Кричащие часы
(Фантастика Серебряного века. Том I) - Елачич де Бужим Гавриил - Страница 38

В одну из таких бесед она рассказала мне, что ее новиос бросил ее потому, что считал за колдунью.

— Как, почему?! — забросал я ее вопросами.

Девушка задумалась, нерешительно поглядела на меня, точно опасаясь, что, услышав правду, и я ее покину, но потом загадочно улыбнулась и рассказала мне причину.

— Вам, сеньор Базилио, может быть, известно, что жемчуг может умирать. Тускнеет загадочный мягкий свет его, погасают мерцающие переливы и даже теряется матовый блеск его зерен. Это мы, женщины, называем «смертью», и из прекрасного драгоценного украшения он превращается в ничего не стоящие бусы. Когда я еще была маленькой, отец мой, много плававший в море, привез в подарок моей матери нитку жемчуга. Мама носила ее, но потом, как вот я вам сейчас сказала, жемчуг этот неожиданно потускнел, погас и умер. Мама очень расстроилась этим, она любила подарок отца, тем более, что теперь уже никто не мог ей больше подарить такой драгоценности, — мой отец умер. Мама спрятала жемчужную витку и больше не одевала. Как- то раз случайно я ее нашла, надела на себя, прямо на шею, целый день играла с ней и, ложась спать, забыла снять ее.

Утром, поднявшись, я отправилась поздороваться с мамой. Только что она заметила драгоценное украшение, как бросилась ко мне, чтобы снять его с меня, и вдруг неожиданно остановилась, широко раскрыв глаза от изумления.

— Неужели ты «indovina»?[23] — прошептала мама, все еще не веря своим глазам.

Оказалось, что, соприкасаясь в продолжение ночи с моим телом, жемчуг «ожил», возродился, заблистали его переливы, загорелся таинственный свет жемчужин, он стал прежним.

Средств у нас особых не было. Мама воспользовалась моей способностью и стала брать сперва у соседей, потом и у посторонних лиц для исправления такой погасший «мертвый» жемчуг.

Я вспомнил о поверье, что некоторые из женщин обладают свойством кожи таинственно влиять на жемчуг и восстанавливать его прежнюю стоимость, давать ему жизнь.

— И вот, благодаря этой моей способности, мой новиос Антонио счел меня колдуньей, еретичкой и бросил меня.

Мы все заинтересовались рассказом хозяина, с нетерпением ожидая развязки его.

— Почти месяц прожил я в Севилье, потом обстоятельства заставили меня переехать в другую страну. Я расстался с Долорес довольно спокойно. За это время она успела приобрести себе настоящего новиос и все внимание обращала на него, я был только временным, так сказать, подставным.

Прошло несколько лет. Мне пришлось как-то быть в Неаполе. Я там занимался в обсерватории Пальмиери, часто бывал в высшем кругу неаполитанцев, куда мне удалось проникнут, благодаря этому ученому. Меня очень интересовала жизнь этого круга. Почему-то и мною заинтересовались неаполитанцы и постоянно приглашали на все балы, рауты, пикники. Ни один блестящий праздник не обходился без моего присутствия.

Как-то целая компания собралась поехать в Позилиппо на праздник Пие-ди-Гротта[24]. В то время автомобилей еще не было, целая вереница блестящих экипажей понеслась по пыльной дороге. Мы разместились в роскошных ландо по четверо, две дамы и два кавалера. Так как у меня не было постоянной спутницы, то ею на этот раз оказалась какая-то графиня, видная красивая женщина лет двадцати пяти-шести. Она сидела против меня и не раз вглядывалась в мое лицо.

Когда мы вышли из коляски, я предложил ей руку и мы пошли сзади другой пары.

— Мы знакомы, — с легкой улыбкой заметила графиня, — и встречались с вами не раз.

Меня заинтриговали ее слова.

Фамилия графини была мне совершенно неизвестна, лицо ее что-то напоминало мне знакомое, но как-то смутно, неясно, точно сквозь сон или дымку.

— Вспомните Севилью, окно ночью, новиос…

Этого было достаточно, чтобы предо мной предстало все, как живое, и болтовня с Долорес перед железной решеткой в улице Командора, ее наивные вопросы и рассказ о таинственной силе воскрешать жемчуг, которой она обладала…

— Так вы Долорес! — обрадованно воскликнул я. — Боже мой, какая встреча, через столько времени!

— Да, сеньор Базилио, это я, та простушка Долорес, которой вы много рассказывали и которую многому чему научили, — улыбаясь, призналась она мне.

Точно чем-то далеким, отрадным, напоминавшим мне мою молодость, невозвратные годы, пахнуло на меня при этих воспоминаниях.

— Но как же случилось, что вы контесса Санаба? Ведь у вас, кажется, был настояний новиос?

Задумчивая тень промелькнула на лице моей спутницы, она посмотрела мне в глаза, слабо вздохнула и промолвила:

— Это вы говорите про Энрико? Он недолго был им. Случай заставил меня приехать сюда в Италию, в Рим.

Королеве Маргарите понадобилось восстановить чрезвычайно драгоценное жемчужное ожерелье, которым она очень дорожила, так как оно было подарком покойного ее супруга, короля Гумберта, и мне прислали приглашение приехать для восстановления жемчуга. Обо мне уже все знали и весть о способности моей распространилась повсюду. Меня полюбили при дворе. Уехать обратно в Испанию так мне и не удалось. В Риме оказалось много знатных дам, нуждающихся в моих услугах, золото катилось ко мне со всех сторон. Так как по отцу я принадлежу к старинной испанской фамилии, то со мной обращались, как с равной. Неожиданно появилось много желающих получить мою руку и сердце. Я долго колебалась…

Ее взгляд снова упал на меня.

— У меня еще не остыло сердце от прежнего… — тихо промолвила контесса, — но нужно было решиться; я выбрала из всех зол меньшее — вышла за теперешнего моего супруга, — чуть заметно насмешливый огонек загорался в ее темных глазах, — его сейчас нет на празднике, но вы его увидите и, вероятно, одобрите мой выбор. А теперь, давайте веселиться!

И мы, действительно, отдались в этот вечер веселью…

Долорес сдержала свое обещание, познакомила меня со своим супругом. Шутила ли она надо мной, что я одобрю ее выбор, или у нее была при этом какая-нибудь скрытая мысль, но, когда я посмотрел на графа Санаба, на эту длинную высохшую фигуру рано состарившегося человека, на его плешивый череп, на монокль в подслеповатом глазу, послушал его разговор, не выходящий из пределов благопристойных глупостей, — пожалуй, я отчасти одобрил ее выбор: принеся с собой прекрасное старинное имя, чудный родовой замок на юге Италии, полинявший герб которого был позолочен деньгами Долорес, зарабатывавшей очень много своим таинственным искусством, такой муж был для нее чрезвычайно удобен, а главное, он ни в чем не стеснял ее.

Я прожил в Неаполе весь сентябрь, а в начале октября графиня пригласила меня погостить к себе в замок. Там я провел время до начала декабря.

Я не буду ничего говорить о том как протекли эти дни, упомяну только, что они пробежал для меня незаметно. Я все время был, как во сне. Действительно, это был сон. Сам граф Санаба оставался в Риме, у него была при дворе какая- то должность. Я жил в замке только с одной графиней.

В одну из прогулок по роскошному парку, она мне неожиданно сказала:

— Знаете что, Базилио, я вам впоследствии сделаю подарок; если вы его не примете, то меня бесконечно оскорбите. Вспомните только, что это подарок от женщины, которая вас беззаветно полюбила с самой первой встречи.

— Разумеется, разве это можно спрашивать! Я и теперь готов для вас все сделать!

— Вы знаете Базилио, мне предсказала одна женщина в Неаполе, что я проживу недолго, — задумчиво продолжала Долорес.

— Неужели вы верите предсказаниям?

— Да, верю, я уже испытала одно из них: когда я была еще маленькой, у нас, в Севилье, прохожая цыганка по руке угадала всю мою будущность, всю удачу, которую я испытала в жизни… Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне становится все ясным, так разве я могу не поверить и этому предсказанию?