Время вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада" - Страница 112

   При его диагнозе и социальной пропасти между ними, которая не исчезла бы, даже окажись Эрвин совершенно здоров, ему и в голову не приходило признаться Кейси в любви. Шесть лет у него хватало ума не превращать светлые чувства в комедию или, хуже того, банальную драму о "несчастной безответной любви" "бедного художника" и дамы из высшего света, и он вовсе не собирался испортить все в последний день. Эрвину просто хотелось напоследок посмотреть на золотые локоны и летящую походку. Каллад заслуживал того, чтобы унести о нем какие-то более приятные воспоминания, чем хрустящие банкноты майора Мондум.

  Кейси жила в небольшом двухэтажном доме в пяти минутах ходьбы от парка святой Дагмары. Эрвин нашел скамейку неподалеку, откуда открывался вид на парадный фасад, сел, нахохлился от холода и стал методично скармливать голубям припасенную на вечер булку. Голуби курлыкали, махали крыльями, клевали и отпихивали друг друга от вожделенной еды и вообще активно сражались за счастье, выглядевшее как белые крошки. Как выглядит его собственное счастье, Эрвин понятия не имел. Как рэдцу, ему давно следовало обзавестись женой, с минимумом образования, толстыми косами и правильными взглядами на жизнь. Но порфирикам, вроде бы, не следовало заводить семьи. Не следовало ни жениться, ни детей растить, ни вообще жить на свете. Нордэнвейдэ с удивившим его самого спокойствием подумал, что он никогда в жизни не пытался бороться с обстоятельствами больше, чем считалось "приличным". Что он не по своей воле оказался в кесарии и не по своей воле через несколько суток окажется вне ее. Что ему скоро будет тридцать. Что он эмигрант, без страны, без семьи, без корней - вообще без всего, чем обычно держит людей земля. И что ни один человек на земле не огорчится, если сегодня по дороге на вокзал Эрвина собьет пролетка, и меньше всего - он сам.

  Был в современной литературе модный типаж "лишний человек", весьма такой романтический персонаж. Лет в семнадцать Эрвин бы себя с гордостью причислил бы к этому племени - одинокие, непонятые и непонятные, но так всем нужные, объект роковой любви благороднейших женщин - но жизнь, увы, оказалась на порядок изобретательнее литературы. И куда как более жестока. Обнаружив нечто лишнее, она просто вынесла ненужный элемент за скобки и оставила там сиротливо дожидаться известного финала. Накатай какой-нибудь признанный "знаток души человеческой" про Эрвина роман, наверное, над героем лили бы слезы - обреченный, гонимый, одинокий, да в конце концов просто выпить не может, уж это горе любому калладцу понятно. А вот в жизни его никто не пожалел. Отправили по рекомендательному письму, как товар по накладной, и никаких душеспасительных разговоров и благородных девиц, клянущихся ждать всю жизнь.

   Нордэнвейдэ пробрал озноб. Булка давно закончилась. Голуби с недовольным курлыканьем разлетелись. На город медленно опускались сумерки. Кейси так и не появилась.

  Впрочем, она вовсе не была обязана прийти домой прямо из штаба. Скорее всего, сидела сейчас где-то, где горели свечи, лилось вино, играла гитара и звучали романсы. Окошко на втором этаже так и осталось темным. Карманные часы показывали без четверти восемь. Эрвин вздохнул, подышал на заледеневшие руки, прождал еще минут двадцать и понял, что дожидаться бесполезно. Счастья от жизни - вообще, и Кейси под домом - в частности.

  Поднялся и медленно, как смертельно уставший человек, пошел через темный парк к далеким огням вокзала.

  Публика, прогуливавшаяся у вагонов первого класса, выглядела солидно. Дамы блестели дорогими мехами и камнями перстней, господа сверкали бриллиантовыми портсигарами и карманными часами. Ворам здесь было бы раздолье, но Эрвин успел заметить как минимум трех жандармов, дежуривших на платформе, в непосредственной близости от всего этого великолепия. В первый момент он даже подумал, что стражи порядка явились по его душу, но быстро убедился, что жандармам наплевать на него в той же мере, что и всем остальным. Нордэнвейдэ замерз еще в парке и вовсе не жаждал окончательно закоченеть на продуваемой всеми ветрами платформе. Он быстро направился вдоль поезда, ища нужный вагон, но не тут жизнь внесла свои коррективы.

  - Эй, Эрвин! Стой! Нордэнвейдэ!

  - Маэрлинг? - безнадежно уточнил Эрвин.

  - А, ты знал, ты знал! - Витольд как всегда цвел в самой жизнерадостной улыбке. Хуже того, лейтенант догнал его и теперь бессовестно держал за рукав, видимо, чтобы жертва не убежала раньше времени.

  Эрвин наградил Витольда самым холодным взглядом, на какой только был способен. Увы, знойный темперамент Маэрлинга оказался сильнее. Виконт вцепился в Нордэнвейдэ, как бес в грешника, и закатил глаза:

  - Эрвин, не надо на меня так смотреть! Ты не моя некстати забеременевшая подружка и даже не ее огорченный папаша. В том плане, что ты, конечно, парень хороший, будь ты девицей, добродетельной и страшной, я б, наверное, на тебе даже женился на старости лет, но, бесы дери...

  - Витольд, вы чего-то хотели?

  - Ты чего-то все-таки накурился, да? Я тут один! Так вот...

  - Витольд, разберитесь со своими ба... дамами без меня. До свиданья!

  - Послушай, я серьезно...

  - Вы в своем репертуаре, Витольд.

  - Зато ты в роли собственного надгробного памятника смотришься преотвратно!

  - Пошел к бесам, - прошипел Эрвин. Потерю рукава он уже перестал рассматривать как неприятность. Неприятность вцепилась ему в плечо и сыпала словами, как бисером.

  - Я соболезную твоему горю. Я понимаю, ты тяжело переживаешь потерю такого замечательного друга, как я. Слезы отчаяния застилают твой взгляд? Нет еше?

  Эрвин молча выворачивался, но Маэрлинг держал крепко.

  Нордэнвейдэ начал подумывать о драке. Останавливали его только три жандарма на платформе.

  ?- Ты там смотри не запей с горя!

  - ...! - в сердцах помянул продажных девиц Эрвин.

  - Где? - мигом оживился Маэрлинг. - Небеса услышали меня? Ты, наконец, разжился подружкой?

  Вместо ответа Эрвин попытался молча дать доброхоту в зубы, но не преуспел. Маэрлинг перехватил его кулак и ослепительно улыбнулся:

  - О, темперамент у тебя все же есть. Это хорошо. Только смотри, не заливайся слезами слишком сильно, когда будешь писать мне письма, и адрес дрожащей рукой выводи очень старательно! А то я никогда не узнаю о твоих бедах и горестях...

  - Я тебе сейчас перелом носа старательно выведу, - прошипел злой, как бес, Эрвин. Жандармы перестали казаться ему серьезной проблемой. А нос Маэрлинга взывал к наведению симметрии как никогда раньше.

  - О, он начал огрызаться! - бурно возрадовался Витольд. - Я же говорил, еще не все потеряно. А теперь серьезно, Эрвин. Мир сегодня не кончится. Если верить газетам и магистрам оккультных наук, светопреставление обещают только в будущем году. К чему такой траур?

  - Можно подумать, ты б на моем месте плясал от радости, - пробурчал Эрвин, высвобождая руку.

  Предположение, конечно, было глупейшим. Потомственный аристократ и родич кесаря никак не мог бы оказаться на месте безродного рэдца с фальшивой метрикой и зараженной какой-то неизлечимой гадостью кровью.

  - А что б нет? Эйнальд! Вдумайся, Эрвин! Чистый воздух, девственные леса, не слишком девствен... ну то есть вполне себе свободных нравов аристократки, крестьянки с пышными, гм, косами. Меня б туда - эх... Дурак ты, Эрвин, счастья своего не видишь.

  - Я тронут, я очень тронут твоей заботой.

  - Судя по всему, ты у нас сейчас тихо тронешься. Не надо. Сядешь спокойно в поезд, подумаешь и увидишь, что жизнь бесовски хороша.

  - Чего ты вообще сюда пришел? - резко поинтересовался Эрвин. Витольд поднял брови:

  - Вообще-то я твой друг, если ты не заметил еще.

  - Вот именно, не заметил, - Эрвин быстро огляделся и шепотом добавил, - да ты мне ни слова не сказал за два дня, "друг" ты разэтакий.