Игра Люцифера - Биркенфельд Брэдли - Страница 26

В банке и за его пределами у меня было полно друзей, так что мне всегда было, с кем потусить. Мой индийский приятель Шринавансан Рамашанран («Зовите меня Рам») любил развлечься и имел слабость к вегетарианской кухне. Он отвечал в Barclays Bank за работу с индийцами. Это было очень важно, к примеру, для Восточной Африки, где жили и работали многие богатые выходцы из Индии. Иногда я пускался на охоту за деньгами вместе с ним. Мой приятель Корнель Вермаак, родом из Южной Африки, был некурящим и непьющим банкиром и фанатиком велоспорта. Этот заводной парень вечно искал приключений, так что мы стоили друг друга. А еще Мауро, мой близкий друг из Манилы, для которого я купил автомобиль 550 Ferrari Maranello. Мауро был толстячком с ухмылкой, как у Чеширского Кота, и достаточно богатым, чтобы иметь вертолет Agusta. В перерывах между своими путешествиями в компании охотников и собирателей я заезжал в Манилу, а оттуда мы летели в Гонконг, Сингапур или на Бали, а там пели, танцевали и флиртовали в экзотических ночных клубах и на отвязных вечеринках. Это было сумасшествие в режиме нон-стоп, и я купался в нем с головой.

Однако в моем сумасшествии была своя система. Несмотря на всю свою страсть к удовольствиям, я никогда не спускал глаз с потенциальных клиентов. Я бережно хранил большую черную записную книгу, в которой я фиксировал только имена людей, места, где я с ними встретился, и контактную информацию. Мне было достаточно этого, чтобы запомнить, кто это такие и чем зарабатывают на жизнь. На своем компьютере я вел огромную электронную таблицу, и каждый год на Рождество я рассылал обычной почтой более двухсот поздравлений, напечатанных на дорогой бумаге, с моим фото на белом песчаном пляже в Азии, или на фоне египетских пирамид, или на яхте в Канне. У меня была еще одна таблица с перечнем всех ежегодных значительных событий в мире — яхтенных регат, теннисных турниров, кинофестивалей, дегустаций вина, автосалонов и автогонок, а также списки лучших ресторанов, баров и гостиниц в каждой стране.

В какой-то момент я превратился в нечто среднее между банкиром, агентом бюро путешествий и организатором вечеринок. Клиенты и их друзья могли позвонить мне и сказать: «Брэд, я собираюсь в Брюссель в мае, и Гарри сказал, что с вами стоит посоветоваться». Я отвечал: «Ну конечно!» — выбирал Брюссель в своей таблице и изучал список фестивалей, гостиниц, ресторанов и лучших ночных заведений города. Понятно, что после того как эти парни получали от меня наводку и отлично проводили время в городе, они обращались ко мне по денежным вопросам или рекомендовали своих богатых друзей. Это была социальная инженерия, которая приносила неплохую прибыль. Думаю, что это мог бы делать кто угодно, однако именно я превратил это в свою фишку. Брэдли Биркенфельд — «парень, который не подведет». Я вел светскую жизнь, путешествовал по всему миру и делал богачей еще богаче. У меня была масса друзей, и я греб деньги, как крупье за карточным столом.

Так что буду честен. Смогли бы вы просто взять и отказаться от всего этого? Да и зачем?

Но мир постепенно менялся, и я это знал. Прежде всего, Закон о борьбе с терроризмом в США фактически разрешил разнообразным федеральным бюрократическим агентствам забраться в каждый стол и шкаф. Его официальная цель была — раскрыть всемирную сеть финансирования терроризма, «следуя за деньгами», как говорит старая избитая поговорка. Мохаммед Атта и его подельники по терактам 11 сентября купили свои мобильные телефоны в Женеве. Кроме того, у них было около полумиллиона долларов наличными, так что для ФБР, ЦРУ, министерства юстиции и налоговой службы было вполне логично заняться вынюхиванием информации в Швейцарии. Они тщательно изучали детали банковских переводов, сделки по кредитным картам, состояние офшорных счетов и контракты. Швейцарцы, в свойственной им манере, отказались от сотрудничества. «Наша репутация основана на доверии!». Это означало, что шпикам пришлось раскинуть самую широкую сеть, в которую попадалась самая разная рыба. Правда, всякий раз, сталкиваясь с политически значимым лицом, вроде конгрессмена или серьезного лоббиста, они притворялись, что ничего не замечают. Но что касается всех остальных, игра шла по одним и тем же правилам: «Похоже, что эти деньги перевел конгрессмен такой-то и его лучше оставить в покое. А вот этот перевод сделал богач, который торгует плюшевыми мишками, давайте-ка его тряхнем!» Мои клиенты были ближе к категории торговцев плюшевыми мишками, так что им было, о чем беспокоиться.

Международные поездки тоже тщательно контролировались. На типов вроде меня и моих коллег-банкиров, постоянно перемещавшихся между Штатами и Женевой, Лугано и Цюрихом, стали все чаще обращать внимание, не говоря уже о том, что Министерство национальной безопасности и его неуклюжая, непрофессиональная и неумелая служба транспортной безопасности вообще занимались совершенно не теми людьми. Бабулькам и младенцам в аэропортах устраивали личный досмотр, зато какого-нибудь Ахмеда в арафатке и пальцем не могли тронуть, потому что это «исламофобия».

И, конечно, они не могли пропустить сомнительно выглядящих швейцарских банкиров, сорящих деньгами. Многие из моих коллег по UBS проводили необычно много времени на границе, отвечая на вопросы и дожидаясь, пока таможенники обшарят их багаж. Кое- кто утверждал, что в Штатах за ними постоянно ходили хвосты. К кому- то в гостиничных барах подсаживались дружелюбные, приятные на вид, но чересчур любопытные незнакомцы. Лично я никогда не обращал на это особого внимания. Пообщавшись с коррумпированными клоунами из ФБР в Бостоне, я понял, насколько никчемны федералы, и не собирался играть в Бонни и Клайда[40]. Я был резидентом Швейцарии, не нарушал швейцарское законодательство и платил налоги. Однако не поймите меня неправильно — я вел себя достаточно осторожно, просто я не был параноиком.

Однако паранойя все же начала постепенно захватывать головы моих боссов в UBS. Я обнаружил это, когда оказался свидетелем панического разговора между Хансом-Руди Шумахером и Мартином Лихти, старшими «капо[41]» нашего бизнеса в Цюрихе. Поскольку у UBS были сотни отделений в США (возникшие после поглощения банка Paine Webber в 1999 году), Шумахер заметил, что банк становится очень уязвимым перед американским законодательством, и, если бы что-то пошло не так, мы просто потеряли бы лицензию на банковскую деятельность в стране.

— Послушай, Мартин, — обратился Шумахер к Лихти, — обстановка становится все более опасной. Нам нужно закрыть отдел, обслуживающий американцев, и вывести его за пределы банка в небольшую швейцарскую компанию, которая затем заключит контракт с UBS.

— Закрыть отдел, Ганс? — ошеломленно переспросил Лихти. — Ты рехнулся?

— Да послушай же, Мартин! Твои люди увольняются из банка и становятся независимыми менеджерами, управляющими активами для этой частной компании. Они берут имеющихся клиентов, привлекают новых, рекомендуют им работать с UBS и помогают нам в заключении контрактов. Но теперь UBS получит возможность все правдоподобно отрицать. Если к нам обратятся американцы, мы скажем: «Это были не мы! Это все те люди из другой компании!»

Но Лихти на это не согласился. Он не хотел терять свои позиции и влияние.

— Пошел ты, Ганс! Ты хочешь просрать все, что я строил последние десять лет.

Шумахер вздохнул:

— Что ж, когда-нибудь всех нас за это поимеют, и это будет ужасно.

Вскоре после этого разговора Шумахер уволился из UBS и пошел в NZB, швейцарский частный банк-бутик. Мой коллега из Женевы Ханно Хубер и четыре других высших руководителя цюрихского отделения последовали за ним и также поступили на работу в NZB, забрав с собой активы на 1,5 миллиарда швейцарских франков, в том числе, деньги Тая Уорнера, производителя знаменитых игрушек Beanie Babies. Именно тогда я принялся думать о том, что все это не может продолжаться вечно. Хубер занимался банковским бизнесом всю свою жизнь, и раз он принял такое решение, это значит, что мы движемся прямо к обрыву — огромному и крутому, как Ниагарский водопад…