Наощупь (СИ) - Резник Юлия - Страница 32

— Испугалась?

— Немножко. С тобой хорошо обращались?

— Конечно… Не стоило тебе сюда приходить.

— Вот еще… Иначе я не могла, и ты бы не смог.

Молчит. Мы вообще не произнесли ни звука. Слова рождаются где-то там, где, кроме нас, никого нет. Ветер подхватывает концы тонкого шелкового шарфа, которым я прикрывала следы его страсти, и они, как змеи, взмывают в воздух. А уже через секунду сильные руки Степана, подхватывают меня. Смотрю из-за его плеча на приближающегося мужчину.

— Спасибо, — шепчу ему, едва слышно.

— Не стоит благодарности.

Степа касается губами моего виска:

— Это Сан Саныч, мой командир. Он мне… он мне помог немного.

— Я знаю…

— Хорошо, — улыбается во весь рот.

А я качаю головой из стороны в сторону, раздираемая тысячей противоречивых эмоций. Мне хочется прокричать: ну, что здесь смешного, дурья твоя башка?! Но еще больше хочется сжать в объятьях и остаться в них навсегда.

Степан радуется, что я стала сильнее и сумела почувствовать… нас. Я же радуюсь, что, несмотря ни на что, он в порядке.

— Ну, что, тогда по машинам? — прерывает наше молчанье Сан Саныч. Я отвожу взгляд от Степана, протягивая руку с брелоком от машины Стелле:

— Сможешь повести?

К спорткомплексу нас подкидывает молчаливая подруга Степы. Изредка она бросает в нашу сторону взгляды, но все больше — внимательно следит за дорогой. Домой к Степану идем пешком. Этот путь известен ему до последней кочки, и поэтому он не нуждается в моих подсказках.

— Не говори ему ничего. Не связывайся, — вдруг предостерегает меня Степан.

— То есть, как это — не говорить? Тебе подбросили наркотики, Степан! Разве ты не понимаешь, что это сделано по указке Голубкина?

— Понимаю. Он меня и пытал.

— Что делал? — внутри меня с противным звуком обрывается тонкая, натянутая до звона нить.

— Допрашивал. Меня допрашивал он!

— Ты же сказал: пытал? Он бил тебя? Издевался? — я сыплю вопросы один за другим, а Степан снова во весь рот улыбается.

— Он? Меня? — насмешливо уточняет он.

— Степа! Это ни черта не смешно!

— Не ругайся…

— Не ругаться? Тебе всё шутки?!

— Нет. Не шутки. Но он бы, правда, не смог бы меня одолеть.

— В честном поединке! А в наручниках и противогазе?!

— Ты насмотрелась детективных сериалов, — снова смеется он, ласково обнимая меня за плечи.

— Он тебя точно не бил? — недоверчиво щурюсь я.

— Точно-точно.

— А наркотики? А предъявленные обвинения?

— Да нет никаких обвинений. Сан Саныч все порешал.

— А если бы не Сан Саныч?! Ты понимаешь, чем все могло обернуться? И ты говоришь мне не вмешиваться?! Да я с него шкуру спущу, пусть только попадется мне на глаза!

— Ты… к нему… не подойдешь, — делая внушительные паузы между слов, чеканит Стёпа. — На нем и так слишком много всего. В том числе незаконное задержание с явным превышением полномочий. Да и без этого всего… хватает.

— Откуда ты это знаешь? — закусываю губу.

— Ну, какая разница, Тань? Главное, что ты под защитой. Да и до меня ему, как видишь, не добраться. Руки коротки. И вообще… Это все не имеет значения!

— А что имеет?

Степан тормозит на самом краю дороги, оборачивается ко мне. Пробегает по моей подбитой щеке своими чуткими пальцами.

— Мы.

Поднимаюсь на носочки. Касаюсь его губ своими. И все равно, что вокруг катится жизнь, сигналят машины, и чужие люди качают с осуждением головами, глядя на нашу внезапную нежность. Ничего нет. Никого нет. Есть только мы.

Глава 22

— Ты знал, что Голубкин пойдет по беспределу? — спрашивает Таня, когда сытые и довольные, мы, наконец, вытягиваем ноги перед телевизором, на котором включен какой-то музыкальный канал. Обнимаю ее за плечи, устраиваю поудобнее.

— Скажем так: я предполагал, что это может случиться.

— И ничего мне не сказал! — в тихий любимый голос закрадывается упрек. — Зато сам подготовился! Даже Сан Саныча подключил. Кстати, кто этот человек? — она чуть отклоняет голову, словно в попытке заглянуть мне в глаза. На секунду я зависаю, пытаюсь подобрать слова. Слова, которые бы все объяснили.

— Понимаешь, когда тебя кусают бешеные собаки, действовать приходится незамедлительно. Укол против бешенства имеет эффект в первые минуты после укуса, а не недели спустя. Именно поэтому моя вакцина была заготовлена заранее. Жаль только, тебя не уберег, — мои пальцы соскальзывают на щеку любимой и осторожно очерчивают контур.

— Ты не мог предположить, что он взбесится! — возмущенно протестует Таня. — Даже я не могла…

Данный факт меня никак не оправдывает, но спорить с Таней я не собираюсь. Я знаю, как с большим толком потратить наше с ней время.

— Ты подумала насчет танцев?

— Нет. Как-то не до этого было, знаешь ли!

— Ну, не сердись…

— Я не сержусь. Я переживаю. Очень. Лучше бы тебе не знать, как.

— Но я ведь знаю, — не могу не улыбаться. Таня медлит с ответом, но понимая, о чем я говорю, заливисто смеется.

— Это так странно, — через некоторое время заявляет она, хрустя сочным зеленым яблоком.

— Это — прекрасно, и ничего странного в этом нет, — не соглашаюсь я.

— Прекрасно! Но все равно странно. На какое-то время я словно стала тобой.

— Ты и была мной, Таня.

Она молчит. Тихо играет музыка, и постепенно к нам возвращается умиротворение. Как будто не было этого дня. Моего задержания, подброшенной дури, допроса, в котором я, и правда, не очень-то пострадал. В какой-то мере я был даже рад, что встретился с этим… лицом к лицу. Рано или поздно это должно было произойти. По крайней мере, теперь он тысячу раз подумает, стоит ли вообще заходить на мою территорию. Трогать меня, но, главное, мою женщину. Теперь он понимает, что на крючке. Сан Саный объяснил. Я не потрудился. Все, что я произнес за все время, проведенное в участке — наркотики мне подбросили при задержании. Все. Он пытался меня запугать, пыжился и бравировал, уверенный в том, что разговаривает со мной с позиции сильного. А я не разубеждал. Мне было неинтересно и скучно. Я даже не испытал удовольствия, когда в конце концов его осадил. Победа над червем никоим образом не возвеличивает. После такого хочется отряхнуться брезгливо и больше не вспоминать. Как хорошо все же, что Сан Саныч меня не послушался и, невзирая на мои слова, приставил ко мне своего человека. Иначе мой арест мог затянуться.

Спокойно скользящие по телу любимой руки постепенно становятся жадными. Пальцы все глубже и глубже пробираются под одежду, но снова отступают назад. Дразню ее.

— Скажи, а в парах, подобных нашей… Всегда такой мощный сексуальный накал? Или… он пройдет со временем?

— Это вряд ли. И ты, и я — последние из Рода.

— И что это означает?

— Хм… — я глажу отросшую бороду, вновь подбирая слова. — Любая сексуальная энергия напрямую связана с Родом. С той генетической линией, от которой пошел человек. Ни у тебя, ни у меня уже не осталось родни. Родителей, братьев, сестер… А значит, вся собранная Родом энергия теперь идет через нас. Это сравнимо с рекой. Там, где она течет единым потоком — энергия воды запредельна. Но в дельте, там, где река разделяется на рукава и протоки, она практически сходит на нет.

— Что ж, — задумчиво тянет она, — по крайней мере, теперь я понимаю, почему в старину процветало братоубийство.

— Да. Было дело. Древние люди понимали намного больше, чем мы. Человечество утратило многие важные знания.

— Но не ты…

— Но не я.

— Хм… Но ведь я не последняя, Степа? У меня есть сыновья.

— Это ничего не меняет. Чтобы приобрести себе достаточно мощный сексуальный потенциал, достаточно прирезать всех родственников по какой-то одной линии.

Колокольчиком звенит ее смех:

— Как хорошо, что передо мной не стоял этот выбор!

Улыбаюсь в ответ. Чувствую себя невесомым и одновременно с этим сильным, как никогда.