнишней моей мечтой было отправиться путешествовать и неожиданно счастливый случай, — быстрое повышение акций, разоривших моего отца, — которые, имея в большом количестве, я думал было употребить на домашние надобности, — помогло осуществить эти мечтания. Долги — уплачены; в новых чемоданах лежит все необходимое для дороги, и в моем бумажнике, кроме значительной суммы золотом и переводами, находится пароходный билет до Бомбея. «Слава Англии» отплывает сегодня в третьем часу дня и уже завтра я буду далеко от этой точки на земной коре, именуемой Арчером, где я родился и где глупая судьба думала заставить меня провести целую жизнь.

«Слава Англии» оказалась столь же комфортабельной внутри, сколько уродливой снаружи. Мы отплыли при солнечной великолепной погоде. Почти все пассажиры покинули каюты и любовались прекрасным морем, берега которого все шире расходились перед нами. На палубе было весело и шумно.

Во время завтрака, за табльдотом я познакомился с сыном лондонского фабриканта — Дорианом Хельдом. Он оказался страстным любителем путешествий, не более опытным, чем я, и вскоре мы сидели в его каюте, поверяя друг другу свои, часто фантастические, но казавшиеся нам вполне выполнимыми планы.

Наше путешествие день за днем тянулось так благополучно, что стало даже надоедать своей однообразностью мне, жаждавшему приключений и моему новому другу, прирожденному холерику, не выносившему топтания на одном месте, как он сам выражался. Впрочем, эти слова были несправедливы по отношению к «Славе Англии», которая все время ревностно и неутомимо делила волны.

Капитан Смитфельд, очень милый господин, лет под пятьдесят, с рыжими баками и вставными зубами, очень еще бравый и бодрый, говорил, что редко приходится плавать при столь благоприятных условиях и что, если погода не изменится, то мы приедем в Бомбей значительно раньше обычного.

Однажды ночью я проснулся от глухого и продолжительного треска, раздавшегося, как мне казалось, прямо над моей головой. Я прислушался. Сверху доносились смутные голоса и непонятный шум. Странно, но в тот момент у меня даже не мелькнула мысль возможной катастрофе. Однако я поспешно взялся за платье, но не успел еще надеть и исподнего, как ко мне вбежал Дориан с видом бледным, испуганным и в то же время восторженным.

— Мы тонем! — кричал он.

Пока я поспешно одевался, он сообщил мне следующее.

— Огромный метеорит около двадцати футов в поперечнике пронизал кормовую часть парохода, воспламеняя все на своем пути и неся гибель многим, в том числе и достойному нашему капитану. Пламя затушить удалось, но трещину заделать было невозможно. Помощь, вызванная по телеграфу, прибудет не ранее, как через три-четыре часа, так что придется покинуть корабль до ее прибытия. Впрочем, лодок достаточно, но поспешим, — заключил он свою речь, таща меня на палубу.

Я не стану рассказывать о панике, там происходившей, не буду живописать недостойные сцены, свидетелем которых пришлось мне быть. Мы с Дорианом, растолкав толпу, успешно пробрались к лодкам и поместились в одной из них. Вскоре она, заполненная пассажирами, отчалила, дабы не попасть в водоворот, обычно образующийся от погружения судна в воду.

Небо было затянуто темными облаками и почти не посылало света, но все же я мог различить черный силуэт корабля с поднятой кормой и наклоненными вперед мачтами.

Около получаса наши лодки держались в виду друг друга, терпеливо поджидая обещанную помощь, как вдруг резкий северо-западный ветер заставил нас взяться за весла. Налетел шквал, заходили волны, смутно белея во мраке своими гребнями. Рука Дориана сжимала мою; я понимал, что втайне он рад катастрофе, перевернувшей нашу спокойную жизнь и бросившей нас нагими в мир опасный, неизведанный и необычайный. Сердце мое учащенно стучало, щеки горели.

Вскоре наша лодка отбилась от прочих. Мгла и шум разбушевавшегося моря нас окружали. Изредка вспыхивала молния, освещая окрестность неверным блеском. Вдруг зыбучая влага облила меня всего и, не успел я что-нибудь подумать, как был оглушен ударом борта перевернувшейся лодки.

Раскрыв глаза, я долго не мог понять, где нахожусь. Я лежал на широком кожаном диване, раздетый и укутанный одеялами, лицом к двери, затянутой голубым шелком.