Синяя Борода, или Художница и Чернокнижник (СИ) - Нехищная Алена - Страница 6

— Доброе утро, — сказал Теодор тем тоном, которым обычно кричат «пошел вон!»

— Срочные дела заставили меня вчера пропустить сеанс, но сегодня я пришел требовать выполнения обещания.

— Ваша милость, я думаю, мы погорячились тогда и моей дочери недостанет умения для столь сложной работы…

— Как так? Вы же сами давеча мне сказали, что мадемуазель Аделаида превзошла в мастерстве даже вас…

Теодор до скрипа сжал зубы. Адель торопливо выступила вперед:

— Для меня большая честь писать ваш портрет, ваша милость, и хотя мои умения, увы, действительно далеки от уровня мастерства моего отца, я постараюсь выполнить работу как можно лучше…

Теодор молчал, опустив глаза. Адель еще сильней почувствовала свою вину. Но грубо выгнать барона теперь, пожалуй, могло быть просто опасно.

— Мастерская слишком скучна и тесна для вас. Может, лучше выйдем на улицу?

— Как скажете.

Они устроились на берегу реки. Аделаида попросила барона усесться на траву в небрежной позе, перекинуть руку через колено. Черный пес радостно носился вокруг и норовил утащить у Аделаиды палитру.

— Может, и Сино возьмем в картину, а?

— Пожалуй.

— Вы грустны сегодня, ваша милость. Что-то случилось?

— Нарисуйте веселого.

— Это будет неправда. А в искусстве нельзя лгать… Вы надолго в наши края?

— Теперь это зависит от вас.

— Каким образом? — растерялась Адель.

Барон промолчал. Он был хорош, ярчайший мазок на полотне бытия, самый яркий из всех, кого Адель в своей жизни встречала. Ему шел черный цвет. Он сидел на траве, как огромный, грациозный черный кот, черная грива волос прямо-таки сверкала на солнце синим, тьма глаз затягивала. Смуглые пальцы неспешно перебирали шерсть на холке пса, который вовсе не желал позировать и то и дело норовил перекинуться на спину. Аделаида думала о том, что у профессии художника много преимуществ. Например, можно беззастенчиво рассматривать мужчину в упор и даже не краснеть, как подобает благовоспитанной девице. Или еще можно…

Она подошла, наклонилась и решительно расстегнула три верхние пуговицы его рубашки. Подумала и расстегнула еще и четвертую.

— Так лучше. Ну, общая небрежность образа и все такое…

Уши у нее все-таки слегка покраснели.

— Как вам будет угодно, мадемуазель.

— Мне угодно, чтобы вы улыбнулись. Как можно быть таким пасмурным, когда так светит солнце?!

— Мое солнце давно угасло.

— Я нарисую вам новое!

Он как-то так взглянул на Аделаиду, что она умолкла. Зачем-то поднялся, подошел. Адель попятилась, нервно брякнула первое, что на язык пришло:

— А еще вам надо сбрить бороду, она вас старит и мрачнит!

— Выйдете за меня замуж — сбрею, обещаю.

— Что?

Барон Себастьян д 'Анвен медленно, торжественно опустился на одно колено перед растерявшейся Аделью.

— Мадемуазель Аделаида, согласны ли вы стать моей женой?

— Вы что, серьезно? — ошеломленно пробормотала девушка.

— Совершенно серьезно.

— Но… как же так? А как же… долгое знакомство, присматривания там всякие, спор с родителями о приданном… мое незнатное происхождение, кстати…

— Для меня это все не имеет значения.

— Но мы же вообще почти незнакомы! Как можно принять такое серьезное решение о человеке, которого видишь второй раз в жизни?!

Он поднялся с коленей, стряхнул со штанины прилипшую травинку.

— Признаться, я уже был женат на женщине, которую знал очень хорошо… думал, что знал. Это меня ни от чего ни уберегло… Вы — именно та, которую я хочу видеть рядом с собой. А чего хотите вы?

— Я не знаю… — пробормотала Аделаида — Вы для меня — темный лес… От вас никогда не знаешь, чего ждать… И я все-таки не понимаю ваших мотивов…

— Чувство для вас — не мотив?

— О чувствах говорят как-то по другому…

— Ах, вам не хватило комплиментов и серенад? Простите, совсем не умею петь и давно не читаю поэзию, но могу попытаться: О, прекрасная Адель, свет души моей, magnum opus сердца моего…

— Заткнитесь! Не смейте надо мной смеяться!

— Даже и не думал! Вот видите, совсем не умею говорить комплименты. Аделаида, подумайте: я могу предложить вам совсем другую жизнь, положение в обществе, любые капризы, которые только можно удовлетворить за деньги, я ведь отнюдь не беден…

— О чем я и говорю. О чувствах вам сказать нечего.

— А вам? Вам не надоело… все это? — он широким жестом обвел окружающий пейзаж — Вам никогда не хотелось уехать? Увидеть мир, других людей, другое общество, столицу, королевский двор? Море, горы, огромную южную луну на полнеба, чудеса архитектуры? Вы ведь художник, вы живете зрительными впечатлениями, а их источник так скуден…

— Зачем это мне, я понимаю. Я только понять не могу, зачем вам я?!

— Адель… Да, я тебя люблю! Ты это хотела услышать?

— Нет! — закричала Аделаида. Это "люблю", оно прозвучало пощечиной — Не смейте разговаривать со мной таким тоном!

— Каким тоном?!

— Как-будто деревенской дурочке милость оказываете! Я правду хочу услышать — или вон отсюда!

— Ого! А вас паршиво воспитали!

— Вы даже не представляете, насколько!

— Ну все, хватит. Давай поговорим разумно. Аделаида, подумайте, какие мне выгоды жениться на вас, кроме личной симпатии? Ваши родители настолько богаты, а я об этом ничего не знаю?

— Смотря что считать богатством. В конце концов, у меня нет никаких доказательств, что вы именно тот, за кого себя выдаете, а не какой-то проходимец…

— Меня не затруднит доказательства предоставить. Я признаюсь вам честно, в моей в прошлой жизни и в прошлой женитьбе не все гладко и безоблачно было… Я надолго разочаровался в женщинах… да и в людях вообще… А вы не похожи ни на одну женщину из тех, кого я знал прежде… и я хочу увезти вас с собой. Мне иногда бывает одиноко, знаете ли. Я давно не романтик и других слов для выражения чувств мне не найти, но вы же ведьма? Посмотрите мне в глаза и скажите — я был искренен?

— Я должна подумать, — буркнула Аделаида.

— Думайте. У вас еще примерно полминуты.

— К чему такая спешка?

— Сюда идет ваш отец, и я боюсь, он сможет вас отговорить — откровенно признался барон.

Теодор, кажется, что-то прочитал по их лицам, потому как заметно встревожился, но и слова не успел сказать, как Себастьян выступил вперед:

— Мне нужно поговорить с вами. Наедине.

— Как вам буден угодно — настороженно кивнул Теодор.

Оставшись в одиночестве, Аделаида прижала руки к бешено бьющемуся сердцу. Самое правильное, естественное, разумное — сказать решительное и окончательное "нет". Адель ему не верила! Он был странен, подозрителен целиком и полностью — до последнего слова, до кончиков двух седых волосин в синей бороде! Но…

Самое важное решение. Жизненно-важное.

Она поняла, что чувствовал Нил, выбирая между двумя бокалами.

Намотав сотню кругов возле девственно-чистого мольберта и искусав все ногти, Аделаида бросилась в дом.

— Адель! Дочь моя! — выскочивший из кабинета Теодор заключил ее в объятия — Господи! Радость то какая!

— Какая? — изумленно осведомилась Аделаида, высвобождаясь.

— Свадебку сыграем на следующей неделе, и правда, чего его медлить… — продолжал лучиться счастьем отец.

Адель утратила дар речи. Зная глубочайшую "симпатию", испытываемую Теодором к незнакомцу и вспыльчивый характер отца, она опасалась, что их разговор может закончится мордобоем, а уж в твердом категорическом "нет! и вообще моя дочь уже: давно помолвлена; собирается в монастырь; смертельно больна" — вовсе не сомневалась. Вначале она даже заподозрила со стороны отца издевку, потом обиделась. Это ж надо, вот значит как на самом деле он чаял сбыть старшенькую с рук, едва не плачет от радости, бедолага…

— Я вообще-то еще не дала своего согласия! — сказала она мрачно.

Но Теодор даже не обратил на ее слова внимания.

— Эй, мать! Бьянка! Все сюда! Все сюда! Я хочу представить вам моего зятя!