Мой наркотик (СИ) - "зеркало мира" - Страница 15

Мои размышления прервались, стоило мне краем глаза увидеть свое отражение в зеркале. Я замер как громом пораженный и уронил на пол совок с веником. Из гладкой поверхности на двери шкафа-купе на меня смотрел совершенно незнакомый парень. Он был совсем худой, кожа серого цвета, под глазами пролегли синие круги, нестриженые волосы торчали в беспорядке, а недельная щетина придавала ему еще более страшный вид. Это был не я, а какой-то бомж с вокзала. Рукава рубашки закатаны по локоть, поэтому отчетливо видны следы от уколов на левой руке. На сгибе она практически черная. И случилось это со мной всего за неделю. Нечесаный, немытый наркоман, вот в кого я превратился. Чтобы вернуть чувство собственного достоинства и почувствовать себя нормальным человеком, нужно было возвращаться к работе и начать питаться.

Закончив уборку, я позвонил Сашке и честно ему все рассказал. Тот не особо удивился, сказав, что нечто подобное и ожидал. Опять предлагал помощь, но я отказался, попросив прислать пару проектов на электронку, потому что в таком виде появляться в офисе было нельзя. Самое страшное случилось после, когда я понял, что мои потребности в наркотиках выросли. Теперь мне требовались уколы намного чаще с увеличенной дозой, и особой радости и эйфории они не приносили, давая лишь облегчение и возможность нормально дышать. На следующий день я встретился с Романом в его гараже и попросил его принести обычный порошок, а не ту страшную смесь.

– Мне казалось, ты захочешь новых ощущений, – с грустью заметил друг детства, чем меня сильно удивил. – Завтра тусовка намечается у Артема, придешь?

– Нет, – помотал я головой и зло бросил: – У меня был передоз.

– Бывает, – пожал плечами друг. – Если что, мы тебя ждем.

Я был в шоке. Он не спросил, куда я пропал и почему плохо выгляжу, ему было глубоко на меня наплевать. Ваня оказался прав: он друг, пока у меня есть деньги, которые, к слову, я снял последние с карты. Радовало то, что у меня пока была работа и позволяла не скатиться в яму окончательно.

Наступила печальная осень. Она обрушила на наш город дожди, словно специально под мое угнетенное состояние и хмурое настроение. Моим единственным другом оказался Сашка, который звонил ежедневно, присылал мне работу и деньги на карту. Мои потребности в еде становились все меньше, а в наркотиках – больше. Как бы я ни старался отсрочить время укола, у меня ничего не получалось. Мое жилище превратилось в склад шприцов, пустых банок из-под энергетиков и пакетиков героина. Я не жил, а существовал. Настоящим просветом в этом темном жизненном тоннеле были мои поездки к университету и дому Вани. Я хотел увидеть его, хотя бы мельком. Услышать его голос, пусть и вдалеке. И когда мне это удавалось, я был счастлив до слез. Зачем я это делал, сам не знаю. Возможно, он стал для меня вторым наркотиком, но более важным и ценным. Как драгоценная картина, которую берегут в музее и не позволяют к ней прикасаться. Ваня выглядел счастливым. Его окружали друзья и веселый смех. И домой он часто возвращался поздно, я видел его из своего убежища в кустах. Я вычислил, на каком этаже его квартира и где окна его комнаты. Видимо, моя наркотическая зависимость перекинулась и на него.

Время шло. Сентябрь превратился в октябрь, дожди сменились солнечными, пусть и прохладными днями и густыми туманами. А в моей жизни не менялось ничего. Денег становилось все меньше, а наркотиков хотелось все чаще. Мне даже пришлось оставить своего железного коня в гараже с пустым баком и ездить на общественном транспорте. Наверняка поэтому я и попался однажды стоящим, как обычно, возле подъезда, заглядывающим в Ванькины окна.

– Паша? – раздался из-за спины удивленный родной голос. – Что ты здесь делаешь?

Внутри меня все сжалось от стыда и боли. Сбежать было бы лучшим решением, но ноги не слушались, и я неуверенно повернулся. Он выглядел озабоченным и более худым, чем казался издалека. В руках держал пакет с продуктами и телефон, очевидно, с кем-то переписывался в сети. Я прочистил горло, отвел взгляд и тихо произнес:

– Хотел узнать, как ты?

– Плохо, Паша, – тускло сказал он. – А ты?

– Как видишь, – отвел я взгляд.

Мы замолчали на долгую минуту. Я боялся на него смотреть, а он не знал, что мне сказать. Вероятно, мне нужно было уходить, но очень боялся, что не смогу увидеть его вновь так близко, поэтому продолжал стоять, как идиот, уставившись в грязный асфальт.

– У меня родители уехали на все выходные к друзьям на шашлыки, – внезапно заговорил Ваня, доставая ключи из кармана. – Хочешь чаю?

– Хочу, – кивнул я, наконец, подняв на него глаза.

Он лучисто мне улыбнулся, взял под локоть и повел к подъезду. Его рука была теплой, а от него пахло какой-то туалетной водой, которой прежде не было. Мы не обронили ни слова, пока не поднялись на седьмой этаж. Квартира была просторная, трехкомнатная с небольшим холлом. Отделана традиционным для русских людей способом, с коврами на полах, диванами и корпусной мебелью. Я будто оказался в квартире моей бабушки, почувствовал себя уютно и легко.

– Проходи, – пригласил Ваня, с интересом наблюдая за моей реакцией.

– У вас нет животных?

– Нет. У отца аллергия на шерсть. Проходи в гостиную. Ты голоден?

– Нет, спасибо, – покачал я головой, шагая в указанном направлении.

– Тогда поставлю чайник.

Я вошел в комнату и встал возле семейных снимков. На них Ваня был маленьким и веселым, обнимал женщину, судя по всему, его мать, и держал за руку мужчину в полицейской форме. На другой фотографии Ваня был старше, сидел на морском валуне в брызгах волны. На третей – изображен тот же полицейский, но старше, с проседью в волосах. Можно было не гадать, чтобы понять, кто это такой. Я сглотнул набежавшую слюну и уставился на вошедшего парня во все глаза:

– Твой отец мент?!

– Да, – покивал Ваня, улыбнувшись. – Подполковник.

– А фамилия какая?

– Голубев. Ты его знаешь?

– Нет. Праздное любопытство. Значит, по его стопам решил пойти?

– Вряд ли, у меня не очень хорошая физическая подготовка.

– Почему ты нас ему не сдал? – спросил я в лоб.

Ваня было что-то хотел ответить, но внезапно замолчал и поджал губы. Мозаика сложилась сама по себе и ответы на вопросы о больнице нашлись мгновенно.

– Так это он определил меня в палату? – озвучил я свои мысли, на что Ваня кивнул. – Почему же не запретил со мной общаться?

– А он запретил. И выпороть грозился, – хмыкнул Ваня и отвел глаза. Мне стало неловко и стыдно вдвойне. Лучше всего мне было уйти, но он остановил меня своим вопросом: – Ты не надумал лечиться?

– Пока нет.

– Почему?

– А зачем? Моя жизнь всегда была никчемной с самого рождения. Это у тебя есть цели, а я на этом празднике жизни лишний.

– Почему ты так говоришь?! – вскрикнул Ваня, заставив меня нахмуриться. – Ты такой талантливый, добрый и искренний человек! Да о таком парне любой бы мог мечтать! А ты гробишь свою жизнь, прикрываясь какими-то мнимыми проблемами!

– Ты же ничего обо мне не знаешь!

– Но ты и не позволяешь узнать и понять тебя! Расскажи!

Из кухни раздался протяжный противный свист – это чайник закипел, и Ваня отправился его выключать. А я, воспользовавшись моментом, метнулся в прихожую. Нужно было уходить, только на этот раз пересилить себя и не возвращаться. Но я не успел: меня за руку схватил Ваня:

– Почему ты бежишь от меня?! Я знаю, что ты наблюдаешь за мной и под окнами часами стоишь, так неужели нам не пора поговорить?!

– Я больше не приду, – покачал я головой и проглотил тугой ком в горле. – Зачем я тебе нужен?

– Разве нужно объяснять подобные вещи? Я люблю тебя! И мне больно смотреть, как ты себя гробишь!

Я смотрел на него во все глаза. Какой же глупый. За что меня можно любить? От таких, как я, шарахаются, а он любить вздумал. Но это признание подкосило меня сильнее всех жизненных неурядиц и разочарований. Тяжесть, все это время огромным камнем сдавливающая мою грудь, лопнула и превратилась в огненную лаву. Я не плакал никогда в жизни и думал, что не способен на это. Оказалось, я ошибся. Слезы медленно текли по моим щекам, а я был не в силах вымолвить слова или пошевелиться. Зато Ваню ничего не могло удержать: он подскочил ко мне и крепко обнял. Я зарылся носом в его шелковистые волосы и крепко зажмурился, продолжая молча лить скудные слезы. Как же приятно было его обнимать. Как же я был счастлив, осознав, что кто-то на этом свете меня все-таки любит. И мне внезапно стало страшно, что я его разочарую, не оправдаю его любовь и не смогу отплатить тем же.