Горький квест. Том 3 - Маринина Александра Борисовна - Страница 15

Красная карточка. И еще одна, в другой руке. Это означало, что всего двумя короткими фразами Сергей ухитрился нарушить сразу два правила поведения на собрании. Одно нарушение я понимал: рядовой комсомолец ни при каких условиях не смел сказать человеку из райкома (каковым на сегодня являлся Гримо) подобные слова. А второе нарушение в чем состоит?

– Представитель райкома не мог обвинять девушку в проституции, – шепотом пояснила Галия. – Потому что проституции как явления в Советском Союзе не было.

– Как – не было? – изумился я. – А куда же она делась?

– Да была, конечно, но все обязаны были считать, что ее нет. Потому что советская власть такая замечательная, что все буржуазные пороки изжила. Девушку в те годы можно было обвинять публично только в недостойном поведении, а слово «проституция» применительно к комсомолке употреблять нельзя, понимаете? Это означало бы признание того факта, что явление существует.

Сергей помолчал, потом снова заговорил:

– Прошу прощения, я попробую еще раз. Я бы хотел вступиться за Евдокию. Я знаю ее как старательную студентку и хорошего товарища, она никогда не отказывает в помощи, поддерживает, доброжелательная и ответственная. Я не верю, что комсомолка Аленичева способна предать Родину и погнаться за дешевыми буржуазными радостями. Она любит своего будущего мужа и намерена построить с ним крепкую семью. Возможно, Аленичева просто немного поторопилась с определением будущего местожительства, необдуманно пошла на поводу у жениха, который, конечно же, как и любой человек, хочет жить на своей родине и не мыслит существования в другой стране. Просто этот Мигель еще совсем мало знает о России…

Красная карточка. Сергей не понял почему, взглянул на Ирину, которая тут же тихонько поправила:

– …о Советском Союзе.

– Ну да, о Советском Союзе, и он не понимает, насколько жизнь у нас лучше и светлее, чем жизнь в стране капитализма. Он предложил – Аленичева согласилась. Но я уверен, что если мы окажем Евдокии моральную поддержку, подставим плечо, подскажем нужные аргументы, то она сможет убедить жениха переехать в Советский Союз и стать советским гражданином. Ведь правда, Евдокия? Ты сможешь?

Что ж, молодец. Отличный парень. Умница. Не отдал Дуню на растерзание, грудью встал на защиту, но при этом, хоть и не с первой попытки, сумел соблюсти идеологический регламент. К сожалению, роль Евдокии прописана досконально, и отступать от нее она не должна. Так что героем Сергею сегодня не быть.

Она и не отступила.

– Я не смогу, – тихо сказала Евдокия, опустив глаза. – У Мигеля больная мама и трое братьев и сестер, младших, он работает и всех содержит. Как же они будут жить, если он их бросит и переедет к нам?

Наташа растерянно взглянула на Ирину, та кивком головы указала на листок, лежащий перед комсоргом, – шпаргалку, которую специально составил Гримо, имевший в деле ведения собраний самый большой опыт из всех нас.

– Если желающих выступить больше нет, переходим к голосованию, – прочитала Наташа по бумажке.

– Предложения, – громко прошипел Гримо. – Не туда смотришь! Сначала предложения.

Наташа залилась краской, поискала глазами в шпаргалке нужное место.

– Да. Какие будут предложения? Поставить на вид, объявить выговор с занесением в учетную карточку или исключить из комсомола?

Слово снова взяла Полина. Строго глядя на присутствующих, она сказала:

– Мы все понимаем, что для человека, собирающегося покинуть Родину, может быть только один вид взыскания: исключение из рядов комсомольской организации. Но сегодняшнее собрание заставило меня усомниться в сознательности и идейной стойкости студентов вашего института. Может быть, вам нужно подумать о переизбрании комсорга курса? Или в вашем равнодушии к судьбе вашего товарища виновато руководство комсомольской организации института?

Это был вызов. Даже два вызова одновременно. Первый: попробуйте только не вынести на голосование то решение, которое должно быть. И второй: а будете ли вы защищать комсорга (Наташу) и комсомольского вожака (Ирину)? Посмеете ли, точно зная, что представителю горкома они не нравятся?

Дети ничего не поняли, кроме одного: им подсказали, какое именно решение они должны предложить своему комсоргу. Такие, понимаете ли, игры в демократию. В советское время в эти игры умели играть все уже с детсадовского возраста. А нынешние… Сплоховали. Ну, почти.

Руку подняла Марина.

– Предлагаю исключить комсомолку Аленичеву из комсомольской организации! – звонко отчеканила она. – Таким, как она, не место среди нас.

Других предложений не поступило. Комсорг Наташа слабым голосом объявила голосование. Кто за? Артем, Марина. Они быстро усвоили правила. Разумеется, Ирина тоже подняла руку, причем сделала это самой первой, а ее выразительная мимика подсказала Наташе, что комсоргу также следует голосовать за исключение. Кто против? Тимур. Этот по правилам играть не желает ни в какую. Про воздержавшихся Наташа забыла, а в шпаргалку вовремя не посмотрела. После очередной подсказки Гримо выяснилось, что воздержался Сергей. Итак, решение об исключении Евдокии из рядов комсомольской организации оказалось принято большинством голосов.

Участники изнывали от желания поскорее убраться отсюда, но неумолимая Галия остановила их порыв к свободе.

– Перерыв десять минут, можете сходить в туалет, – она бросила хитрый взгляд в сторону Тимура, – и быстро перекусить в буфете. Потом возвращаетесь сюда, будем проводить разбор ошибок.

– А в прошлый раз разбора не было, – строптиво произнес Тимур. – В прошлый раз вы кино показывали. Почему сегодня не так?

– Объясняю на простом примере, – послышался у меня за спиной голос Семена.

Переводчика на собрание я не приглашал, ибо никаких сложных моментов не предвиделось. Все говорят по очереди и не пользуются сленгом. А он все-таки пришел… Я даже не заметил, когда он появился, настолько увлекся ходом спектакля.

– Когда я еще был студентом, меня и моего одногруппника попросили помочь с переводом во время экскурсии по городу. Одногруппник мой владел языком значительно слабее меня, но я обратил внимание, что один из туристов-англичан то и дело меня поправлял, указывая на ошибки, а товарищу моему не сделал ни одного замечания. И когда я набрался нахальства спросить у этого туриста, почему он меня поправляет и неужели я знаю английский хуже, чем мой сокурсник, знаете, что он ответил? Это послужило мне уроком на всю жизнь. Он сказал: «Ваш товарищ говорит так плохо, что его нельзя сбивать, он все равно не поймет моих объяснений, испугается и вообще забудет даже то, что знает. А вы говорите настолько хорошо, что вам уже пора совершенствоваться и исправлять мелкие недочеты, шлифовать язык». Пример понятен?

Все дружно закивали, Тимур хихикнул, лицо Артема выражало удовлетворение, ибо для него работа над ошибками становилась еще одним полезным источником информации.

Дружить со временем ребята так и не научились, наручными часами пользоваться еще не привыкли, хотя каждому их выдали в день приезда (я попросил Юру приобрести шесть самых простых и дешевых часов), поэтому десять минут перерыва превратились в двадцать. Единственной, кто не опоздал, оказалась Евдокия, потому что она вообще не уходила, подошла к Ирине и о чем-то очень тихо с ней разговаривала, стоя у окна. Последним, на исходе девятнадцатой минуты, явился Тимур с камерой в руках.

– Дуня, встань, как ты стояла, я сфотаю, – скомандовал он. – Ну встань, трудно тебе, что ли? Комсомольское собрание – это будет звезда инсты!

Галия решительно остановила рьяного фотографа, пообещав, что после окончания разбора ему дадут возможность поснимать со всех ракурсов.

– Итак, приступим. О том, что вертеться, разговаривать и заниматься посторонними делами нельзя, говорить не стану, это вам и так должно быть понятно. Скажу честно: на больших комсомольских собраниях, например общеинститутских или курсовых, которые проводятся либо в актовом зале, либо в лекционной аудитории, всегда есть возможность чем-то заняться, потому что народу много и руководители обычно хорошо видят только тех, кто сидит в первых нескольких рядах. Если сидеть подальше, то можно и почитать, и поговорить шепотом, и поиграть во что-нибудь. Конечно, не в карты и не в шахматы, а в какую-то игру, для которой можно использовать тетради. Но это всё. Больше никакой возможности развлечься не было. На камерных собраниях, например учебной группы или отдела в учреждении, все на виду, так что послаблений быть не может.