Карта жизни (СИ) - Гор (Горенкова) Эльвира "Эльвира Гор" - Страница 3

«Богатенький маменькин сынок», - усмехнулся про себя Лука.

– Добро пожаловать в наш магазин, господин! Чем могу Вам помочь?

Парень даже не удостоил его взглядом. Он поправил свою распахнутую сине-фиолетовую шубу, сделанную из меха голубой джинджер.

– Не знаю, сможешь ли ты угодить мне, – его голос звучал чересчур притворно и сладко. Презрительно.

– Мы сделаем все от нас зависящее, господин! – с готовностью произнёс мальчик. Однако, стараться ему совсем не хотелось. Даже самую малость. Этот парень здорово действовал ему на нервы.

– Хм... – произнёс он, поглядывая на многочисленные полки вокруг, – две плитки шоколада, созданные солнечным утром, les petits bonbons, хмм... И жевательные резинки. Я предпочитаю с жасмином...

– У нас нет с жасмином, – бодро продекламировал паренек.

Парень нахмурился и наконец удостоил его взглядом. Вопросительным, непонимающим взглядом.

– Что ты имеешь в виду? – он наклонился ближе к мальчику, чтобы рассмотреть его имя, вышитое кривыми буквами на фартуке, – Лука?

– Я имею в виду, что у нас нет в наличии жасминовых жвачек, да никогда и не имелось, – терпеливо повторил он.

Этот молоденькой отпрыск богатеньких родителей начинал его раздражать. Как назло, в лавке не было ни одной живой души.

– Возможно, ты меня не знаешь, мальчик, – он даже не заметил насмешливого взгляда, – ну, конечно, откуда тебе знать? Ты же такой грязный и невоспитанный... Кто твои родители? Крестьяне? – парень поморщился.

Вообще говоря, Лука встречал много подобных клиентов. Большинство из них казались довольно забавными экземплярами. Да, богатенькие часто оскорбляли его, унижали, но этот... Этому экземпляру удалось, казалось бы, невозможное: он действительно вывел Луку из себя!

Ему потребовалось собрать немало сил дабы не вышвырнуть самонадеянного щегла вон из лавки.

– Мне даже жаль таких мальчиков как ты, Лука. Поэтому я, пожалуй, не буду жаловаться твоему мастеру на столь отвратительное поведение его подмастерья. Уверен, найдутся добрые люди, которые сделают это за меня, – он издевательски усмехнулся и вышел, оставив после себя в воздухе навязчивый горьковатый аромат дорогого одеколона.

– Скатертью дорога, цыпленок, – выругался Лука и отправился расставлять товары на полках. День лишь только начинался, а настроение было полностью испорчено.

Джонас Никон Малкович уже полчаса разглядывал огромную и чистую зеркальную поверхность. Конечно, интересовала его вовсе не дорогая алмазная обработка и не витиеватые закругленные края рамки, украшенные огромными изумрудами и сапфирами. Наш герой был не в силах оторваться от самой прекрасной, на его взгляд, картины: отражения самого себя.

– Это зеркало прекрасно! Оно как ничто другое достойно отражать Вас, господин! – увещевал рядом продавец сего товара.

Джонас, наконец, улыбнулся, подмигнул своему великолепному отражению, и нехотя перевел взгляд на лавочника:

– Нет такой поверхности, которая была бы достойна моего отражения, толстяк! И кто разрешил тебе торговать этой дешевкой прямо перед поместьем уважаемой дамы?

– Так хозяйка сама и разрешила, господин… – промямлил торговец.

Но Джонас его уже не слушал. Он нарочито громко зевнул и развернулся так резко, что полы его сине-фиолетовой шубы взметнулись вверх.

Лицо его осветила широкая улыбка. День обещал быть замечательным. Впрочем, как и следующий за ним... Парень верил, что такие как он, богатые, купающиеся в золоте, красивые, словом, идеальные, обречены на вечное везение. Череда белых и черных полос - для отбросов. Например, таких, как этот мальчуган в лавке сладостей, как его... Лео, Луи... нет, у этого сорванца и имя простое… Джонас решил не забивать свою голову глупыми мыслями и сдунув с лица непослушную прядку, направился в огромный зал, где уже собралось большинство гостей.

Десятки пар глаз обратились к нему, с нескрываемым обожанием рассматривая дорогой вечерний костюм, сшитый на заказ одним из лучших портных Бриллиантового Королевства. Прическу, нарочито взлохмаченную, украшали покрашенные в лазурный цвет кончики волос. Но более всего выделялось в нем нечто другое: эфемерное, едва уловимое и так непохожее на то, что можно описать материальными условностями. Это «нечто» ощущалось в слегка пружинистой, неторопливой походке, растянутых, ленивых телодвижениях, гордой осанке и дерзком взгляде.

Джонаса раздражало творившееся вокруг бессмысленное, хаотичное копошение, шепоток, который услышал бы и столетний старик. Но вместе с тем губы растягивались в самодовольную усмешку, стоило какой-нибудь симпатичной даме назвать его «мой король» или же, например, уловить раболепствующие шарканья ножек весьма уважаемых в городе взрослых людей.

– Джонас, милый, как я рада, что ты почтил нас своим присутствием! – тетушка Ариадна, всегда надушенная так, словно ароматы всех цветов мира сосредоточились на ней, едва не задушила своего племянника в тесных сладких объятиях. Пришлось задержать дыхание.

– Ну что ты, тетя, как я мог отказать? – Джонас досадливо поморщился. Он бы, разумеется, и думать не стал, если бы не настойчивые увещевания матери о том, как, должно быть, тяжело и одиноко живется несчастной сестричке его отца после потери горячо любимого мужа. Почившего, кстати говоря, уже без малого десять лет назад. Да, и отец не испытывал особенной жалости к своей вдовствующей сестрёнке.

– Ари, дорогая, тебя уже все ждут! Иди же скорее к нам! – к ним подошла светловолосая женщина, моложавая, привлекательной наружности, но оттого ничуть не более приятная. Одета она была в яркое, обтягивающее мощную фигуру, платье из зелено-желтой змеиной кожи. Цепкий взгляд тут же зацепился за высокую мужскую фигуру и хищно оглядел сверху-вниз.

– Не представишь нас, дорогая? – спросила дамочка, обмахиваясь желто-сине-красным веером. Тонкие ярко-красные губы растянулись в кокетливой улыбочке.

Ариадна покачала головой, поправляя при этом то и дело сползающую оправу прозрачных очков. Носить их она не очень любила, а потому то и дело заказывала у мастеров, несмотря на уговоры, одну и ту же модель, по ее мнению, наименее заметную. Очки-невидимки, так или иначе, неизменно оказывалась на носу и увеличивали глаза так, что со стороны окружающим казалось будто еще чуть-чуть и белки их обладательницы выкатятся наружу.

– Это мой племянник, Натали. Ему ШЕСТНАДЦАТЬ, - нарочито громко произнесла она последнюю фразу и одарила подругу строгим взглядом выпученных глазок.

– Пфф, – фыркнула Нэт. – А выглядит на все двадцать… – но, спохватившись, добавила, - пять.

Джонас громко зевнул и милостиво разрешил тетке покинуть его и присоединиться, к несомненно, более интересному, взрослому обществу. Если так пойдет и дальше, ему придется срочно придумывать повод, чтобы поскорее удрать с этой чудаковатой вечеринки.

Джонас взял со стоящего рядом с ним подноса весеннюю росу [1] и одним глотком осушил содержимое бокала. Поморщился, отметив про себя, что напиток – дрянь редкостная.

«И что они туда подмешивают? Наверняка разбавляют с обычной озерной водой. Фу, тетка совершенно ни в чем не разбирается».

Внезапно внимание его привлекла небольшая компания, расположившаяся в уютном кремовом кресле. Их было трое, двое из которых оказались миловидными брюнетками. Молодой человек же показался смутно знакомым.

– Анхель… - он облегченно выдохнул. Вечер обещал быть уже не таким ужасным, каким успел нарисоваться в голове.

Парень заметил его и широко улыбнулся. Он тоже распознал в Джонасе старого приятеля. Молодые люди обменялись приветствиями и уселись чуть поодаль от дам, чьи любопытные взгляды и хихиканья весьма красноречиво говорили о том, что те не прочь присоединиться к молодым людям и разбавить мужскую компанию легким девичьим присутствием.

– Не спрашивай, как я здесь оказался, — покачал головой Анхель. – Во всем виновато аскетическое существование жертвы науки.