Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 42

– Я не знал, что родитель со старейшиной Румаром планируют этот союз. Они друзья и хотят объединить семьи...

– А ты словно бы и ни при чем? С тебя спрос невелик, выполнял приказ родителя – и все тут?! – голос Шоха был полон яда.

– Я не сказал, что его приказ мне хорош!

– А разве нет? – Шох резко обернулся к нему. Ярость огненной лавой прорывалась через заслон нарочито-спокойного голоса. – Ты был ее первым! Ты хотел ее и до Путешествия! Еще летом ты готов был все отдать, чтобы ввести ее в свой дом! Ты терпел меня и других, кто с ней ложился, только из уважения к традиции предков – да еще потому, что и сам не хотел довольствоваться ей одной! Разве что-то изменилось с тех пор?!

«Изменилось, – пронеслось в голове охотника. – Еще как изменилось...»

– Если бы я захотел, мне не нужен был бы родитель, чтобы получить ее, – сказал он вслух.

Сказал – и сразу понял, что допустил ошибку: фраза прозвучала высокомерно и вызывающе. Шох, разумеется, не мог этого не почувствовать, закипев еще сильнее.

– Так уверен? – вскинулся он. – Ты – всегда лучший? Ты – будущий вождь? Ты возьмешь Анхэ? С чего бы?! Я ни в чем не уступаю тебе! Если хочешь получить ее – одолей меня. Пусть достанется лучшему.

– Я не хочу ее, – фраза сорвалась с губ Тура прежде, чем он успел это осознать, и стала словно квинтэссенцией всех произошедших в нем перемен. – Другие молодые не менее хороши мне, чем она. Родитель, конечно, будет в ярости – но я не хочу терять друга и портить жизнь молодой...

Шох внимательно слушал его, лицо его выражало все большее изумление, которое постепенно вытесняло гнев. И все было бы хорошо, если бы не последняя, произнесенная на автомате охотником фраза:

– Отдаю ее тебе.

Это меняло все, и, глядя на вздрогнувшего, словно от пощечины, друга, Тур мигом осознал, что именно сказал. Да что с ним творится?! «Отдать» что-то или кого-то кому-то мог только сильнейший – слабейшему. Например, родитель может отдать дочь в союз мужчине... Сказанная равному, эта фраза не просто груба – это оскорбление, которое смывается кровью.

– Отдаешь?! – глаза Шоха снова вполне ожидаемо полыхнули гневом. – Бросаешь мне объедки, которые не нужны самому? Думаешь, я не могу сам взять то, что мне нужно?! Бейся! – и, видя, что Тур все еще не движется, добавил, словно плевок: – Заяц.

Оскорбление за оскорбление – и снова – такое, за которое платят собственной кровью. Чувствуя себя заложником какого-то глупого и злого рока, Тур обреченно шагнул навстречу теперь уже бывшему другу.

Он не мог даже не отвечать, ограничившись защитой: драться не в полную силу с противником, оскорбившим тебя и вызвавшим на поединок, означало показать, что не считаешь того достойным драться с тобой – а подобное унижение смывалось уже не просто кровью – а смертью оскорбившего. Выбора не оставалось – и Тур начал отвечать на удары – сначала неохотно, а затем, по мере того, как боль и азарт драки делали свое дело, затуманивая разум – все более жестко.

Ноздрей коснулся солоноватый запах крови – он не мог бы сказать – его или Шоха, и на какой-то краткий миг Тур ощутил странное – одновременно пугающее и будоражащее чувство потери контроля. Всего на миг он забыл, что перед ним друг – пусть и формально бывший. Мир вокруг подернулся красной дымкой, и он ощутил какое-то темное, злое ликование, когда его кулак врезался в тело противника.

Ликование, однако, было недолгим: Шох с помощью хитрой подсечки опрокинул его на землю, лоб и висок прошила жгучая боль, и кровавая пелена сменилась темнотой.

====== Глава 29 ======

Куда летишь ты, светлячок, и чего ищешь? Подобные тебе стремятся к свету – так почему ты на пути ко тьме? Думаешь, твоего огонька хватит, чтобы ее рассеять? Веришь, что у тебя достанет сил согреть чье-то замерзшее сердце?

Бедный наивный светлячок...

Сердце не желает согреваться, а тьма полна образами, слишком дорогими, чтобы проститься с ними. Свет ранит своей беспощадностью, и единственное, что ценно в нем – это красота, что мы создали с тем, чье сердце сейчас еще холоднее моего. Он живет в нашем творении – и, чтобы и эта жизнь не иссякла, нужна жертва. Моя и твоя, светлячок. Ты ведь много об этом знаешь. Вы любите играть в жертвы. Сыграем и мы, светлячок. Приди. Я сделаю вид, что ты смог рассеять тьму, – а ты сделаешь вид, что поверил. Я научу тебя играть в красоту – и ты будешь думать, что творишь ее. Тебе понравится: всем детям нравятся игры, и ты будешь счастлив – долго, очень долго. А когда прозреешь – что ж, возможно, тогда у тебя будет достаточно сил, чтобы пережить это.

Лети, бедный славный светлячок. Поиграем.

Шелест и невнятное бормотание странных, потусторонних голосов действовали на нервы. Хотелось встряхнуться, выбраться из зыбкого тумана, закрывшего собой, казалось, весь мир. Но тело отказывалось повиноваться, утратив чувствительность. Да и было ли у него еще тело?..

Оставалось сохранять неподвижность, помимо воли прислушиваясь к навязчивым голосам. Один из них начал становиться громче, выразительнее, постепенно вытесняя все другие, слова, произносимые им, стали четче, осмысленнее.

– Козлы безголовые!!

Не было сомнений: сварливый тон мог принадлежать только Фетхе! Тур глубоко вздохнул, словно вынырнув из-под воды, и открыл глаза.

Поначалу ничего не изменилось: темнота и темнота. Затем, однако, зрение вернулось, и он увидел светлое пятно очага на полу и сновавшую возле него фигуру знахарки. Несомненно, находился он в лекарской хижине.

– Вернулся-таки! – Фетха одарила его сердитым взглядом. – Я уж и не чаяла! С ночи лежишь тут – то ли закапывать тебя, то ли что... Всю изгонь-траву на тебя извела, болезнь выкуривая!.. И этот, второй твой, хорош! То уходил тебя чуть не до смерти – то волоком тащит – спасай! А что спасать, барана потерянного?! Себя не бережешь – а другим потом возись с тобой!

Ее ворчание, как ни странно, успокаивало и даже придавало сил. Тур знал, что на самом деле старая знахарка всем сердцем переживает за своих пациентов, а сварливость – лишь маска, чтобы самой не закисать и пациентам не давать чересчур расслабиться.

– Пей давай.

Фетха помогла ему приподняться на ложе, вручила деревянную миску с какой-то теплой жидкостью, над которой перед тем прошептала заклятие укрепления сил больного.

– Это что?

– Тебе не все равно? Травы. Башку твою дурную лечить.

Тур стал маленькими глотками прихлебывать отвар. Хм... Не слишком-то аппетитно... Хорошо, что хоть после ранения желудок затих, видимо, потеряв надежду получить что-то съедобное, и чувство голода поугасло.

– А если жрать хочешь – так нечего, – словно в ответ на его мысли произнесла Фетха.

– Я не хочу. Ты очень хорошо сделала, – Тур отставил опустевшую миску, приложил ладонь к груди.

Мысли его, однако, покрутившись вокруг голода, устремились дальше – и он, вздрогнув, разом вспомнил о Переходе, зиме, и главное – Взывающем и его хотя и неясных, но очень не понравившихся Туру планах.

– Давно я тут? – голос его звучал напряженно.

– Дак с утра. А сейчас уж Светлоликий высоко. Целый восход тебя откачиваю...

– Где Взывающий?! – Тур, прилегший было, снова резким движением сел на постели. Голова немедленно отозвалась глухой, но сильной болью, а выпитый отвар решительно рванулся обратно. Пришлось поумерить свой пыл и несколько раз глубоко вдохнуть, усмиряя спазмы.

– Почто тебе Взывающий? К предкам поди пока не собираешься.

– Фетха, где он?!

– Дак ушел.

– Куда?! Когда?

Тур принялся выпутывать из шкуры, которой он был накрыт, босые ноги.

– Дак в Ближний лес. Сказал, коренья ему нужны. Какие коренья, ночью?.. И Ёля с собой не взял. Один, сказал, пойдет. Как был потерянный, так и остался!.. Ты куда это?!

Но Тур, неловко поднявшийся на ноги, уже застегивал на пояснице ремень с оружием. Слова о Ближнем лесе его не обманули: Ближний лес совершенно спокойно перетекал в Запретный – стоило только обойти по нему селище.