Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ) - "Люук Найтгест" - Страница 4

возмущённо пикнула, явно не привыкшая к тому, что её со сна так безжалостно мучают.

— Давай же, давай. Не хватало ещё ему с яростным писком начать перезагружаться!

Если только мать это услышит, я не успею сбежать и замести за собой следы до того, как она явится проверять, кто измывается над компьютером».

Вскоре я уже беспрепятственно шерстил просторы интернета, изо всех сил сдерживая

порыв забраться в «историю браузера» и продемонстрировать чистоту собственного отца

его наивной жене. Но, предполагая, что меня скорее стошнит, чем я буду морально

удовлетворён, я не делал глупостей и лишь изредка подчищал за собой историю, старательно не смотря ниже собственных адресов. Как оказалось, найти в куче

рекламы, спама, вылезающих баннеров что-то, более-менее подходящее мне, было

совершенно непросто. Представляя, какое количество вирусов ползает сейчас по этому

самому компьютеру, я даже боялся за собственную «читалку», однако злость пересилила

страх. Вскоре несколько учебников французского лениво переползли на мою электронку, и я поспешил выдернуть провод, не обращая внимания на возмущённое пиликанье

компьютера. «Небезопасное отключение, ага, как же, — бормотал про себя я, вычищая

историю и загрузки, а затем отключил компьютер. — Как будто подключение к этой

груде железа может быть полезным». Впрочем, мой негатив вернулся ко мне через пару

секунд: вставая из-за стола, я зацепился ногой за один из проводов и полетел на

пол. Главное было не заорать в голос от боли и обиды, полежать пару мгновений, прислушиваясь к звукам в доме. Когда через несколько минут не раздалось быстрых

лёгких шагов, я со спокойным вздохом поднялся на ноги и мстительно пнул системник, а затем покинул кабинет, осторожно закрыв за собой двери, повернув ключ до щелчка и

вытащив его.

Вражда с электроникой у меня была почти что врождённой. Она меня не слушалась, фактически «горела» под руками, а я её просто недолюбливал, хотя причин для того и

не было. Удобные вещи, да и только. Правда, капризные и требовательные настолько, что проще было завести себе голубя для обмена письмами. Вернувшись в комнату и

обнаружив, что брат до сих пор спит, я немного успокоился и выдохнул. На кистях всё

ещё багровели синяки от пальцев отца, о спине я и вовсе старался не думать, пока

переодевался и расчёсывал собственные волосы. Спадающие ниже плеч, светлые, как и у

матери с братом, они часто становились причиной скандалов в школе. И хотя за

обучение отдавались бешеные деньги, но почему-то все считали своим долгом напомнить

мне о том, что молодому человеку не подобает носить длинные волосы. Когда же

жилетка скользнула поверх рубашки, согревая болящее тело, оставалось только

отправиться на кухню, надеясь, что отец не вернётся пораньше.

Я никогда не вдавался в подробности его работы (ещё чего не хватало!), но он вроде

бы владел своим небольшим бизнесом, по совместительству — фетишем. Оружие.

Огнестрельное, холодное, всех видов и возрастов, устаревшее и едва только вышедшее

с конвейера. Поэтому некоторые комнаты в доме имели даже устрашающий вид: на

стойках красовались мечи и кинжалы, под стеклом в витринах лежали револьверы и

пистолеты, рядом с ними в ровных шеренгах блестели патроны. Иногда мне казалось, что отец ждёт, что к нему завалится кто-то, к кому всё это придётся применить.

Порой хотелось, чтобы тогда его преследовали промахи и осечки, но человека

проклянёшь — сам в две ямы попадёшь. А потому все свои грубые помыслы я оставлял

при себе, не давая им толком сформироваться.

Стараясь не скрежетать зубами и не трястись от бессильной злости, я вяло возился на

кухне. Таковы уж были правила — встал первым, так изволь приготовить завтрак. И

если уж не всем, то хотя бы себе, чтобы остальных не задерживать и не мучить. Я

предпочитал не нарываться на лишние скандалы, а потому без препирательств готовил

всем. Достав из морозилки рыбу и положив её в раковину под воду размораживаться, я

начал возиться с рисом. Это всё успокаивало и приносило каплю желанного

умиротворения, вводило в какой-то транс: тщательно промыть под ледяной водой рис, выкинуть шелуху, ещё раз промыть и долго, монотонно помешивать его в кастрюле, пока

он отваривается. Меньше всего в процедуре приготовления мне нравилось создание пюре

из авокадо и прочей дряни для начинки, но раз уж это было частью «обряда», то

ничего не поделаешь. Пусть я сам предпочитал по-быстрому съесть яичницу или

бутерброд, но позже всех я просыпался редко. Когда же с приготовлениями онигири и

рыбы было покончено, я выдохнул с облегчением и, украв немного еды себе на тарелку, убрёл в комнату. Раз мать сказала, что сегодня нужно куда-то ехать, то она придёт

как можно раньше с надеждой распихать меня и вытащить из скорлупы. А тут брат так

невовремя. Поглядев на сладко спящего Сэто, я мог только с завистью вздохнуть и

приняться за завтрак, пожелав самому себе приятного аппетита — хорошо ему спать и в

ус не дуть.

❃ ❃ ❃

На дорогах, как и обычно, были пробки, и путешествие за школьной формой младшего

брата затягивалось, превращаясь в самый настоящий ад. Сэто ныл и хныкал на соседнем

сидении, изводясь, изводя меня и всячески дразня людей в соседних машинах. Благо, японцы — отходчивый и приличный народ, привыкший закрывать глаза на глупости детей.

А я был готов взорваться от бешенства. Спасал только хорошо поставленный женский

голос в наушниках, на французском языке вещавший упражнение на произношение. Я

беззвучно шевелил губами, повторяя за ней и силясь отвлечься от головной боли, возникшей из-за очередной глупой болтовни младшего.

— Арти, ну поиграй со мной! — наконец взвыл мне в самое ухо мальчишка, выдернув

наушник и принявшись мотать туда-сюда за плечи. — Мне скучно!

Терпение моё кончилось в тот момент, когда он слишком сильно пихнул меня в плечо и

голова моя встретилась со стеклом.

— Мам, заткни его! — крикнул я, потирая шишку и пытаясь вернуться к упражнению, но

куда там: только добившись от меня хоть одного звука, Сэто радостно запрыгал на

месте и, схватив меня за руку, принялся без умолку трещать о том, как отлично мы

проведём время в городе. Возле желудка точно гремучая змея свернулась, по крайней

мере, дрожь была очень характерной и напоминала именно её. Последние силы ушли на

то, чтобы не развернуться и не дать брату по челюсти, хотя так хотелось. В конце

концов, он недавно жаловался, что у него шатается молочный зуб.

— Сибуя? Мам, ты серьёзно? — я вздохнул, вылезая из машины и поправляя небольшую

сумку на плече. Сэто хвостиком последовал за мной, крепко уцепившись за локоть, что

уже беспощадно болел. — Здесь же толком ничего не найти. И народа — тьма.

— Не ной, — отрезала женщина, протягивая мне руку. — Идём. Сейчас быстро возьмём

форму, заскочим за продуктами — и домой.

Отвернувшись от руки матери, я всунул в её пальцы кисть брата и мрачно зашагал

вперёд, стараясь увернуться от всех прохожих, что сновали здесь вплотную друг к

другу. Точно огромный муравейник, Токио с утра пораньше уже гудел и жил полной

жизнью, не уставая поражать яркостью собственных красок и, конечно же, выдержкой.

Откуда здесь бралось столько людей и как они тут помещались, я не желал знать, хотя

риторическими вопросами задаваться не переставал. «Конечно, — бурчал я, уворачиваясь от очередного спешащего куда-то человека. — Быстро. Как же!». По всем

правилам в выходные в это время все должны отсыпаться, но надежды мои не

оправдались сразу после выхода из дома. Машины сновали по улицам, тарахтя и воняя

бензином, люди переговаривались и создавали такую какофонию, что складывалось