У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем! (СИ) - Гусейнова Ольга - Страница 66

Степь рядом с нами уже пылала, а совсем скоро подойдет и большой пожар. Часть оборотней удерживала и вязали ноги беснующимся от страха коням. Телеги свозили ближе к правой стороне. Хвеся шла вдоль дороги и искала воду, мы с Эльсой следовали за ней верными псами и тряслись от страха.

Вдруг Хвеся замерла на обочине слева и задумалась, водя палочками из стороны в сторону. Мы задрали головы: светло, словно днем, только свет ярко-красный. Он играет страшными тенями на бледных, заплаканных лицах подруг. Сверху посыпался пепел — огонь уже очень близко. Мощные мужские фигуры на фоне разгорающегося дальше пожара выглядели еще более устрашающими. А горящие факелы в руках — жутко. Но Дин оказался прав: устроенный ими пал летел дальше в степь, оставляя за собой не сгоревшие до конца стебли. Желто-серый сухостой менял цвет на черно-серый.

— Здесь! — радостно закричала водница. Мы с Эльсой подпрыгнули от неожиданности. — Ата Дин, здесь большой источник и залегает близко.

Хвеся принялась разрывать землю. Мы с Эльсой подхватились и тоже начали рыть. Уж нам ли привыкать? Вон как недавно нору расковыряли. На помощь прибежали мужчины. Лишь бы успеть промочить все для защиты. Никто не говорил ни слова, а как только в яму просочилась вода, заработали еще быстрее. Сверху на головы сыпались искры, дым лез в глаза, в нос, стоял в горле, но мы упорно рыли, углубляя уже огромную яму. Туда кидали шкуры, топтали, потом уносили накрывать животных. Сновали туда-сюда как заведенные. Проливали горячую землю с другой стороны, где Дин приказал поставить лагерь.

Дальше нас, помимо пожара, накрыло ужасом. Огненная стихия ревела, гневалась, пытаясь перебраться через тракт и достать нас, жалких смертных, сбившихся кучкой вокруг животных. Шипела, испаряясь с защитных шкур, вода. Загоревшиеся от искр тряпки приходилось отбрасывать на дорогу, а самим вжиматься в ямы, вырытые в земле, спасаясь от жара и дыма! Страшное утро, которое не забудется никогда.

Не знаю, смогла бы я выдержать это сводившее с ума испытание, если бы не Дин. Порой хотелось вскочить и с криком броситься прочь. Думала, сгорим заживо. Но Дин крепко держал меня, накрыв своим телом, ладонью вжимая голову в сырую землю, собой защищая от огня. Ему приходилось еще и коня удерживать, которого он вынудил лечь на землю и завалил шкурами. Кажется, он нам обоим шептал, хотя скорее хрипел:

— Тихо, тихо родная моя. Скоро все закончится… Потерпи…

Я очнулась, лежа на руках у любимого мужчины и глядя в небо, застилаемое дымом. Палящий ужас закончился. Ветер погнал огонь и дым дальше. Рядом перебирал могучими ногами конь Дина, поднимая копытами черные клубы сажи, вздрагивая от любого шороха и посылая нервные волны по шкуре.

— Мы живы? — всхлипнула я, глядя на выжженное поле.

Мой тигр, черный от сажи, с всклокоченной, подпаленной грязно-серой шевелюрой наклонился надо мной, обнял крепче и, сверкнув белыми клыками в широкой улыбке, обрадовал:

— Живы, любимая. Все живы.

— Любимая? — Я окончательно разрыдалась.

— Самая-самая, — с какой-то необычайно трогательной нежностью заверил Дин. — Любимая и единственная.

— Я домой хочу-у-у, — рыдая, уткнулась в воняющий дымом и гарью живот Дина. — Я устала колесить.

— Скоро будем дома, любимая, скоро.

Глава 25

Если до пожара из-за густой травы можно было разглядеть лишь верхушки гор на горизонте, то сейчас тракт оголился — словно погорелец, одетый в грязное, закопченное рванье. В воздухе стоял удушливый дым, но порывистый ветер быстро разгонял его, доламывая выжженные стебли. Теперь, куда ни кинь взгляд, черные останки травы и сажа. Мало того, вдали громыхал гром. Видно, этот сильный ветер и пригнал дождь. Жаль, что так поздно.

С превеликим трудом я уговорила себя оторвать руки от Дина, а он не торопил, все понимал. Вытер с моих щек слезы, размазав грязь, поцеловал с нежностью и попросил:

— Савери, любимая, я знаю, что тяжело и вымоталась ты, но опять нужно помочь.

Я встрепенулась, напоследок прижалась к его груди теснее, а потом отлипла и направилась к телеге с лекарской корзиной. Откинула меховой полог и выдохнула:

— Ой, гляньте на это чудо!

Рядом остановился Глен, заглянув мне через плечо. Рядом с моей корзиной лежала серо-желтая с черными пятнышками степная кошка, спрятавшая под собой котенка. Махонького, совсем недавно родившегося. Шерстка у кисы кое-где подгорела, зато оба спаслись. Малыш вон как присосался к мамке. И хотя она злобно зашипела, но удирать не пыталась — понимала, что сейчас в телеге ей ничего не грозит. Я осторожно забрала корзину, а Глен, к моему удивлению, поставив рядом с животными чеплашку с водой. Кошка шипеть перестала, скинула котенка и принялась жадно лакать. Затем принялась его вылизывать. Я вздохнула: у степных кошек в помете обычно до шести котят, а эта смогла спасти лишь одного. Луна, пусть хоть он выживет!

— Савери! — заплакала Хвеся.

Я подошла к супругам и закусила губу, разглядывая голую, почерневшую от гари и ожогов спину Мирона:

— Как же так?

Хвеся разрыдалась в голос:

— Это я, я во всем виновата… Испугалась… словно с ума сошла. Показалось, что мы заживо горим… вскочила и рванула прочь.

— Еле поймал, дурочку, — прохрипел Мирон, пытаясь встать на четвереньки.

Понятно: Хвеся откинула шкуру, а Мирон ее от жара своим телом закрыл. Тряпья лишь на головы и хватило, вот ему спину, хвост и зад подкоптило.

— Нам нужна вода, теплая и чистая. Много воды! — строго командовала я.

Скоро мы с Хвесей носили воду на эту черную «поляну», благо источник, который она нашла, действительно оказался полноводным и вокруг него водоем скоро образовался. Мы промывали раны наших спутников. Пострадали многие, но Мирону досталось больше всех. Даже Эльса подпалила правый бок, а Шай левый, удивив всех. Оказывается, они лежали на боку в обнимку. Прятаться под своим мужчиной она отказалась, решив разделить с ним боль и смерть. Вот какой смелой и любящей моя подруга оказалась! И пока мы с Хвесей хлопотали возле Эльсы и Шая, рядом собралась толпа, и каждый ее хвалил и восхищался. Эльса счастливо улыбалась и почти не вопила, когда я ожоги ей мазала.

А перемазанный в саже Дин целовал в такую же грязную лохматую макушку чумазую племянницу, а потом меня в щеку и губы, и в ухо. Плевать ему на вонь и грязь, главное — мы живы! Но потери были. Две телеги и несколько лошадей, которых не смогли удержать в самое буйство огня, сгорели. И пока те, кому досталось меньше, перепрягали лошадей и устраивали раненных в повозке, нашлось еще с десяток зверюшек, спасавшихся в поклаже или прямо рядом с оборотнями.

Под пологом у Ульдена спряталась целая семья ежей. Наум показал нам огромную серо-зеленую ящерицу. А как визжала Хвеся, когда начали разгружать телегу и на нее выскочила стая мышей, разбегаясь из-под откинутой шкуры. Мирон лежал в соседней телеге и покряхтывал от боли и смеха.

В дорогу мы двинулись помаленьку только на следующий день, рассудив, что теперь точно некуда спешить. Здесь, хочешь не хочешь, хотя бы вода есть, да и вымотались все окончательно, едва на ногах держались. Телегу, где собрали всех лежачих, тянул конь Дина, а мы с любимым следом шли пешком, держась за руки. Подумаешь, с подгорелыми волосами, кое-как смыв сажу и наспех одевшись в первое попавшееся, но, встречаясь взглядами, сияли от радости. Мы живы, мы любим!

Правда, ближе к предгорью нашлись и те, кому не повезло. Обоз из десяти подвод чернел сгоревшими остовами. А его хозяева так и лежали лагерем. Видимо, их сторожа заснули и огонь накрыл всех сразу. Мы похоронили останки и начертили защитную руну Луне.

Ближе к ночи обоз вышел в предгорье, где вокруг зеленела трава, пели птички и не воняло дымом пожарища. И пусть бежавшая с гор речушка была ледяной, но после пережитого жара она показалась нам самой прекрасной и живительной на всем Фарне. Сначала все тщательно стирались-отмывались, затем ели вкуснейшую горячую уху, приготовленную Наумом. Благо рыба в реке аж выпрыгивала из воды. Потом пили целебный взвар, и я при свете костров готовила новые мази, уже в сотый раз благодаря Луну, что забрала ценную корзину из дворца и в дороге не ленилась пополнять запасы.