Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 67

– Рассказал он об этом сначала Черному Лису и Миру. Как раз перед тем, как они за Белую границу собрались. Миру потом рассказала женам, молодым и Анхэ. Те передали в своих хижинах. Анхэ сказала мне, а я вот тебе, непутевому, рассказываю, – закончила знахарка.

Губы Кныша тронула едва заметная улыбка: он слишком хорошо знал, что в исполнении Фетхи слова вроде непутевый или потерянный были скорее ласкательными, чем ругательными.

– Да, он и правда очень хорошо сказал. Но я не вижу...

Знахарка остановилась и, обернувшись к нему, пристально посмотрела ему в глаза.

– Ты наперед-то хоть смотришь, Взывающий?

Кныш удивленно взглянул через ее голову, но ничего, кроме тропинки, вившейся среди кустов, не заметил. Старуха же лишь раздраженно фыркнула и, потянув его за руку, заставила опуститься рядом с ней на траву в тени ближайшего деревца.

– Анх делал все так, как делали Взывающие до него, как было круговороты круговоротов тому, – начала она. – И Роду было ясно, что, когда и почему он делает. Всякий Рослый мог сходу сказать: мол, на Излом зимы Взывающий будет делать это; в пору союзов – вот это; а если кто в Холмы предков уйдет – так вот то. Видишь?

Кныш молча кивнул, действительно начиная понимать, куда клонит его собеседница.

– Теперь появился ты – и тут уж всякому ясно, что заставить тебя делать все так же, как твой родитель – не выйдет. На добро это или на зло – не нам судить – но просто как есть. Вот только новые обряды, которые ты творишь, может, и хороши духам – но для Рослых они неясны. Никто не видит, что, почему и для чего ты совершаешь. А ты не можешь сделать темное ясным – хотя бы потому, что и самих-то обрядов не помнишь. Ты внемлешь духам – но только ты один. Долго так продолжаться не может. Слышал, кстати, как тебя называют?

– Слышал.

Именование Внемлющий в отношении него действительно со времени обряда союзов распространялось с ураганной скоростью и использовалось все чаще. Пока еще с оговорками, конечно, вроде «Внемлющий-ой-Взывающий», – но всем в Роду было очевидно, что это ненадолго. Новое так или иначе вытеснит старое. Во всех смыслах.

– И ты думаешь, что Ёль мог бы...

– Если мальчик умеет видеть волю духов и делать ее ясной другим – то и для тебя, и для всего Рода – это просто подарок от Отца-Неба. Так помоги ему сделать так, чтобы этот дар не пропал даром. Ёль – умный, он всего видит-видит и может помочь увидеть и другим. Научи его.

«Научи меня видеть духов!» – всплыла в памяти Кныша просьба рыжего подростка. И как он не заметил, с каким жаром, с какой настойчивостью тот об этом просил! Так не канючат об исполнении собственной прихоти. Так просят о чем-то действительно важном и сокровенном. Вот только...

– После того, что было в Запретном лесу, он вряд ли захочет иметь дело с духами.

– Если это то, для чего он пришел в мир – захочет. Может, сердце чуток подрожит. Но потом все равно он к этому придет. Река свое ложе найдет.

«И ты пойдешь за Белую границу. Потому что не сможешь иначе».

– Но я не знаю, чему и как его учить. Со мной... Со мной просто так вышло.

Фетха пресекла его возражения решительным взмахом руки.

– Кныш, мы оба знаем, что если ты чего-то захочешь – тебя никто и ничто не удержит. Так что не ной. Лучше подумай еще вот о чем... Я правильно вижу, что никто из молодых тебе не хорош, и ты не собираешься заключать брачный союз?

Он слегка кивнул, подтверждая ее слова.

– Что ж, это твой выбор, и не мне судить о нем и его причинах. Но однажды кому-то придется занять твое место. Я, конечно, могу увидеть, что ты сам мог бы обойтись и безо всяких Взывающих. Но другие Рослые так не смогут. Для них всегда должен быть кто-то, кто будет стоять на границе нашего мира и мира бессмертных.

– Думаешь, это будет Ёль?

– А разве ты доверил бы это кому-то еще?

Кныш промолчал, понимая, что Фетха в который раз видит гораздо дальше и точнее, чем он сам.

– Я поговорю с ним, – наконец твердо пообещал он. – И если он согласится, стану его учить. Ты очень хорошо сделала, что сказала мне об этом. Не зря тебя называют Знающей – тебе и правда открыто то, чего не замечают другие.

– Как и тебе.

– И я не знаю, хорошо это или плохо.

– Это как есть, мальчик. И насмеешься, и наплачешься с этим... Как и все. Каждый свою ношу несет.

Она протянула руку, легко коснувшись ладонью его щеки, уже утратившей мальчишескую гладкость.

– Но я очень надеюсь пожить подольше. Уж больно интересно, чего дальше-то будет!..

====== Глава 21 ======

Из-под полога, закрывавшего вход в хижину вождя Маруха, струился слабый свет, и Тур, подойдя и заметив это, не смог сдержать легкого разочарованного вздоха. Очаг летом не разжигали – разве что в особенно холодные ночи, которых не было вот уже почти три полных лика. Значит, гореть мог лишь жировой светильник, который вождь наверняка задул бы, ложась спать. Стало быть, он еще не спит. Это плохо.

Значит, опять нужно будет войти и после обычного приветствия погрузиться в тягостную тишину, царившую в их хижине с последнего состоявшегося между ними разговора. Сыну вождя были ясны ее причины: слишком больно было и ему, и родителю вдруг оказаться отрезанными друг от друга, – да еще и без ясного представления о том, почему и как это произошло. Но если он сам с этой болью примирился и надеялся лишь на то, что проходящие восходы так или иначе ее утишат, то вождь, казалось, просто терялся, не зная, что делать и как реагировать на молодого незнакомца, который по привычке все еще жил под его кровом. Иногда Туру и вовсе казалось, что родитель не оставил надежду все вернуть, что он раз за разом ищет что-то, что могло бы их объединить, сплотить, как было раньше. Потому и молчал он так напряженно, подыскивая слова, темы для разговоров, которые, будучи начатыми, не грозили бы закончиться сварой, разрушающей даже видимость близости. Словно не мог отпустить, смириться с тем, что теперь все изменилось... Впрочем, а какой родитель так смог бы?

Как бы то ни было, за последние несколько восходов Туру стало ясно: его присутствие, самый его вид заставлял родителя страдать, и поделать с этим, по сути, нельзя ничего. А раз так – единственное, чем он может помочь – это поменьше появляться тому на глаза. С этого несложного вывода и началась привычка Тура возвращаться домой лишь глубокой ночью, когда Марух уже спал, а уходить – как можно раньше, благо, обычно ему хватало лишь нескольких часов глубокого ночного сна, чтобы восстановить силы.

Сегодняшняя ночь, однако, отличалась от предыдущих.

– Ты поздно, сын, – произнес вождь Марух, когда Тур вошел. – Был с молодой?

Охотник ощутил укол раздражения: родитель постарался, чтобы голос его звучал как можно более естественно – однако слух резанули напряженные, какие-то выжидательные нотки, ясно говорившие о том, что задан этот вопрос был отнюдь не из праздного любопытства.

– Нет, я был на Ближней, – ответил Тур, возможно, несколько более резко, чем сам того хотел. Слишком задел его почему-то и сам вопрос, и то, что какое-то мгновение он колебался прежде, чем на него ответить, думая не о том, что было на самом деле, – а о том, какой ответ родителю хотелось бы услышать. Нет, так не годится, этак он и до вранья докатится!

– Мне видится, что молодые совсем перестали тебя занимать. Ты здоров, сын?

Вопрос – в лучших традициях неугомонной Анхэ! Но ей хотя бы можно ответить что-нибудь вроде «Не про тебя».

– Да, я вполне здоров, родитель.

Тур расстегнул пояс с оружием, вынул свой охотничий нож и, сев на лежанку, аккуратно положил его у изголовья – так, чтобы в случае опасности рукоять мгновенно оказалась бы в протянутой руке. Марух, увидев, что продолжать разговор в таком духе сын не намерен, поспешил перейти к главному:

– Сын?

– Что?

– Скажи, ты собираешься заключать брачный союз? Не с Анхэ. Хотя бы с какой-нибудь молодой.

Тур вздохнул, однако в голосе вождя больше не слышалось неприятных, режущих слух ноток. Только тревога и какая-то печаль, словно он заранее предчувствовал ответ.