Побратим змея (СИ) - "Arbiter Gaius" - Страница 107

Ночная тьма начала понемногу таять, когда молодой вождь все же нарушил тишину.

– Как он? – голос его звучал монотонно и тускло.

Анхэ помолчала, потом нерешительно ответила:

– Ну... Я и правда к нему ходила... Может, плохо сделала...

– Я в этом не сомневался. Так как он?

– Как-то держится... Кныш должен был остаться с ним, пока Лучезарная не проснется... Пока... Шох, ты же не изгонишь его, правда? – она порывисто повернулась к нему.

На лице молодого вождя мелькнула тень удивления, смешанного с болью.

– С чего ты?.. Разумеется, изгоню. У меня просто нет другого выбора – после того, что он сделал.

– Но он же все-таки не убил Маруха!

– Это так. Но в этом нет его заслуги. Если бы не Внемлющий, он бы не остановился, пока не довершил начатое. А потом... Кто знает, закончилось бы на этом или нет.

– Ты что, правда думаешь, что Тур причинил бы зло Роду?!

– А кто мог подумать, что он накинется на своего родителя?

Анхэ обескураженно замолчала, признавая его правоту.

– Он не был собой в тот момент, – продолжил Шох. – И точно не был Рослым.

– Но если... Если им кто-то завладел, подчинил своей злой воле... Тогда Тур не виноват, и надо изгонять не его, а того, кто в нем поселился! Нужно сказать Кнышу, он же духам внемлет, он найдет решение!..

– Анхэ, неужели, зная Кныша, ты сомневаешься, что он уже давно сделал все, что было в его силах?

В этом и правда сомневаться не приходилось. Молодая подавленно замолчала, еще крепче прижимаясь к жениху, чувствуя, как сильно, неровно бьется сердце в его груди.

– А о чем ты спорил тогда со старейшинами?.. Они ведь тоже хотят изгнать его...

Шох помрачнел, невидяще глядя перед собой.

– Они хотят лишить его имени, молодая. Отлучить от Рода, скрыть от глаз Матери и Отца, будто его никогда и не было.

Анхэ испуганно вздрогнула, и, отстранившись от нареченного, пересела так, чтобы видеть его лицо.

– Лишить имени?! Но так он никогда не войдет в Холмы предков! Останется изгнанником – не только теперь, но и когда уйдет за последнюю грань! Ни Отец, ни Мать не примут его!

Она судорожно вздохнула, стараясь подавить рыдания. Слезы снова потоком хлынули по щекам.

– А за последнюю грань он может уйти очень скоро, – мрачно отозвался Шох. – Если его отлучат от Рода, то, изгоняя, не позволят взять ни еды, ни оружия, ни каких-либо инструментов, ни одежды. Как если бы назад в лес выгоняли Айрат.

– Но так нельзя! Он же... Он... Ты сделаешь что-нибудь?

– Это не старейшины придумали, Анхэ, – молодой вождь продолжал все так же смотреть в пустоту. – Так говорит наша правда, переданная от предков. И в чем-то они хорошо сказали: если кто-то перестал быть Рослым – то то, что находится за пределами нашего мира, и есть его дом. Ведь ясно, что тому, кто возвращается домой, нечего брать с собой.

– Ты себя-то слышишь?! – Анхэ резко отшатнулась от него, словно увидев привидение или ядовитую змею. – Ты... Как ты можешь даже говорить такое?! Ты же его друг! Ты же видишь, что он продержится сколько-то – а потом просто умрет с голоду! Или его родичи растерзают, или...

– А то я этого не знаю, молодая! – неожиданно взорвался Шох, и Анхэ вздрогнула, увидев гримасу отчаяния и боли, исказившую его лицо. – Будто я только и жду, чтобы выставить его из селища на погибель!.. Но если я думаю о чем-то – значит, есть причина, чтобы об этом думать. И ты могла бы это увидеть, а не пытаться на пару со старейшинами разорвать меня на две части!

Анхэ не нашла, что ответить, и в Хижине совета снова повисла звенящая, напряженная тишина.

– Я плохо сделала, – наконец прошептала молодая, снова придвигаясь к жениху и обнимая его за шею. – Уже скоро я назову тебя моим вождем, а через два полных лика – супружником. Это значит, что я должна тебе доверять... И я знаю, что ты все сделаешь правильно, так, чтобы всем было хорошо...

Шох обхватил ее за пояс, притягивая к себе, зарываясь лицом в густые мягкие волосы.

– Хотел бы и я быть так в этом уверен, молодая, – прошептал он, чувствуя, как по телу расходится крупная нервная дрожь. – Хотел бы я быть уверен...

====== Глава 50 ======

Несомненно, это было самое печальное называние главы Рода, какое поселяне могли не только припомнить (помнили, на самом деле, только называние Маруха, да и то, только старшее поколение), но даже представить. Вышедшие с рассветом на центральную площадку селища Рослые напряженно оглядывались, переминаясь с ноги на ногу, и, казалось, рады были бы оказаться где угодно – лишь бы подальше отсюда.

Всеобщая тревога только усилилась, когда по боковой тропинке на площадку вышел Тур в сопровождении Внемлющего и Айрат. Молодого вождя и старейшин, укрывшихся с ним в Хижине советов, видно пока не было, а посему взгляды поселян – испуганные, гневные, полные отвращения, горького изумления или сочувствия, – устремились на сына бывшего вождя. Тот остановился недалеко от выхода с площадки, чуть в стороне от остального Рода – и многим поселянам это показалось символичным. Его осунувшееся, посуровевшее, словно за одну ночь постаревшее лицо не выражало ровным счетом ничего, и пристальный осмотр, которому его подвергали, казалось, оставил его совершенно равнодушным. Кныш, которому нужно было присоединиться к Шоху и совету старейшин, слегка тронул его за плечо, будто одновременно и прощаясь, и желая поддержать – но бывший всеобщий любимец даже не шелохнулся. Айрат, поколебавшись, к кому из хозяев присоединиться, выбрала все же охотника, вытянувшись на песке у его ног.

Тишина, и до появления Тура гнетущая, теперь стала и вовсе невыносимой – и поселяне начали переговариваться – сначала едва слышно, затем все смелее – словно надеялись, что разъедающую сердце тревогу, страх, безнадежность и ощущение нереальности происходящего можно выговорить, выплеснуть наружу вместе со словами.

– Связали бы его, что ли...

– Да ну, еще чего... Все ж-таки свой...

– Ну да, свой... Ка-ак кинется сейчас!..

– Да типун тебе на язык! Чего это кинется? Вон тихо стоит, никого не трогает...

– Родителя, поди, тоже до поры не трогал...

– Так отлучат его или нет?

– Как вождь скажет...

– А он-то называть его хоть будет? Если он не Рослый?..

– А кто его знает?

– Как вождь решит...

– Если отлучат – так в лес без ничего выкинут, только в том, что на нем надето...

– Ни ножа, ни кресала...

– Как же он...

– Нельзя так...

– Угу, а родителя кулаками месить, выходит, можно?!

– Да тихо вы! Идут!..

Голоса стихли, и все взгляды сосредоточились на процессии, показавшейся со стороны Хижины советов. Шох, на плечах которого, согласно древнему обычаю, лежала цельная шкура родича, шел первым, за ним старейшины, первый из которых, Хойт, нес на полусогнутых руках широкий выделанный кожаный пояс с ритуальным оружием – символ власти «достойнейшего», и Внемлющий, уже успевший переодеться в ритуальное одеяние.

Согласно обычаю, по правую руку нового вождя должен был идти прежний, и теперь оставленное пустым место резало глаза, заставляя поселян то и дело обращать встревоженные взгляды в сторону лекарской, словно в ожидании, что если не сам Марух (что было совершенно невероятно), то хотя бы новости о нем оттуда появятся.

Появилась, однако, только Фетха в сопровождении Анхэ, и судя по усталому, озабоченному, совершенно не оживленному виду этих двоих, сказать им обеим Роду было решительно нечего. Старейшина Хойт, заменявший бывшего вождя на обряде, смерил знахарку и ее помощницу внимательным взглядом и, поняв, что ничего нового они о состоянии вождя сообщить не могут, что-то коротко сказал Шоху. Тот кивнул, и старейшина выступил вперед.

Если бы Марух был с ними, он, согласно традиции, держал бы речь, ритуально отчитываясь перед Родом в своих поступках в качестве вождя, благодаря соплеменников за верность, помощь и послушание ему, винясь за то, что сделал не достаточно хорошо или причинил вред. Теперь же, однако, ситуация была иная: негоже перечислять за кого-то его заслуги и тем более говорить о промахах. Потому старейшина Хойт, по-прежнему держа торжественный пояс с оружием, лишь коротко произнес, обращаясь к соплеменникам: