Из глубины глубин
(Рассказы о морском змее. Том I) - Моррис Гувернер Д. - Страница 12

— Да, сэр, — повторил он, — многое я могу порассказать о смертоносном Нигере, и о Габоне, и обо всем том страшном береге от Лагоса до Конго, если мне захочется, уж поверьте! Этот морской туман напомнил мне Африку, мастер Чарльз. Я хорошо знаю проклятую белую тьму, что опускается, как занавес! «Саван белого человека» — так называли ее негры, и для многих она стала саваном: климат-то там убийственный, черт побери!

— Лучше сразу расскажи о Нигере, Джим, — попросил я, стремясь наставить его на путь истинный. Когда Джим начинал заниматься нравоучениями или впадал в сентиментальное настроение, дело обычно заканчивалось тем, что он бросался на все и вся. А когда Джим сердился, было уже не до историй.

— Слушаюсь, ваша честь! — сказал старик, тотчас принимая привычный безмятежный вид. Он снова подвигал языком табак и удобней оперся о баржу, на шканцах которой я устроился, свесив ноги. — Есть, ваша честь! Вы ждете историю? Что же, лучше мне сняться с якоря и отправиться в путь, пока еще виден штурвал!

— Полный вперед, Джим! — с нетерпением проговорил я. — Ты медлишь, как трехпалубный пароход!

Услышав мои понукания, Джим прочистил горло, то есть, как было у него заведено, глухо и хрипло покашлял — и без дальнейших проволочек приступил к рассказу.

— Я уж лет двадцать как вышел в отставку, точнее будет сказать, лет тридцать. Все последние годы мы только и ходили в Западную Африку. Четыре года это продолжалось, и я хорошенько те четыре года запомнил. А запомнил потому, что прежде, чем я покинул этот треклятый смертельный берег с раскаленными песками и зловонными отравленными лагунами, покрытыми густой зеленой слизью, я увидел там такое, что до смерти не забуду. Довольно мне было и этого, чтобы навсегда запомнить Африку!

— Вот это по-нашему, Джим! Рассказывай! — Я уселся поудобнее и приготовился слушать. — Что же такое ты видел?

— Эй, помедленней! Не гоните, ваша честь. Скоро узнаете. Я служил тогда на старушке «Амфитрите» — давненько как бедняжку сломали на дрова и сожгли! Стояли мы в заливе Бенин рядом с кораблем рабовладельцев, который захватили за день до того близ Уиды. Это была бразильская шхуна с пятью сотнями несчастных созданий на борту. Набили их так плотно, что между ними и ногу негде было просунуть. Рабы провели на борту всего сутки, но утрамбовали их, как сельдей в бочке, солнце припекало и вонь стояла невыносимая. Мы мечтали побыстрее отправить шхуну в Сьерра-Леоне и избавиться от ужасного запаха, а был он куда хуже, чем зловоние болот на берегу! Шхуну ту мы остановили, когда снесли ей точным выстрелом фок-мачту, и отвели в залив. Меня поставили на утреннюю вахту. Я ждал смены, сменщик как раз вышел на палубу — и тут меня окликает, кто бы вы думали? Мой приятель, Гил Саул, стоявший в дозоре на носу. Это с ним вместе мы начали лодочное дело тут, на берегу, но он давно уж сыграл в ящик, как и старушка «Амфитрита».

Подходит он, а лицо у него белое, точно ваша рубашка. Весь дрожит, как будто малярию подхватил.

— Господи, Саул, — говорю я, — что с тобой, приятель? В больные, никак, записался?

— Тише, Джим, — говорит он, а сам дрожит от ужаса. — Не говори так. Я видел привидение и знаю, что до заката помру!

Я так и покатился со смеху.

— Господи помилуй, Джим! — говорю я. — Прибереги это для морских пехотинцев, мой мальчик! Меня ты не проведешь! Ни один уважающий себя призрак не покинет добрую старую Англию ради этого грязного и жаркого западного берега, куда ни один христианин по собственной воле не ступит, не то что привидение!

— Вот только, Джим, — говорит он, а сам берет меня за рукав, так как я собрался уже спуститься вниз, — я видел не английское привидение, а самую дикую заграничную репетилию, какую только можно представить. Это была длинная, черная, огромная змеюка, похожая на крокодила, но вдвое больше старого корвета. Голова как у птицы, глаза громадные и горящие, как наши бортовые фонари. Жуткая тварь, Джим! Глаза у нее светились, что твои молнии. Она проплыла мимо корабля и фыркала, как лошадь. Небеса подают мне знак, и до утра я помру, так и знай!

Бедняга трясся от страха, хоть и был одним из самых храбрых людей на корабле. Я решил, что он напился, а теперь у него делириум трембис или, может, африканская лихорадка. Эту напасть не забудешь! Попытался я его урезонить, как мог.

— Неплохо, Саул! — говорю я. — Но никому другому не рассказывай, что видел великого морского змия, иначе не миновать тебе карцера.

Гил так на меня рассердился — я-то вроде как ему не поверил — что даже дрожать позабыл.

— Это был морской змий, говорю тебе, или его родной брат. Я его своими глазами видел и вовсе не спал, даже носом не клевал!

— Морской змий! — говорю я и сам смеюсь, а Гил знай свирепеет. — Да кто в такое поверит? Одни янки о змие рассказывают!

— А почему бы в воде не жить большому змию, Джим Ньюман? На земле ведь живут большие змеи, например боа конректор, как пишут в книгах по истории! Есть же такие люди — все им покажи да подай. А кто дома поверит, Джим, что в Африке есть обезьяны, которые ходят на двух ногах и ростом будут повыше человека? Не ты ли мне рассказывал, что видал в Австралии кроликов, и что эти кролики вытягиваются футов на десять, когда встают на задние лапы, а одним прыжком покрывают сотню футов?

— Рассказывал, Гил Саул, — говорю я, потому как он меня немного вывел из себя, и то, как он все это сказал, тоже. — И говорил чистую правду. Видывал я в Порт-Филлипе[20] кенгуру. Они совсем как кролики со стоячими ушами, и такие же большие, как я сказал. И еще я видел, как они прыгали вдвое дальше любой лошади!

— Так почему же, — тут он сразу ловит меня на слове и начинает аргументовать, — в море не может водиться морской змий?

Это меня немного сбило с толку. Я не нашелся, что ответить. Пришлось выйти из затруднения, ответив вопросом.

— А почему ты говоришь, Гил, что видел привидение, а сам видел морского змия?

Тут он и сам замялся.

— А потому, Джим, — говорит он, помолчав, — что он показался мне таким жутким, когда вылез из белого тумана. Глаза так и светятся красным, клюв страшный! Я и подумал, что это призрак, если не морской змий. Но если увидел того или этого, жди беды, вот что я твердо знаю! Не сносить мне головы, Джим!

Я никак не мог его разубедить, хоть мне-то это все казалось сущей ерундой. Я спустился вниз, залез в свою койку и спокойно заснул. О змие я даже не вспомнил. Но, черт побери, было лишь раннее утро. День еще не прошел, как пришлось мне вспомнить наш разговор, и было это так ужасно… о, так ужасно!

Старый моряк снял брезентовую шапку и вытер лоб платком, словно воспоминания о прошлом до сих пор не отпускали его. Вид у него при этом был такой серьезный, что я не решился рассмеяться — а ведь я привык поднимать на смех любую историю наподобие россказней о пресловутом морском змее, этих трансатлантических мифов, постоянно навещающих в мертвый сезон страницы американских газет.

— А сам ты видел змея? — спросил я. — И что случилось с пророчеством Саула?

— Сейчас услышите, — мрачно ответствовал он. — Я не байку рассказываю, как вы это называете, мастер Чарльз. Я говорю правду.

— Продолжай, Джим, — подбодрил я его. — Я слушаю. Я весь внимание.

— Когда отбили восемь склянок, в залив вошел еще один военный корабль и пригнал пустое рабовладельческое судно, которое удалось захватить до погрузки. Мы разместили на нем часть бедолаг с бразильской шхуны и с удобством отправили всех в Сьерра-Леоне. Этого-то мы и ждали, как я уже говорил. Теперь мы могли спокойно выйти в рейд. Мы подняли якорь и направились вдоль берега к югу: с пришедшего корабля сообщили, что где-то там ошивается другой рабовладелец.

Весь день дул порывистый ветер, и это было странно, потому что ветер там обычно к полудню стихает. К вечеру мы отошли миль на восемьдесят от залива, и вдруг наступил полный штиль. Ветер как будто неожиданно оборвался. До того день был ясный, но как только начался штиль, вокруг судна поднялся густой белый туман — совсем как этот туман с моря, который закрыл сейчас остров и Спитхед. Теперь вы понимаете, почему он напомнил мне Нигер и западный берег, мастер Чарльз?