Дело о красной чуме (ЛП) - Сэйнткроу Лилит - Страница 4

Вопрос Микала занял Клэра. С тех пор, как ментат попал в общество волшебницы — хотя это было громким словом, это были скорее те, кому доверяла мисс Бэннон, и это интересовало Клэра больше — он смог добавить мало информации к цепочке Микала.

«Сердце, Клэр. Не отвлекайся».

Он был чистым, кровать пахла свежестью. Последним он помнил, как был во тьме коллектора. Он раздраженно заерзал на знакомом матрасе. Как он вообще сюда попал?

Ответ был простым. Валентинелли, конечно. Куда еще отнес бы его неаполитанец? Он был в восторге от мисс Бэннон, как и Микал.

«Как и ты. Ты все пытаешься отвлечь себя от важной цепочки дедукции. Стенокардия. Сильный приступ. Ты мог умереть».

Но он лежал тут, целый и чистый. Этот дом был безопасным.

«Мисс Бэннон точно исполнила нелогичное чудо, а теперь спит у твоей кровати. В этом платье она точно искала предателя, преступника или того, кто решил открыто пойти против королевы Виктрис. Но она спит здесь, а ты… успокоен? Встревожен?».

Проблема была в том, что эмоции были врагом Логики.

Первое: он снова потерял доктора Вэнса.

Второе: боли в груди во время охоты на этого гадкого профессора были симптомами кое-чего сильнее.

Третье: мисс Бэннон, тихо дышащая на неудобном стуле. Она мало думала о себе, и Клэру не стоило так ее беспокоить. Он ведь тепло к ней относился.

У него не было семьи, его родители остались в безопасности могил, и его братья не пережили детство. Но если бы у него остался кто-то из родственников, Клэр ощущал бы к нему то же, кто и к мисс Бэннон. Братская привязанность с примесью… тревоги?

Он мог так беспокоиться о тайфуне или урагане. Мисс Бэннон была способной… но ужасно хрупкой, женственной, и Клэр вел себя не как джентльмен, подвергая ее опасностям.

«Ты сентиментален. Эмоция — враг Смысла, ты все еще отвлечен», — если бы он не был ментатом, ему захотелось бы застонать. А так он подавил звук в себе и продолжил проверять свои способности.

— Клэр.

Он почти вздрогнул, но это Микал выдохнул слово со своего места у двери. Блеск его глаз был рассеянным, у него была кровь индуса, как догадывался Клэр, хотя родился он здесь. Микал закрыл глаза.

— Да? — прошептал Клэр.

— Вы могли уметь.

«Я не идиот, сэр».

— Да.

— Моя Прима сильно истощила себя, чтобы это предотвратить.

«Очевидно».

— Я очень благодарен.

Эмма Бэннон снова встрепенулась, Щит и ментат притихли. Когда она подвинулась к краю стула, как спящий ребенок после праздника, Микал тихо выдохнул. Стало слышно другие его слова.

— Она… вас любит.

«О?»

— Немного, уверен, — Клэр неудобно заерзал. Слабость давила на него, неподвижность причиняла боль. — Сэр…

— Она редких любит.

— Это я понимаю.

Микал нахмурился от реакции Клэра.

— Не заставляй ее горевать, ментат.

«Я смертное создание в опасном мире. Горя не избежать», — его шепот в ответ был сдавленным, как его спина:

— Постараюсь, сэр, — разве ему не напомнили о его смертности тревожным способом? А потом еще и о том, что он плохо обходился с… другом?

Да, мисс Бэннон была другом. Он словно имел дело с большим и не до конца укрощенным хищником. Магия была нерациональной, хоть Эмма Бэннон и была практичной.

Щит притих снова, даже сияние его глаз потускнело. Клэр лежал в полумраке, разглядывал нежную ладонь Эммы Бэннон, расслабленную во сне, пока не уснул сам.

Глава четвертая

Завтрак и одиночество

Бежевая комната для завтрака была залита дождливым утренним светом Лондиния, полупрозрачные сферы окружали папоротники и тихо напевали колыбельные. Белая мебель сияла, весь дом урчал как кот, радуясь, что хозяйка дома, и слуги были заняты делами.

— Можно было прислать мне записку, — сухо отметила Эмма, наливая свежий чай. — Или не забыть кулон, что я вам дала, — ее спина протестовала из-за сна в корсете и на неудобном стуле, так что ее настроение было не из лучших, когда она проснулась. Она специально выбрала стул, думая, что неудобства не дадут ей уснуть после усталости ночи, блеска бала и ожидания жертвы.

Одним герцогом меньше стало с утра в Лондинии, еще один предатель попал в Тауэр и был казнен. Доказательства были обвиняющими, и Эмма их знала. Кейлесборо мог бы подкупить кого нужно и убежать…

…потому королева и вызвала ее убирать все эти шансы, да?

Эмма Бэннон этим и занималась. Желание убирать осталось с ней после детства, проведенного в трущобах.

— Я предположил, что вы были заняты, мисс Бэннон, — печальное лицо Арчибальда Клэра было бледным. Он принял чашечку, но его руки с большими костяшками не дрожали. — Это казалось пустяком.

«О, да, доктор Вэнс — пустяк. Прекрасно».

— Конечно, — она налила себе чаю, глядя на янтарную жидкость. — И что хотел этот пустяк?

— Некий египетский артефакт, — Клэр заерзал, впившись руками в костлявые колени. Он был ужасно худым.

Конечно, он был ее гостем за столом не так часто, как хотел, эти месяцы. Она подумала бы, что их дружба остыла, если бы не знала о его одержимости Вэнсом.

— Хм, — она издала звук, что не определял толком ее реакцию. — Клэр, если не хотите говорить, все в порядке. Но не заставляйте тянуть из вас ответ силой. Просто скажите, что это не мое дело, и мы перейдем к другим темам.

— Это даже и не дело, — он заерзал снова. — Я думал, вам будет скучно. Я знаю, как вы относитесь к доктору Вэнсу.

— Мое отношение такое из-за того, что вы слишком много времени размышляете о нем. Прямо как по возлюбленному, — она опустила чашку и изящно подцепила серебряной вилкой сосиску. К счастью, ее физические силы было просто пополнить, а золотой поток эфирной энергии Прилива заполнил ее и ее украшения волшебной силой. Остальную усталость пока можно было отогнать.

Тишина Клэра показала, что она попала по больному. Ментатом двигала логика, но порой он был таким ранимым. Дождь усеивал окна, капли шептались на своем языке, стекая по золотым символам.

— Этот артефакт, случайно, не Глаз Бастет? — она решительно отрезала кусочки от сосиски, спина была прямой.

«Леди едят кусочками», — призрак Примы из Коллегии с осиной талией мелькнул в ее памяти со знакомой песнью шелковых юбок.

Прима Гринод была строгим учителем, но настойчивым и справедливым. Ей стоило подражать, хотя ее жестокость была легендой среди детей в Коллегии. Примы жили долго, но Гринод, казалось, держали на этой стороне горечь и желчь.

Тишина Клэра затянулась. Он выглядел плохо, как решила Эмма, поглядывая на него и оценивая.

«Может, не стоило говорить ему», — может, ей стоило спросить, что за странная субстанция была в нем? Она не казалась здоровой.

Наконец, он заговорил:

— Украден. Конечно. Он сбил меня в Трашнидле. Черт возьми.

— Это было утром в газетах, — она жалела, что сказала ему. — Музей растерян. Говорят о нарушителе. Мне… жаль, Клэр. Если хотите…

— Он — ментат, мисс Бэннон, — он редко говорил ледяным и вежливым тоном. Он был бледен, его глаза сильно блестели. Он покачивал ногами под столом. — Нелогичность и магия его не поймают.

«А догадки вам помогли прекрасно», — она взяла еще кусочек сосиски. Жирная, горячая, вкусная. Как и должна быть. Когда Эмма убедилась, что взяла себя в руки, она сказала:

— Возможно. Еще тост? Повар запомнил и вашу любовь к копченой рыбе.

Но Клэр смотрел на чашку.

— Так близко, — пробормотал он. — И… ах, да. Трашнидл. Он пропал из виду всего на миг. Даже Людо…

— Да, Людовико, — раздражение сделало ее резче, чем ей хотелось. — Я сказала ему позаботиться о вас, а случилось такое. Вы могли умереть, сэр, и это меня сильно раздосадовало.

Вот. Она это сказала. В комнате звенела неприятная тишина. Эмма пронзила еще кусочек сосиски с удивительной жестокостью.

— Я не хотел вызывать неудобства, — он все еще смотрел в чашку, словно мог найти Вэнса в ее глубинах. — Просто…