Нарциссы (СИ) - "Scarlet Heath" - Страница 40

Они снова посмеялись и договорились зайти к Владимиру Николаевичу в полдень. Завтрашний день они решили посвятить поиску других людей в городе. У Владимира Николаевича был автомобиль, который мог решить многие их проблемы.

Попрощавшись с хозяином квартиры, они вышли в коридор и спустились по лестнице в полном молчании, потрясенные случившимся. Ночной мертвый город встретил их холодом и тьмой, но он не мог напугать их. Они шагали через заснеженный двор, и каждый думал о своем.

Марина думала о том, что этот Черный человек, в отличие от Черного человека из ее снов, очень даже милый, а еще он сильно напоминает ей кого-то. Она никак не могла вспомнить, кого именно, и мучилась от этой невозможности, перебирая в памяти всех людей, которых когда-либо знала.

Саша думал о том, как много в жизни совпадений и случайных встреч, которые потом оказываются вовсе не случайными, а предопределенными кем-то свыше, кто намного умнее, сильнее и добрее их самих.

А Юля думала о том, какого удивительного человека они встретили сегодня. О том, что этот человек потерял сына, а потом и жену, но не потерял после этого воли к жизни. Она же, потеряв Виктора Валентиновича, осталась наедине с собственной неизбывной пустотой. Почему? Может быть, она слишком слабая? Ведь потерять навсегда собственного ребенка – разве можно сравнить это и расставание с возлюбленным? Ведь детей всегда любят больше всего. Даже Виктор Валентинович любил своего нерожденного еще ребенка сильнее, чем ее. Как же можно не сойти после такой потери с ума, не залезть в петлю? Как можно продолжать любить жизнь?

Юля шла через темный двор и думала о том, что, наверное, с ней что-то не так. Изначально было не так. У нее внутри словно не хватало какой-то детали, которую Бог по запарке забыл положить. У всех людей она была, а у Юли – нет. Она как неправильно собранный механизм, в котором чего-то не хватает. Всегда не хватало, и всегда будет не хватать.

========== 22. Вещи, которые не могут прятаться вечно ==========

Иногда весенние месяцы могут быть куда более жестокими, чем зимние. Именно такими были для Юли те март и апрель, что они с Виктором Валентиновичем практически не разговаривали.

С каждым днем солнце разгоралось все ярче, вытапливая, выжигая снег, который плакал тонкими ручейками, текущими по асфальту, впитывающимися в холодную землю. Все больше времени люди начали проводить на улице, радуясь первому настоящему теплу конца апреля. И только Юля почти не бывала на свежем воздухе. Она либо торчала в пыльных аудиториях над стопками книг, либо сидела над теми же стопками дома.

Виктор Валентинович перестал задерживаться после занятий и засиживаться на кафедре. Он сразу торопился домой, словно в университете теперь стало еще опаснее, чем раньше дома. Университет перестал быть надежным убежищем ото всех забот и проблем. Университет сам стал главной проблемой. Иногда Юля даже начинала бояться, что Виктор Валентинович решит уволиться и уйдет в другое место. Просто глупо и трусливо сбежит от нее.

Она много раз пыталась поговорить с ним. Караулила его после занятий, но тщетно – Виктор Валентинович всегда уходил раньше. Его пары как назло никогда не стояли последними в Юлином расписании, а Виктор Валентинович завел себе привычку отпускать студентов на несколько минут раньше, и сам тут же уходил домой. Юля не сразу поняла, что он делает это специально, чтобы не сталкиваться с ней и не идти вместе к остановке.

Той весной Юля впервые по-настоящему поняла, насколько далеко все зашло. Насколько это теперь серьезно. И насколько Виктор Валентинович хотел прекратить все это.

Нет, своим поведением он практически не выказывал своих чувств. Напротив, он старался вести себя так, словно ничего не произошло между ними тогда на кафедре. Но получалось у него это не очень хорошо. Юля ощущала исходящий от него холод. Даже когда он приветливо улыбался ей перед парами, она ощущала его ледяную внутреннюю броню. Это был барьер, который он сознательно выставил между ними. И теперь он уже не смотрел на Юлю в потоке студентов как раньше. Не смотрел по-особенному. Его взгляд больше не теплел, останавливаясь на ее фигуре. Теперь она была серой массой, массой, которой он должен был передать знания и уйти.

И тогда Юля разом поняла, чего она лишилась. Это осознание было внезапным, огромным, тяжелым и очень болезненным. Если раньше она почти не отдавала себе отчета в том, что учитель выделяет ее среди других, то теперь, когда он перестал это делать, все стало очевидным.

Он избегал ее старательно и очень изощренно. Улыбаясь ей перед занятиями или во время сдачи контрольных, когда она подходила к его столу, он словно говорил: «Ничего не изменилось между нами. Все хорошо». Но в этой улыбке была ложь. Его улыбка была так же лжива, как зимнее солнце. И после занятий он всегда убегал, чтобы не встречаться с ней. Чтобы избежать разговора. Чтобы не давать ответы на ее далеко не математические вопросы.

Но ничто в этом мире не может скрываться вечно. И когда Юля поняла, что Виктор Валентинович уходит с пар раньше, она тоже отпросилась пораньше. Она ждала его, высматривала. Она не хотела подходить к нему сразу, на крыльце. Территория университета бы только напугала и напрягла его еще больше, и никакого разговора не получилось бы. Поэтому Юля подождала, пока он спустится с крыльца, и неторопливо последовала за ним, держась на некотором отдалении. Ощущать себя шпионом было противно, но Юля не видела другого выхода.

Она нагнала его на остановке. Он увидел ее, и губы его приоткрылись, а брови взлетели вверх. Он испугался. Это было видно так отчетливо. В его глазах за толстыми стеклами очков застыл страх, который он не мог контролировать. А потом он вздохнул, и плечи его опустились. Он смотрел на Юлю со смирением, с которым смотрит смертельно больной на свой диагноз.

- Как долго Вы собираетесь избегать меня? – спросила Юля и сделала еще два шага вперед, встав почти вплотную к учителю. Теперь их разделяло лишь несколько сантиметров.

Виктор Валентинович не отступал. И взгляд его уже не был так холоден. Порыв апрельского ветра взъерошил его густые непослушные волосы. Виктор Валентинович сказал:

- Давайте не будем все усложнять, Юля. Пожалуйста, - он произнес это «пожалуйста» с такой мольбой, словно от этого зависела чья-то жизнь. Его или Юлина. Так и вышло.

- Почему «усложнять»? – прошептала Юля с не меньшей мольбой. – Ведь Вы тоже это чувствуете, так почему мы не можем…

Он перебил ее, как всегда перебивал, когда Юля начинала диктовать неверное решение уравнения.

- Мы не можем. Мы не должны. Только и всего.

- Но Вы ведь не любите ее! Вы несчастливы с ней! – не отступала Юля.

- Дело не в этом, - он покачал головой.

- Тогда в чем? – ее голос дрогнул. Юля понимала, что вот-вот может расплакаться и ненавидела себя за это.

- Ты же и сама понимаешь, - его взгляд снова сделался теплым, как раньше. Так он всегда смотрел на нее, когда их взгляды встречались в аудитории, или когда она заглядывала к нему на кафедру, а он отрывал взгляд от своих бумажек. Он смотрел на нее с нежностью. Никто и никогда за всю ее жизнь так больше на нее не смотрел. – Я слишком стар. А ты слишком молода. Никто не поймет, и мы будем страдать. Поверь мне, так и будет.

- Вы просто боитесь! Боитесь что-то изменить в своей жизни! – рассердилась вдруг Юля. Ей нужно было сердиться, чтобы не плакать навзрыд прямо на этой дурацкой остановке.