И рассыплется в пыль, Цикл: Охотник (СИ) - "Люук Найтгест" - Страница 84

И плавно стал наклонять сосуд над руками художника, медленно и осторожно, как цветы, поливая его изуродованные кисти, наблюдая за тем, как растворитель обжигает открытые раны, как кровь сбегает в рукава, как неразборчиво мычит юноша. Отставив пустую банку в сторону, Найтгест поднялся и направился к двери, поманив за собой тени, ринувшиеся к нему, как стая верных цепных псов.

— Надеюсь, мне не нужно искать недочёты в летописи? — в самых дверях поинтересовался вампир, а затем вышел вон и плотно закрыл за собой дверь.

❃ ❃ ❃

Гроза собиралась достаточно долго, чтобы начать раздражать отдалёнными раскатами грома и духотой, чтобы все начали желать проливного холодного дождя. В такое время томиться в гримёрке совершенно не хотелось, особенно учитывая творящийся там балаган. Молодые музыканты носились туда-сюда, сталкивались, ругались, шутили, размахивали инструментами, кидались одеждой и вели себя совершенно несносно. Наблюдал за этим Акио с философским безразличием, усевшись в углу на стуле и вытянув ноги, время от времени считая, сколько раз об них споткнутся эти непоседы.

— Артемис, ты уверен, что не хочешь выступить с нами? — в который раз переспросил Руперт, поправляя макияж у зеркала. — У нас есть с собой и скрипка, и гитара как раз для тебя. Подумай, это же так классно!

— Не вижу в этом ничего привлекательного, — холодно отрезал юноша, глядя перед собой несколько пустоватым взглядом. — Шум, под софитами жарко, и слишком много взглядов.

— Ты их не заметишь со сцены, обещаю, — Верена села к нему на колено, закинув руку за шею. От неё пахло духами и дезодорантом, из-под майки, которая ей была велика, виднелась не скрытая лифчиком грудь с проколотыми сосками. — Давай же, Арти, взбодриться надо.

— Зачем? — не поведя и бровью, поинтересовался Артемис, даже не повернув в её сторону головы. — Я себя отлично чувствую.

— Ага, и хожу, как в воду опущенный, и говорю, как киборг-машина-для-убийств, — передразнил его интонации Ноэль, поправляя кожаную жилетку и рассматривая себя в зеркале. — Верена, слезь с него, я ревную!

— Ой, можно подумать, — девушка показала ему язычок, но со своего спонсора слезла, подбежав к парню и запустив руки ему за пояс джинс. — Ого, действительно ревнует.

— До начала пять минут, — напомнил им Охотник, выуживая из кармана портсигар и доставая ароматную сигариллу в коричневой бумаге, а затем закуривая. — Готовы?

— К такому нельзя быть готовым, но мы сделали всё возможное, — кивнул Руперт, затем поправил рубашку с короткими рукавами и глубоко вздохнул. — Мы в любом случае ждём тебя на сцену, Арти.

Юноша сухо качнул головой и проводил их выход на сцену коротким кивком. Это был второй концерт их маленькой фолк-рок группы, назначенный в клубе. Не слишком большом, чтобы излишне вскружить головы музыкантам, и не слишком маленьким и неизвестном, чтобы об их существовании никто не узнал. Когда за Вереной закрылась дверь, Артемис хрипло выдохнул и ссутулился, опустив голову, мелко содрогнувшись всем телом. Ему хотелось выступить с ними, выплеснуть всё, что накипело в душе песней, разорвать глотку и отпустить всё горе. В последнее время ему начинало казаться, что Гилберт всё-таки добился своего, смог сломать тот стержень внутри него, что поддерживал его, составлял основу его непокорной сути. Теперь одна только мысль сделать что-то по своему желанию, подчиниться порывам, вызывала у него острую боль, страх, едва не ужас.

— Иди к ним, — мягко проговорил хранитель, и в его голосе Акио почудились улыбка и сочувствие. — Если Гилберт попробует возразить, я с ним разберусь.

— Но, — прошептал Охотник, недоверчиво подняв голову.

— Никаких «но». Иди, мой мальчик, тебе надо развеяться.

Осторожно и недоверчиво поднявшись со стула, поглядывая по сторонам и каждый раз ожидая удара, Акио смял сигариллу в руке, бросил в урну, а затем медленно опустил ручку двери. Сердце его нервно колотилось, руки не желали слушаться, дрожали, как у алкоголика со стажем. Решительно толкнув дверь, Артемис широким шагом вышел в узкий коридор, заканчивающийся лестницей, пересёк его едва не бегом и быстро спустился за кулисы. Конечно, никаких кулис здесь не было, так, висели по краям тяжёлые шторы для вида. Ребята уже устроились с инструментами, окончательно настроили их и теперь с весьма серьёзными лицами переговаривались, обсуждая первую песню. Помедлив немного, Акио вышел к ним, чувствуя, как улыбка прикасается к губам впервые за полтора месяца.

— Арти! — радостно воскликнул Ноэль, увидев наставника, устроившегося с гитарой у второго микрофона. — Ты всё же пришёл!

— Не удержался, — несколько виновато признал свою слабость юноша, и глаза его начали постепенно оживать, приобретая прежний золотистый блеск.

В зале уже собралось достаточно людей: кто-то пришёл большой компанией и уже расположился на верхних балкончиках за столами с выпивкой и закусками, кто-то сидел за барной стойкой, другие, в большинстве, стояли. Свет беспощадно бил в глаза, и Охотник занавесился волосами, опустив взгляд на гитару. Пальцы сами вспоминали, как держать гриф, как прижимать и перебирать струны, а кровь радостно бежала по венам. Душа его зажглась радостным огоньком, в груди стало тесно и вместе с тем легко. С трудом дыша, он поднял взгляд на зал, снова уставился на руки и невольно заулыбался во всю ширь своего лица. Говорил Ноэль, представив всю группу, поприветствовав и назвав песню. Голос его едва заметно дрожал, но Акио простил ему эту слабость, едва не подпрыгивая от нетерпения. Запела скрипка, пронзительно и торопливо, выписывая задорную трель, задавая ритм остальным. Подключился синтезатор, следом гитара, одна и вторая.

Артемису нравился подход этих ребят к музыке, к своему творчеству. Они не просто брали известные образы и интерпретировали их на своё усмотрение, в меру своего понимания. Закапывались в глубины фольклористики, не редко просиживая вечерами за сбором информации в библиотеках или интернете, и юноша не упускал шанса бросать ехидные шпильки про вампиров и тёмных магов. На него смотрели более чем странно, когда он начинал выдвигать свои версии, и с пеной у рта требовали подтверждений в книгах или на сайтах. На что Охотник лишь разводил руками и оставлял их в покое с известными и распространёнными версиями, коих было великое множество. Но музыканты умудрялись собирать по крупицам изо всех мест, чтобы затем воплотить прекрасный переливчатый витраж мелодий и текстов. Писали они на нескольких языках, включая немецкий, английский, французский и итальянский. Пару раз Акио внёс свою лепту, написав несколько песен на японском. Но исполнять их на этом выступлении они не собирались — публика бы не поняла ни слова, но Ноэль поклялся, что когда-нибудь их группа доберётся до Страны восходящего солнца и блеснёт этими шедеврами. Одну из них Артемис согласился перевести на немецкий, и именно она открывала концерт, разогревая как зрителей, так и исполнителей.

В ней повествовалось о коварной демонице-кицунэ, пришедшей на землю смертных в поисках соблазнительных душ, развлечений и вероломных шалостей. Её, как и полагается по жанру, полюбил самый обыкновенный человек и смог разгадать тайну её потусторонней сущности, но даже это не остановило его и не вразумило. Большая часть песни была посвящена поиску коварной лисицы, смятению юноши, когда она являлась в его сны, ведь он считал себя самым обычным смертным. И должен был так же умереть, в то время как кицунэ продолжит жить, и он станет лишь крохотной строчкой в её долгой тысячелетней жизни. Постепенно скрипка начинала петь медленнее: герой-любовник старел, терял свою ловкость и не мог более гоняться за демоницей, похитившей его сердце, но всё же она явилась к нему на смертном одре и увела за собой душу в более прекрасный мир. Само повествование было построено на перекликании героев: протяжном, мучительном зове юноши, и быстром, едва уловимом, щебете лисицы, заманивающей человека за собой. Они никогда не репетировали её вместе, да и в принципе Артемис даже не думал открывать рот на сцене, наслаждаясь цельным звучанием мелодии, текучей, тоскливой и слишком знакомой для него. Но когда закончилось ариозо кицунэ, Верены, он не смог удержаться, и вложил в слова смертного столько эмоций, сколько вообще могло в нём уместиться, сколько могло из него вылиться, не разорвав при этом души. Он почувствовал на себе удивлённые взгляды Руперта и Ноэля, но никак не отреагировал. Ему было глубоко плевать. Он отдал всего себя зову-песне, напрягая свой голос. Ещё обучаясь в музыкальной школе, Акио продемонстрировал сильный вокал и не раз отбрыкивался от преподавателей, пытавшихся заставить его свернуть с пути скрипача на исключительно вокальную карьеру. Это его не интересовало. Но сейчас был рад, что никогда не пропускал занятия.