Горячий декабрь (ЛП) - Райз Тиффани - Страница 15

– Не извиняйся, – произнес Ян с улыбкой. – Приятно видеть, как ты дурачишься. Я не знал, что в тебе это есть

– Ну, конечно, есть.

– Ты настолько круче меня, что это вгоняет меня в депрессию, – признался он.

Она закатила глаза и откинулась на спинку диванчика. Они съели так много жирной еды, что, скорее всего, следующий раунд секса следует отложить на час или два. «Секс – это как плавание», – говорил Ян. Нужно подождать хотя бы двадцать минут после еды перед тем, как возвращаться в бассейн – или в киску – в зависимости от обстоятельств.

– И насколько я крута? – поинтересовалась она. – И в каком именно аспекте я круче? У тебя есть деньги, шале, и ты, знаешь ли, пристойно выглядишь.

– Пристойно? Спасибо. Мой член никогда не был настолько твердым.

– Пожалуйста. А теперь ответь на вопрос.

Ян посмотрел на нее поверх своего бокала. Он определенно был любителем индийского эля, который она уважала, хотя и считала слишком хмельным вкус.

– У тебя тату сексуальных женщин на бицепсах, как у долбанного моряка. И у тебя панк на голове. И у тебя панк-грузовик. И ты сварщица. И не просто художница-сварщица, но и настоящая сварщица. Это круто.

– Мне кажется, ты путаешь крутость с бедностью. Этот грузовик – единственный, который я смогла себе позволить. Я занимаюсь сваркой, вернее занималась, потому что это была единственная работа, которую я смогла найти за более или менее достойную плату. У меня короткие волосы, потому что так я не смогу опалить их в маске. А насчет тату... ну, хорошо, они крутые. Тут ты меня понял.

– Они крутые. Помню, я хотел себе тату, но отец меня бы убил. К тому времени, как я вырос достаточно, чтобы не спрашивать его разрешения, желание иметь тату пропало.

– Твое тело идеально. Ему не нужны чернила.

– Твое тело идеально. Зачем тебе чернила?

– Я хотела этого. – Она пожала плечами. – Никаких других причин. Люблю Бетти Пейдж^[3]. Люблю Рози Клепальщицу^[4]. Они – моя поддержка. Рози напоминает мне о том, что надо упорно работать. Бетти – о том, как упорно играть. Они были крутыми до того, как женщинам разрешили стать крутыми. И это круто.

– Милая команда – Бетти и Вероника^[5].

– В ее честь меня и назвали.

– Ты серьезно? Тебя назвали в честь героини из комиксов Арчи^[6]?

Она закатила глаза и кивнула.

– Лучше Вероника, чем Бетти, да? Без обид, – сказала она своей тату с Бетти Пейдж. – Я имею в виду другую Бетти. А тебя в чью честь назвали?

– В честь Яна Флеминга.

– Парень, который писал книги о Джеймсе Бонде?

– Он – любимый автор отца. Могло быть и хуже. Он чуть не назвал меня Джеймс Бонд Эшер. Сколько надежд в таком случае пришлось бы мне оправдывать.

– Как-то не похож твой папа на Джеймса Бонда.

– Нет, – согласился Ян. – Он – противоположность Джеймса Бонда. Никаких рисков. Никакой опасности. Никакого соблазнения красивых женщин. После смерти матери он больше не женился. Он встречался с некоторыми, но немного. Его больше интересует моя личная жизнь, чем своя собственная. Я позволил ему отправить меня на три свидания вслепую за последние шесть месяцев. Вероятно, это было ошибкой, но я пытался забыть одну рыжеволосую сварщицу. Не помогло. С каждой по одному свиданию. Ни одного второго. Папа был еще более разочарован, чем я.

– Кем были эти женщины?

– Просто женщины, с которыми он был знаком. Дочери друзей.

– Хорошенькие дочери богатых друзей?

Ян пожал плечами.

– Ян?

– Да, вроде того, – ответил он. – Одна была профессором, вторая доктором, другая юристом.

– О, почти триумвират^[7].

– Они были милыми, – уклончиво ответил Ян. – Они были красивыми и веселыми. Я не мог не думать о тебе все время, пока был с ними. Никаких вторых свиданий.

– Профессор, доктор и юрист. А я даже в колледже не училась.

– Мне это не важно, – сказал Ян.

– В каком колледже ты учился? – спросила она.

– Искра, это не важно. Меня не волнует, где ты или я учились.

– Я знаю, где ты учился. Начинается на «Г», заканчивается на «арвард».

– И что?

– Твой папа гордится сыном, который учился в Гарварде.

– Да.

– Ему не понравится, что мы видимся, разве нет?

– Его это не будет волновать. Я имею в виду, ты же теперь больше не работаешь на меня.

– Ты уверен?

– Мне тридцать шесть, Искра.

– А еще ты его единственный ребенок и унаследуешь целую империю Эшеров, так? И ты считаешь, у твоего отца не будет проблем с тобой и мной?

– Папа хочет лучшего для меня. Если встречаться с тобой хорошо для меня, тогда он будет рад.

– А мы встречаемся?

– Я хотел бы, чтобы ты была моей девушкой. Я хотел этого шесть месяцев назад. Я хочу этого и сейчас. Тебе не нужно отвечать прямо сейчас. Я просто прошу, чтобы ты об этом подумала.

– Я подумаю об этом.

Она сжала его руку и улыбнулась. Было приятно делать это - держаться за руки за столиком на глазах у тех, кто может увидеть их вместе. Не то чтобы кто-то обращал на них внимание. На работе у Яна были деньги, костюмы, весь такой аккуратный – босс – в то время как она ходила в грязной рабочей одежде, сварочной маске и зарабатывала восемнадцать баксов в час. Такие разные миры... но не здесь, не сейчас. Он был одет в джинсы и футболку. Такие сексуальные волосы, взъерошенные от серой вязаной шапки, а ее волосы были взъерошены от кульбитов по кровати. Они были похожи на тех людей, которые зависают в пабе в Маунт Худ. Они были похожи на пару. Ей это нравилось. Он ей нравился. Она давно была влюблена в него. Было мило, что, наконец, он ей еще и нравился.

Подошла официантка, убрала грязные тарелки и налила им воды. Ян заказал орегонский черничный коблер на двоих и сказал официантке «спасибо» и «не торопитесь», Искра работала официанткой, чтобы оплатить уроки искусства, когда ей было восемнадцать и девятнадцать, и с тех пор научилась узнавать людей по манере вести себя с официантами. Ян прошел проверку.

– Ты заказал десерт? – удивилась она. – После всей этой еды?

– С завтрака ничего не ел. Ты ведь мне поможешь?

– Я попробую, но не обещаю. Зачем я съела всю картошку?

– Потому что здесь подают портлендский кетчуп.

Она показала на него пальцем.

– Верно. Либо ешь картошку, либо пей прямо из бутылки.

– Я знал, что тебе тут понравится. Поэтому сюда и переехал. Снег и лес, и лыжи, и вся эта скукота, которая не идет ни в какое сравнение с ней. С едой.

– Да ты мудрец, Ян Эшер.

Его глаза широко распахнулись.

– Что? – не поняла она.

– Прости. Все никак не могу привыкнуть к тому, что ты мила со мной. Такой диссонанс.

Она подмигнула и вздохнула.

– Да, я была довольно строга к тебе. Ты это заслужил, но, все же… может быть, я чуть перестаралась.

– Все хорошо, – заверил мужчина. Он взял салфетку и стал рвать на кусочки. Нервная привычка? Ей нравилось, что она могла заставить его нервничать даже после инцидента с фырканьем. – Но я должен спросить... ты, правда, уходишь, потому что хочешь новую работу? Или ты уходишь из-за того, что произошло между нами?

– Я ухожу, потому что хочу новую работу, – сказала Искра. – Дело в том... та менора, которую я сделала для тебя, это моя первая работа за последние несколько месяцев. Я уставала от работы, отвлекалась, была подавлена, обескуражена, зла... У меня не было ни эмоциональных, ни физических сил, чтобы заниматься этим. Это ужасно лишаться тех мелочей, которые делают тебя человеком.

– Мне жаль, что ты оказалась в таком плохом положении.

– Это не твоя вина.

– Правда?

– Ну... не полностью твоя. Я бы солгала, если бы сказала, что разрыв не является причиной того, что я в таком положении. Но есть еще много другого. Я выставлялась в галерее Моррисон в Портленде шесть месяцев и ничего не продала. Ничего. Не то, чтобы я занималась скульптурой ради денег. Не в этом дело. Дело в том, что, когда кто-то покупает твое искусство, это самоутверждение. Ты рисуешь картину, и твои родители вешают ее на холодильник, потому что так поступают родители. Неважно, что это рисунок вашего дома, и деревья похожи на кошачью блевотину, ребенок это нарисовал, значит, на холодильник. Но когда незнакомец, совершенно незнакомый человек, выкладывает десять тысяч долларов за скульптуру, сделанную тобой, это так круто. Это круче, чем секс.