У любви пушистый хвост, или В погоне за счастьем! (СИ) - Гусейнова Ольга - Страница 12

Четыре женщины разного возраста, толпившиеся вокруг большой кровати в убогой, темной комнатенке со спертым, хоть ножом режь, воздухом шарахнулись вон. А я, окинув взглядом роженицу — изможденную, посеревшую, лежащую на грязных простынях, заляпанных кровью, — остановила последнюю и приказала:

— Горячей воды сюда быстро и чистых тряпок! И лампу! Две!

Остро, мерзко пахло приближающейся смертью, и я уверена: каждый здесь чувствовал ее сладковато-медный привкус.

Не успела я приступить к осмотру бедняжки-гиены, попавшей в такую передрягу, появился Маран, поставил передо мной тяжелую, заполненную доверху корзину. Мельком глянув на страдалицу, кивнул мне, словно удачи пожелал, и исчез.

Старушка притулилась в уголке, собралась наблюдать, что я буду делать. Первым делом я открыла окно проветрить комнату, а то дышать нечем даже здоровым, что уж говорить про роженицу. Достала из корзины сбор, настойку и пучок сушеного душистика — известной травки, что забирает боль, страдания, расслабляет хорошо. Закрыла краем плата нос и рот, а то надышусь еще и сама, да будем вместе с подопечной песни горланить. Случались у меня пару раз подобные представления.

Закрыла окно и подожгла душистик, чтобы окурить комнату. Вскоре стоны прекратились — наверное, роженица впервые за два дня перестала испытывать боль, вернее, боль затихла, дав ей необходимую передышку. Бедняжка даже открыла глаза и с надеждой посмотрела на меня. Старая рыбачка заулыбалась, показывая стертые до корней зубы. А я, ободряюще приговаривая роженице, поспешала, времени у нас в обрез.

Откинула одеяло, растерла ладони для притока крови, чтобы увеличить чувствительность, и начала осматривать преогромный женский живот. Стоило прикоснуться к бедняжке, та опять застонала. А ведь необходимо жать гораздо сильнее. Даже душистик не справился.

Еще раз растерла ладони, чтобы «открыть» дар. Мама так делала и говорила, что сила целителя, а тем более повитухи, — в руках. Они наши глаза и уши, которыми мы «видим» и «слышим», а равно ощущаем, что происходит внутри живого существа. Провела ладонями по словно каменному животу — надо расслабить каждую напряженную, измотанную жилочку и выяснить количество младенцев, их расположение и главную причину столь плачевного состояния роженицы.

Стукнула дверь: принесли воду в ведрах и шайку. Я шикнула, чтобы двери скорей закрыли и не выпускали травяной дух. Старушка махом вскочила, и скоро мы в четыре руки ловко перестелили кровать, вымыли роженицу, напоили ее укрепляющей настойкой, чтобы придать сил.

Я снова начала поглаживать, прощупывать, массировать роженице живот. Моя сила, словно незримый теплый целительный ручеек, должна, постепенно разливаясь по женскому телу, проникать внутрь, расслаблять, согревать, придавать сил, делая все, что нужно, чтобы восстановить природный, самый правильный ход родов. Это мои подопечные оборотницы потом рассказывали, каково им было под моими руками.

Повитухи не волшебницы, хотя сильных именно так и называют в народе. Ведь сила нашего дара способна заставить работать каждую мышцу роженицы так, чтобы развернуть младенчика в правильном направлении, чтобы усилить или ослабить схватки, чтобы помочь женскому телу самому остановить кровотечение. Мы не волшебницы и порой даже наш дар бессилен, но не в этот раз. Слава богам и Луне!

Глубокая ночь… Усталость навалилась так, что хочется свернуться калачиком прямо на полу и спать-спать-спать. Но трое маленьких сморщенных младенцев — будущих сильных гиен, рыбаков, быть может, — лежат на кровати рядком и резво сучат ножками. Их настойчивое попискивание счастливой песней звучит у меня в душе, а сама тем временем мою измученную родами мамочку, но, к счастью, оказавшуюся крепкой и живучей. Четвертую, девочку, — я боялась, что эту крохотную малышку вряд ли удастся спасти, но получилось! — ласково баюкает ее замечательная прабабка, как выяснилось. Моя помощница Раная старается согреть внучку своим телом, что-то нежно нашептывая и напевая. Чудно: откуда у этой женщины столь преклонных лет столько сил и воли берется, чтобы неустанно помогать мне?!

— Дарья, Мира, подите сюда, быстро! — радостно позвала Раная, и в комнату тихонько зашли две женщины. — Нужно ребятишек утеплить, да переодеть Ринку, а то наша повитуха уже с ног валится!

Смотреть на то, с какой любовью и заботой женщины этого семейства взялись возиться с новорожденными и родственницей, доставило мне редкостное удовольствие. Они словно озарили все вокруг светом любви и счастья, изливая его на детей и Рину, давшую им жизнь. А какая благодарность мне светилась в их глазах! Говорят, гиены с виду скупые до чувств, мало кого из чужаков допускают в свои стаи, но родственные связи чтят высоко.

Рина, стоило разрешиться от бремени, заснула как убитая. Слишком тяжело ей пришлось, но сон лечит, и снадобья помогут быстрее набраться сил. Тем более, эти отзывчивые родственницы возьмут на себя заботу о младенчиках.

— Сколько же тебе лет, девочка? — заглянула мне в глаза Раная, когда я устало привалилась спиной к стене рядом с лавкой, на которую она, наконец, села.

— Двадцать три, ама Раная.

И сама старушка, и суетящиеся рядом оборотницы удивленно замерли и уставились на меня, подозрительно потянув носами.

— Какая же ты лу? Ты, почитай, взрослая ама Савери, но по-прежнему носишь плат? — прищурилась Раная.

— Так вышло, что…

Мой неуверенный лепет прервала одна из них, Дарья, кажется:

— Дак понятно почему, видно клан твой знахарку бережет от чужаков. А так-то, кто подумает, что малолетка несозревшая может быть сильной повитухой, да еще и травницей доброй?

За ней высказалась Мира:

— Или муж ейный ревнивец, вот и хоронит от нескромных взглядов. Вон весь день под дверями прокараулили…

Я удивленно посмотрела на Ринкину родню, отлепилась от стены и выглянула в коридор. Там, как и сама только что, прислонившись к стене, стоял Маран. Поймав его мрачный взгляд, буркнула через плечо:

— Не замужняя я. Работы слишком много.

Закрыла дверь, собрала свои баночки-скляночки, проверила спящую мамочку. От нее шел хороший, здоровый дух, так что я совсем успокоилась и пообещала старой Ранае, забирая корзину:

— Утром зайду, проверю их.

Она смотрела на меня грустным, все понимающим взглядом; мерно качая праправнучку, кивнула и тихо поблагодарила:

— Низкий поклон тебе, дочка, за моих родных. Прости ты нас всех, грешных. Поверь, так часто бывает, когда к доброму привыкают — начинают спрашивать с него слишком много.

Я хмыкнула и улыбнулась:

— Вы правы, ама, но добро на то и добро, чтобы дарить его, когда потребно, нуждающимся.

Старушка кивнула, а потом, с хитринкой усмехнувшись, заметила:

— Добро должно быть умным и с кулаками, чтобы за себя постоять.

— Оно постарается! — хихикнула я и, уже взявшись за дверную ручку, повернулась и строго наказала: — Если кто-то из моих спутников выставит вам счет за эту работу, скажите, что ваш счет оплачен.

Дарья с Мирой охнули радостно, ведь видно по ним, да по обмолвкам, что не от хорошей жизни они родной край покинули. А Раная прошаркала ко мне, поманила рукой, чтобы я наклонилась, и с благодарностью поцеловала в щеку:

— Запомни, лу Савери, добро, бескорыстно сделанное, всегда возвращается к своему владельцу сторицей. Вот и к тебе вернется счастьем и удачей в заветный час.

Я вздохнула. Устало улыбнувшись, подтянула повыше корзину и, не прощаясь, зевая во весь рот, поплелась под присмотром Марана спать, отметив, что скоро будет светать.

 Глава 6

На крыльце я зажмурилась от яркого, слепящего солнца. Ржание лошадей, крики, суета. Утро давным-давно наступило, и мы бы уже были в пути, если бы Маран не согласился задержаться, чтобы я еще раз проверила чудом выжившую молодую мамочку с ребятишками. После встречи с которыми, меня распирало от счастья и довольства. Я снабдила не менее довольную и весьма благодарную Рину сборами и укрепляющей настойкой, неспешно собралась, радостно напевая себе под нос, позавтракала и — готова была обнять весь мир. Ведь Фарн велик и прекрасен, особенно ясным весенним утром, и так милосерден к своим детям.