Пять причин улыбнуться - Градова Ирина - Страница 14

Но я не испытывал сожалений по этому поводу. Наоборот, я радовался, что у меня есть этот домик. Есть возможность спасти женщину, которую я люблю… Но даже если бы в тот момент его не было, я ни секунды не колебался бы, чтобы продать квартиру. Я все сделал бы, на все пошел, лишь бы Елена вернулась… — Сергей смолк и о чем-то задумался.

Альке было неловко настаивать на продолжении, да и потом, этот рассказ вызвал в ней какое-то неприятное чувство. Что-то гнездилось внутри, но Алька еще не понимала, что именно. Сочувствие? Нет. Раздражение? Близко, но не оно… Пока Алька прислушивалась к себе, Сергей решил-таки закончить свою исповедь. Но продолжал он хмуро, без особого энтузиазма:

— Я продал дом и передал похитителям деньги. Эти «Махмуды» вытолкали шатавшуюся Елену из машины, и я, заграбастав свое сокровище, повез ее домой. Тогда я натерпелся страху. Мне казалось, меня кинут, они не приедут или приедут, но без нее. Я боялся, что меня убьют. Но еще больше — что мертва она. И когда все обошлось, я первым делом предложил ей выйти за меня. Глупо, конечно… Она еще не оправилась от потрясения, а я полез к ней с этой ерундой… Елена посмотрела на меня… Черт, я даже не могу объяснить, как она на меня посмотрела. Я замял тему, решил подождать… Мы провели прекрасную, нет, восхитительную ночь… А наутро я проснулся один. На столе лежала записка. Коротко и просто: «Не ищи. Я не готова». Я не поверил и бросился на поиски… Вот тогда и выяснилось, что я ничегошеньки о ней не знаю. Кроме того, что она читает, о чем думает и что чувствует…

Никакой Елены Плисовой я так и не нашел. Целое море Елен, несколько Плисовых, но ее среди них не оказалось… Отец — он невзлюбил ее, хоть и видел всего один раз, — почему-то сказал, что так и должно было кончиться. Я тогда вспылил, наговорил ему гадостей, но он даже не обратил на них внимания. Все думал о чем-то… А потом жизнь дала мне еще одну затрещину, но уже по другой щеке. Папы не стало…

Сергей смолк, но так и не повернулся к Альке. Ее мнение его не интересовало. Весь этот рассказ, вся эта исповедь была нужна лишь для того, чтобы выплеснуть наконец то дерьмо, что скопилось в его душе за последние несколько месяцев. А может, и за целую жизнь? «Замкнутые люди нередко нуждаются в обсуждении своих чувств больше, чем люди несдержанные», — кажется, так было в «Джен Эйр»?

Этот длинный рассказ вызвал в Альке смешанные чувства. Она жалела отца Сергея, самого Сергея, страдавшего из-за смерти отца, но не Елену. Эта Елена Плисова представлялась Альке каким-то сказочным персонажем. Она казалась слишком идеальной, чтобы быть настоящей.

Или Сергей приукрасил? Нет, не может быть. Алька смотрела на него и понимала — не может. Этот хмурый человек способен сохнуть только по такой, как Елена, — загадочной, умной, яркой. Ни по кому другому…

И вдруг до Альки со всей ясностью дошло, какое чувство мучило ее во время рассказа. Ревность.

Перегоны на этой ветке были особенно длинными, но Алька уже научилась этим пользоваться. Даже скомканная набившимися в вагон людьми, она умудрялась открыть сумочку и вытащить книжку. Дочитанную «Джен Эйр» сменили «Сто лет одиночества» Маркеса.

Книжка, замусоленная и, похоже, читаная-перечитаная до нее, досталась Альке случайно. Она нашла ее под кроватью, в пыли, в той комнате, куда поселил ее Сергей. По поводу найденной книги Сергей выразил бурную радость: «Вот те на! А я думал — заиграли!» Он собирался забрать у Альки книжку, но она крепко зажала ее в руке. «Читай, если хочешь», — равнодушно бросил Сергей с таким видом, словно Алька ни черта не понимает в его высоких материях.

Но Алька не только захотела — ей даже понравилось. Понравилось так, что вот уже несколько дней она не могла оторваться от перипетий рода Буэндиа. Это было круче, чем самое залихватское мыло, глубже и трагичнее…

По настоянию Сергея Алька пролежала в постели неделю, пока врач не сказал, что теперь она может выйти на работу. И Алька, все еще слабая после болезни, поехала в агентство, где ее тут же загрузили бумажками и ответами на звонки. Но Алька даже обрадовалась. Больше всего она боялась, что Кобра не станет слушать печальный рассказ о ее болезни и немедленно избавится от нерадивого сотрудника. Слава богу, обошлось.

Доставив какому-то верзиле внушительный конверт, Алька с легким сердцем возвращалась в офис. Сейчас она отметится, ответит на пару Кобриных вопросов и поедет домой, читать свою книжку.

Но кое-что ее все-таки огорчало. Телефон белокурого ангела, с которым Алька рассчитывала встретиться, исчез в черной дыре — дырке в Алькином кармане. От досады Альке хотелось кусать локти. И самое обидное — виной всему была ее собственная лень. А ведь она клялась и божилась, что зашьет куртку. Еще тогда, когда потеряла адрес Сергея.

Ангел улетел в свою голубую даль, и Альке оставалось только смириться. Она утешила себя мыслью, что Олег, как и большинство мужчин, лишь казался милым и отзывчивым. А на самом деле был Санькой в ангельском обличье.

Легко взбежав по ступенькам светло-серого здания, Алька нажала кнопку домофона и произнесла заветную фразу:

— Курьер в «Альбину».

Охранник, крупный парень лет двадцати, с карими, блестящими, как надраенный пол, глазами, улыбнулся, увидев девушку. Алька ему нравилась. Она была веселой и хорошенькой. Уже несколько раз он предлагал ей встретиться «в нерабочей обстановке», но она все время отказывалась. Таких, как Пашка, полно в Сосновке. Стоило ехать в Москву, чтобы раздобыть такое же сокровище?

— Привет, куряночка! — поприветствовал ее Пашка.

— Здорово еще раз, — улыбнулась в ответ Алька. Если не рассматривать Пашку как жениха, то он очень приятный парень. Чем-то похож на крупного, хорошо откормленного жеребца. К тому же Пашка приезжий, как и Алька. Только прибыл он в столицу не из Курской области, а из Пензы. И вроде освоился здесь неплохо. Общаясь с этим рослым детиной, Алька чувствовала себя на месте. Не нужно обдумывать каждое слово, чтобы не попасть впросак.

— Как съездила?

— Ничего. Моя-то у себя?

— Кажись, на месте. Что-то она сегодня нервная. Обычно просто глазами стреляет, а тут чуть взглядом не сожрала. День у нее, понимаешь, не задался. Сначала хозяин приехал с какой-то бабой. Чё за баба, не знаю, но расфуфыренная! — Пашка мечтательно закатил глаза, словно воображая, что она приходила к нему. — Ноги от ушей, духами — за километр тащит… Вся из себя… Не знаю, чё они приходили. Вообще-то Виталь Гнатич здесь нечастый гость. Приезжает только по случаю… А потом приперся какой-то тип, прикинутый плейбой. — Плейбоями Пашка называл всех, кто выглядел чуть симпатичнее обезьяны. — Видать, с бабками. Ну Влада и пошла его обхаживать. Ты бы к ней сейчас не совалась, а то попадешь под горячую руку…

— Блин… Домой хотелось пораньше. Почитать. Мне тут книга попалась, — важно сообщила Алька. — «Сто лет одиночества». Мощная вещь.

Пашка, не озабоченный проблемой самообразования, только хмыкнул:

— Читай, читай. Может, поумнеешь. Поступишь в институт и пошлешь на хрен эту работу.

— А может, и пошлю, — воинственно заявила Алька. — Ладно, пойду-ка я наверх. Не дай бог Кобра хватится.

— Как-как? — расхохотался Пашка, выпростав из-под больших губ белоснежные крупные зубы. — Кобра? Она и есть…

Алька не выдержала и тоже рассмеялась. Уж очень Пашка заразительно хохотал. Веселье нарушило появление Ларочки — Ларисы Аркадьевны, она замещала Кобру в те моменты, когда та занималась клиентами или подолгу гипнотизировала менеджеров, втолковывая им, как правильно работать.

— Ты документы отвозишь или с охранником зубоскалишь? — немедленно взорвалась Ларочка. В отличие от Кобры, она не могла воздействовать без крика — шипением и взглядом.

Ларочка была пухленькой, как сдобная булка, и очень легко выходила из себя. Тем более недавно она развелась с мужем — он ушел к субтильной девочке, ровеснице Альки.