Русский фронтир (сборник) - Дивов Олег - Страница 7

– Стать лучше, – ответил брюнет. – Речь, письмо, знание, правила жизни. Правила прежде всего.

Коби решился заговорить:

– Zdravstvuyte! Privet!

– О, вот хорошее начало. – Блондин приветливо улыбнулся ему. – Privet, Yasha!

– Я тоже так могу! – выступил Лейс вперед, чтоб Коби позади остался.

– Вот бы и начинал, как полагается. Так вот, – встал блондин перед ними, оставив линию огня между Лейсом и брюнетом с его штукой в рукаве, – оба вы получили подарок и воспользовались им. Похвально. Но вы из разных лагерей и вы уже сцепились. Поэтому мы заберем одного. Если захочет. Тихо! – остановил он жестом Коби, собравшегося что-то сказать. – Он в Наместье не вернется, все связи с прошлым будут навсегда оборваны. Другой мир, другие люди, другая жизнь. Все незнакомое и непривычное. Если «да» – пожалуйста, в машину. Туман скоро рассеется. Если «нет» – неволить не станем. Здесь тоже найдется что делать.

Коби закусил губу, склонив голову, как прежде перед господами. Зато Лейс молчать не стал:

– А я? Вы что, бросите меня тут одного с яйцом?.. Зачем тогда его подбросили? Зачем? Чтоб я в глазок подсматривал, как вы там… как вы в роскоши гуляете, а мы тут в грязи… Да пропадите вы пропадом! – размахнувшись, он швырнул яйцо под ноги блондину и бросился к оставленному пистолету. Не успел нагнуться, как оружейный блок Руслана щелкнул, и молния взрыла борозду в палой листве рядом с «ЗИГ-Зауэром». Запахло гарью, Лейс отшатнулся.

– Плохая идея, парень.

– Ты!.. Ты тюрок, да? Как в Сасикисе? Замолви за меня, брат!..

– Не брат ты мне, – ответил брюнет с холодком. – В империи твой черный толк запрещен. И все, кто в нем вырос. Из Наместья нас интересуют только годные и чистые, у кого мозг не зачумлен.

– За нас отомстят… – едва сдерживая слезы бессильной ярости, Лейс опустился на корточки, будто неверный перед алиенами, обхватил колени руками и уткнулся в них лицом. Ноющей болью отзывалась поротая спина, в голову буйной толпой лезли детские сказки о могучих смельчаках за морем. – Придут сауды и вырежут вас…

– Не придут. Кончился их век, – послышался голос блондина. – Но ты не расстраивайся. Мечта, что можно перебраться из грязи в роскошь и зажить богато, – глупая. Так живут лишь за чужой счет; это уже сгубило вас однажды. А у нас так: хочешь империю – построй ее там, где ты есть. Займись, вдруг у тебя получится. Мы поможем.

– Да?..

– Подбери зерно, оно твое. Пригодится еще.

Медленно, волоча ноги, пошел Лейс за яйцом, косясь на брюнета. Тот опустил правую руку вдоль тела и смотрел мягче.

– Только это дело трудное, – продолжал блондин. – Очень опасное. На годы. Можно отказаться.

Лейс выпрямился; яйцо, казалось, пульсировало в его сжатой ладони, будто радовалось, что вернулось к другу.

– Попробую…

– Я остаюсь, – выпалил Коби.

– Что так? – У блондина брови вскинулись. – Почему?

– Потому что не слабей его. И вообще… Империя там, где орланы ступили, верно? Значит, она уже здесь? А подворье – оно вроде зерна.

Пареньки переглянулись с недоверием, гадая, чего ожидать друг от друга. Каждый знал о втором только то, что и он владеет талисманом из-за моря, учащим иной, лучшей жизни. А вот сойтись, поговорить на равных – до этого момента им и в голову не приходило. Теперь стало иначе. Поневоле придется быть ближе и как-то приходить к согласию.

Так, молча, и держась отстраненно, они покинули терновник, но вместе на одном квадроцикле – Лейс жестом позвал Коби в седло, с трудом пересилив свое убеждение в том, что господин едет, а скинхед идет.

Ехали недолго.

– Слезай. Здесь нас могут увидеть в бинокль.

– Спасибо, что подвез.

– Да ладно. Там, у себя, присмотри за Трис.

– Мы теперь заговорщики оба. Смертники. Что-то жутко.

– А с чего ты отказался? Ну, по правде?..

Прежде чем ответить, Коби крепко подумал.

– Они, эти двое, настоящие. В глазке – как сон, но все это взаправду есть. Вот прямо за стеной уже империя, представь. А если стену построили, то и передвинуть ее можно – дальше, на весь Кент.

– Кинат.

– Нет уж, Кент!

– А по-русски?

Собрав в уме понятие о новом языке с его особенным произношением, Коби старательно выговорил:

– Kentskaya oblast.

– Ничего, красиво так, годится. А почему я – «черный толк», яйцо не говорило?

От религиозных вопросов Коби предпочел уйти в сторону:

– Тебе имя уже дали?

– А как же! Я – Lev.

– Yakov, будем знакомы.

Пожимать руки неверным не принято, но Лейс и тут преодолел себя, прибавив:

– Надо найти место, чтоб встречаться без опаски.

– Верно. Тебе сказали, что зерна могут множиться?

– Ка-ак?..

– Без вражды, в безопасности и с тем, кому веришь, если держать зерно вместе.

– Надо проверить. – Про себя Лейс наметил – с кем.

Как повествуют базы данных, с них и началась история Кентской автономной области (первоначально Кентское наместничество), и хотя могилы мучеников Якова и Льва в Архангельском соборе Кентербери – условные, почитание их – прежде всего там.

Офицеры научно-практической миссии «Посев» Щербаков и Акчурин, взявшие Льва с Яковом в работу, известны гораздо меньше. Кроме энциклопедий, найти их фамилии можно в отчетах отдела экспансии при Министерстве заморских владений Российской империи.

Помню, как сейчас: я стоял на краю летного поля, а экипаж Чернецкого бодро прошагал мимо к своему конвертоплану, и командир воздушного судна смотрел куда-то вперед и вдаль, не замечая никого, зато второй пилот Шурик Гилевич издали мне подмигнул.

Они все были очень красивые и деловые в темно-синей форме гражданской авиации, такие шикарные ребята, ну просто герои, прямо хоть лети с ними вместе спасать мир, но вот нутром понимаешь, что им – можно, а тебе нельзя.

На планете карантин, полеты запрещены. И если эти бедовые парни решили-таки подняться в небо по своим неотложным героическим делам, ты-то не дергайся.

Следом за экипажем прошли геологи, которым тоже летать нельзя, но в своих защитных робах они смотрелись рядом с авиаторами как багаж и глядели чистым багажом, равнодушными глазами, демонстрируя всем видом, что если КВС Чернецкий задумал грузить балласт, ему лучше знать. У них крепко спетая банда типа «сам погибай, товарища выручай» – а ты жуй травинку и не вмешивайся. Зря, что ли, тебе подмигнул Шурик, он попусту не подает сигналов.

Травинку я жевал и глазел по сторонам не ради безделья, а согласно этикету: стояли мы на краю поля с великим вождем Унгусманом по прозвищу Тунгус, имея вполне дружескую, однако утомительную беседу на актуальные темы внутренней политики. Смотреть на вождя династии Ун, покуда он вещает, не положено. Но опустить очи долу не позволял уже мой личный статус. Приходилось, навострив уши, озираться туда-сюда, то на далекую глинобитную стену местной столицы, где мудро и жестко правил Тунгус, то на домики нашей базы, где свирепствовал начальник экспедиции полковник Газин. В обоих случаях зрелище не радовало.

Я слишком хорошо знал, что творится там внутри.

А на орбите звездолет, только нас не заберет.

Очень не вовремя я вспомнил, что хочу домой и не могу улететь. Моя третья полугодичная вахта здесь подошла к концу, но так и не завершилась. Мои профессиональные навыки больше не имеют значения, я никому не могу помочь, ничего не могу сделать, от меня никакого толку. Временами так устаю, что готов сдохнуть, но даже на это не имею права…

И тут летчики изобразили свой, извините за выражение, демарш. Пока я пытался его осмыслить, Тунгус как-то весь подобрался, двухметровая антрацитовая громадина, и сделал короткий едва заметный жест от живота, будто оттолкнул Чернецкого и компанию тыльной стороной ладони. У нас это значит «шли бы вы отсюда», а у местных – наоборот, универсальный знак сопричастности и пожелание скорейшего исполнения задуманного.