Поцелуй победителя - Руткоски Мари - Страница 51

— Она ранена, — добавил Арин, который — хотя об этом трудно было догадаться — тоже смутился.

— Не страшно, — отмахнулся Рошар. — Всего лишь царапина, иначе она бы здесь не стояла.

— Кстати, ты бы мог предложить ей присесть, — сказал Арин.

— Видишь ли, мой милый гэррани, у меня в палатке всего два стула, а нас трое. Хотя, полагаю, Кестрель может устроиться у тебя на коленях.

Арин бросил на него испепеляющий взгляд и шагнул внутрь палатки.

— Я мог бы и что похуже сказать, — возмутился Рошар.

— А мог бы и промолчать, — отрубила Кестрель.

— Ну, это совсем на меня не похоже.

Отвечать она не стала. Когда все наконец расположились в палатке (Арин остался стоять), Кестрель подробно рассказала о произошедшем.

— Я написала послание генералу, — закончила она, — и отправила ястреба.

— Сколько у валорианской разведки шифров? — спросил Рошар.

Кестрель поскребла ногтем деревянный подлокотник.

— Много. Я точно не знаю. Возможно, я забыла что-то из того, чему меня учил отец. Или он рассказывал мне не все. К тому же за прошедшее время могли придумать новые шифры.

— То есть вероятность того, что ты правильно подобрала шифр для послания, не слишком-то велика, верно?

— Да.

— А как ты решила, какой выбрать? — поинтересовался Арин.

— У офицера в палатке стояли счеты. Это странно, если только он не занимался учетом продовольствия, но это обычно делается в главном лагере, где и хранятся припасы. Я вспомнила численный шифр. Возможно, счеты нужны были для того, чтобы правильно высчитывать шифровальные символы.

— В противном случае, — вздохнул Рошар, — твой отец прочитает послание, увидит, что шифр не тот, и отправит кого-нибудь на перевалочный пункт, где обнаружится мертвый офицер.

— Если и так, — возразил Арин, — наше положение будет ничуть не хуже, чем раньше.

— А вот и нет. Генерал поймет, что письмо — уловка, и сделает все наоборот. Он пойдет не по главной дороге, а обходными путями через лес, где от наших пищалей будет мало толку. Там мы будем лишены преимущества, которое дает главенствующая позиция на местности. И ты это знаешь.

Арин смолк, смущенно поглядывая на Кестрель. Да, он прекрасно осознавал это, как и она сама. От того, что Арин попытался преуменьшить значение ее ошибки, стало только хуже. Он ведь понимал, насколько все серьезно на самом деле. Рошар откинулся на спинку скрипучего стула и перевел взгляд с Арина на Кестрель. Глаза принца, подведенные свежей зеленой краской, блестели, как черная глазурь.

— А хороших новостей у тебя нет?

— В моем послании не было ничего о том, что мы планируем использовать зараженные трупы во время обороны. Мне пришлось придумать эту ложь для офицера, чтобы удержать его на расстоянии. Но, когда я его убила, необходимость в выдумке отпала. Поместье покажется валорианской армии совсем легкой добычей.

— При условии, что твой отец проглотит наживку.

— Она сделала что могла, — встрял Арин.

Обезболивающий эффект мази, нанесенной на рану, постепенно сходил на нет. Кестрель потерла повязку, рассматривая переплетения бинта, и попыталась сглотнуть горькое чувство поражения. От того, что Арин защищал ее, становилось только хуже.

— Я знаю, — сказал Рошар, — но у нас мало солдат. Не получится ждать в двух местах одновременно. Генерал пойдет на Эррилит. В этой битве я не желаю стоять в оборонительной позиции. Мы не можем себе этого позволить. Если сражение произойдет здесь, высота холмов сыграет в нашу пользу, но численное преимущество остается на их стороне. Валорианцы могут окружить нас. Мне нравилась идея напасть на них на дороге, потому что так у нас был шанс запереть их в ловушке, зажать в тиски, чтобы они не могли сдвинуться с места.

— Тогда доверься ей.

Кестрель удивленно взглянула на Арина.

— Придумав такой план, она пошла на отчаянный риск, — покачал головой Рошар.

— Да, но решение принимала она, — возразил Арин. — Поэтому мне кажется, что нам повезет.

Войско должно было сняться с лагеря на рассвете. Арин исчез среди повозок с припасами, Кестрель же отправилась к реке, чтобы смыть кровь и пот и переодеться. Кестрель старалась ни о чем не думать. Она рассматривала листья деревьев, которые шелестели на ветру, то и дело поворачиваясь бледной внутренней стороной кверху. Журчала вода. Пели цикады. Потом Кестрель вернулась в лагерь.

Арин достал точильный станок и, похоже, теперь перебирал запасное оружие, которое хранилось в одной из повозок. Он внимательно осматривал каждый клинок, и один меч заставил его нахмуриться. Арин под углом приложил лезвие к шлифовальному камню и запустил станок. Раздался резкий звук. В какой-то момент Арин поднял взгляд и увидел Кестрель. Станок остановился. Она подошла поближе:

— У нас есть дакранские кузнецы. Мог бы доверить эту работу кому-то из них.

— Но я-то сделаю лучше. — Арин смазал клинок маслом и как следует растер. — И потом, мне нравится эта работа. — Он протянул измазанную маслом руку. — Можно?

Сначала Кестрель не поняла, чего хочет Арин, но потом сообразила, достала из ножен кинжал, который он для нее сделал, и протянула ему. Арин осмотрел клинок с удивлением и одобрением.

— Ты хорошо о нем заботишься.

Кестрель забрала оружие.

— Как же иначе? — Слова прозвучали резко, голос дрогнул.

Арин взглянул на нее и примирительно ответил:

— Ну конечно. Может, про это и поговорка есть? «Валорианка всегда заботится о клинке» или что-то в этом духе.

— Я забочусь о нем, — возразила Кестрель со смесью грусти и раздражения, — потому что ты выковал его для меня.

Ее расстроило, что Арин так удивился состоянию оружия. Она винила себя, злилась на свои смешанные эмоции. Кестрель почувствовала себя жалкой, когда Арин защищал ее перед Рошаром. Не только потому, что стыдилась своей неудачи, но и потому, что помнила, как попросила Арина довериться ей. Теперь он доверял ей безоговорочно, однако на его просьбу о взаимности Кестрель так и не ответила. Она покачивалась, точно маятник, между влечением, в котором была уверена, и страхом большего.

«Я люблю тебя», — говорила Кестрель отцу. Мольба, извинение, но в то же время и факт: восемнадцать лет любви. Неужели это ничего не значило? Ничего не стоило? Да, так и есть. Кестрель поняла это, когда отец оттолкнул ее от себя. Она нашла ответ на свой вопрос на земляном полу темницы в тундре. Услышала его в треске ткани, когда на ее спине разорвали грязное платье.

Кестрель подумала о ястребе, который, должно быть, уже добрался до генерала. Она представила, как птица огибает деревья, планируя вниз. Когти обхватывают поднятый кулак. Отец разворачивает зашифрованное послание. Перед ним раскрывается ловушка. «Давай, попадись же», — заклинала Кестрель. «У тебя талант к стратегии», — сказал ей когда-то генерал. Пришло время в этом убедиться. «Смотри, на что я способна. Вот во что ты меня превратил».

— Кестрель… — Голос Арина прозвучал неуверенно.

Она вдруг представила, как, должно быть, выглядит со стороны. Кинжал в руке, ураган эмоций в глазах… Когда Арин попытался что-то сказать, Кестрель его перебила:

— У тебя еще осталась та мазь?

— Да. — Он пошарил рукой под кожаным фартуком, который нацепил поверх одежды, и извлек из кармана уже знакомую баночку. — Надо было сразу тебе предложить. Я… отвлекся. Забыл.

Кестрель взяла мазь и ушла.

Обычно ей нравилось сидеть у себя в палатке. Там она могла скрыться от чужих глаз. Она помнила, что еще до тюрьмы постоянно находилась у всех на виду. Несомненно, именно в столице Кестрель стала средоточием взглядов, но даже в Гэрране, когда он еще был колонией, она чувствовала, что на нее смотрят. Хорошо, что хотя бы здесь она лишена внимания. Кестрель словно заворачивалась в кокон из грубой ткани, сквозь которую, сияя, пробивалось солнце. Однако теперь, прислушиваясь к шуму лагеря — разговоры на двух языках, ржание лошадей, стрекот птиц и насекомых, скрежет точильного станка, — Кестрель почувствовала то же, что в первый день, когда Арин поставил для нее палатку: одиночество.