Другая жизнь (СИ) - "Haruka85" - Страница 18

— Том! Тома! — он присел на корточки у изголовья постели. — Ты меня слышишь? — ему пришлось потрепать Томашевского по щеке, чтобы вынудить открыть глаза.

— Что? — снова шёпотом спросил Сергей.

— Что с тобой? Скажи, не молчи! Что у тебя ещё болит? Где? Почему ты не ешь?

— Просто не хочу. Это пройдёт.

— Ты сердишься?

— Нет.

— Я тебя обидел. Зря… — слово «прости» никогда не давалось Эрику, но он никогда не был так близок к нему, как сейчас.

— Всё в порядке, Эрик.

— Ты меня обманываешь, — «прости» перекатывалось на языке крупным, круглым камешком.

— Честно. Просто аппетита нет. Адреналин…

— Врёшь ты всё! — в сердцах выпалил Эрик, понимая, что скорее подавится этим злосчастным «прости», чем выплюнет наружу. Но Томашевский, казалось, понял всё без слов. Вот бы он всегда был такой — понимающий и чуткий.

— Эрик, ты кошмар моего существования. Ты ведь не дашь мне спокойно полежать, нет?

— Дам, дам! Лежи, отдыхай, — невольно улыбнулся Эрик, улавливая оттенки эмоций в ответной речи.

— Неси свой суп. Только немного. И учти, есть мне придётся лёжа.

Томашевский осилил едва ли половину тарелки, и Эрик снова не знал, огорчаться или радоваться, глядя на результаты своих хлопот, но когда вернулся из кухни с миской душистой клубники, отхваченной втридорога у бабули-дачницы, невесть какими судьбами заплутавшей в дебрях столичной окраины, обнаружил его тихо спящим на разворошенной постели.

«Набирается сил. Выздоравливает», — впервые за этот долгий день Эрик почувствовал, что на сердце стало легче.

Стараясь не шуметь, он раскрыл ноутбук Томашевского, подключенный к серверам фирмы, чтобы скачать файлы своего незаконченного проекта и заняться, наконец, работой. Экран вспыхнул десятками пёстрых значков. Где-то среди них затерялся ярлык соединения с удалённым рабочим столом и находиться никак не собирался. Зато значок скайпа в панели задач слишком явно давал о себе знать — мельтешил до того назойливо, что поиски оказались фактически сорваны. Эрик зло уставился на мигающий значок: большая латинская «S» и двузначная циферка в углу — количество диалогов с новыми сообщениями. Внимания Томашевского, казалось, требовали абсолютно все.

«Задолбали!» — Эрик не выдержал и решительно кликнул по раздражающей иконке.

В ту секунду он готов был поклясться, что просто хочет отключить индикатор, но спустя буквально один миг уже знал совершенно точно, чего и кого в действительности рассчитывал найти. Последний активный разговор очутился прямо перед глазами:

«Встретимся в клубе в девять?»

«Ok, до скорого».

— Ну вот ты мне и попался, Кирилл!

====== “Тамарочка” – Глава 9 ======

Свежая наволочка, которой была обёрнута подушка Эрика, пахла кондиционером для белья и чистотой, а ещё она едва ощутимо пахла самим Эриком — его лосьоном после бритья, шампунем, сигаретами, его дыханием, его сонным теплом. Вдыхая слабый аромат всё медленнее и тише, Томашевский без конца расплетал этот сложный шлейф на тонкие ниточки и снова заплетал в причудливые узоры, чувственные картины и образы, тревожные и успокаивающие, пока незаметно не провалился в сон.

До предела вымотанный, он спал глубоко и долго, но просыпаться всё равно пришлось. Желание сменить позу уже давно беспокоило Томашевского, однако усталость была сильнее неудобства, и некоторое время ему удавалось топить себя в омуте забытья почти насильно. Любое движение вроде скольжения руки или поворота головы явственно отдавалось болью в надорванной спине — так уж устроено человеческое тело.

Тут выбор невелик: лежать неподвижно, покуда силы воли хватит, или проснуться и, в буквальном смысле слова, аккуратно себя перевернуть. Томашевский долго примеривался, в каком порядке действовать, чтобы осуществить задуманное, но оказаться на правом боку вместо левого оказалось недостаточно, чтобы вновь прикинуться манекеном и опять уснуть.

Организм упорно напоминал о том, что, кроме сна, существует ряд разнообразных потребностей и функций, присущих не лишённому жизни организму. Пришлось вставать. По сравнению с прошлым разом, когда подняться удалось лишь с помощью Эрика, боль немного притупилась благодаря продолжительному отдыху и приёму лекарства, но это лишь на первый взгляд, до первой попытки отклониться от вертикали. Стоило потянуться за графином с водой, как боль прошила электрическим разрядом насквозь от поясницы через ягодицу в бедро и едва не повалила на колени. Сергей едва успел вцепиться руками в край столешницы, чтобы устоять, перенести вес на локти и дождаться, когда спазм отступит.

Плевать на опрокинутый стакан — есть ещё один. Плевать на свёрнутый на пол графин — на дне чайника осталась кипячёная вода. Плевать на россыпь осколков на неровных половицах, на холодную лужу, которая стремительно разбежалась по щелям между досками, разлилась под мебель и норовила протечь под плинтус. Всё потом. Сперва, во что бы то ни стало, — новая доза обезболивающего и пятнадцать минут идеальной неподвижности вдоль прохладной стены.

Эрик, по всей видимости, ушёл к себе, пока Сергей спал. Ничего удивительного — пора, давно пора. На улице стремительно сгущались сумерки, закрашивая серым дымом отсветы закатных лучей на облаках.

«Эрик-Эрик…» — Томашевский едва заметно покачал головой, безуспешно отгоняя назойливые мысли.

Эрик был непостижим его разуму, непредсказуем и не поддавался анализу — живой, переменчивый сгусток энергии, комок противоречий. Непосредственность ребёнка и цинизм повидавшего жизнь взрослого в одном человеке. Яростная злость в нём легко сменялась кроткой лаской, покорная забота незаметно обращалась в требовательность диктатора, воинственная непримиримость мнения трансформировалась в терпимость истинного философа и обратно…

«Невозможный человек!» — Томашевский был опустошён и ни о чём не хотел думать, но мысли, не спрашивая разрешения, теснились и, подобно броуновским частицам, хаотично перемещались в голове.

Выкупанный с ног до головы в брезгливом презрении, Серёжа был любовно извлечён наружу, бережно умыт, тщательно вытерт и высушен сожалениями о содеянном, но был ли в действительности понят и принят? И вне зависимости от того, был или не был принят Эриком, был ли принят и прощён самим собой?

Возможно ли отыскать ответ на вопрос, зачем, по какой причине и для чего случилась эта страшная ночь? Сейчас Сергей уже готов был признать, что испугался — и растерялся, наделал глупостей. Назвать Кирилла извращенцем, насильником, психопатом, мерзавцем было проще всего, однако взваливать вину за произошедшее лишь на него одного Томашевский считал в глубине души нечестным. В конце концов, хоть и не представляя до конца всю серьёзность игры, в которую вступает, переоценивая способности партнёра к самоконтролю и само его желание контролировать себя, Сергей был предупреждён, но оказался не вооружён. Пришёл сам, сам не придал значения деталям и согласился…

Иными словами, сам искал приключений? Для чего?

Не для того ли, чтобы поставить окончательную точку в своих надеждах и поисках?

Не для того ли, чтобы заставить поверить себя в давнюю идею профессора о том, что одиночество и цинизм — вечные спутники таких, как он сам, Сергей и любой другой, кому «повезло» осознать себя не таким, как все.

Теперь Тома верил сильнее. И не верил по-прежнему. Ничего не изменилось — всё тот же липкий страх остаться одному на всю жизнь. К нему прибавились новые горькие сожаления о том, что никогда настоящее и будущее снова не будут так полны смыслом и радостью, как в последние полтора года, когда, измученный регулярными переездами и беспросветным безденежьем, Сергей случайно поселился в этой обшарпанной двушке с запертой на замок в ожидании другого постояльца соседней комнатой.

Стыд. Желание сбежать. Спрятаться. Сунуть голову в песок. Заснуть и не проснуться.

Надежда. Желание быть прощённым. Понятым. Просыпаться и засыпать, убеждённым в собственной нормальности, нужности.