Синяя Борода, или Художница и Чернокнижник (СИ) - Нехищная Алена - Страница 14

— А-ааааа!!!

Что-то черное. Мерзкое. С красными глазами. В зеркале. Такого ужаса Аделаида не испытывала никогда в жизни. Забарахталась, отчаянно размахивая руками, вывалилась из ванны, попутно ее опрокинув, бросилась к двери, ей навстречу вбежала высокая служанка:

— Госпожа?! Что случилось?!

Только тогда Адель перестала визжать. Слегка заикаясь, ткнула пальцем в зеркало:

— Там… Там…

— Что, госпожа?

Зеркало добропорядочно отражало купальную комнату, обнаженную девушку и недоумевающую служанку.

— Там… Я увидела… — Аделаида осеклась. Ей и самой уже не верилось. Скажешь — еще за сумасшедшую примут.

Тут в комнату вбежала Марта, а за ней ворвался барон:

— Что здесь происходит?!!

Адель снова завизжала:

— Выйдите отсюда немедленно!

Вода щедро залила весь пол, одежда превратилась в мокрые тряпки, но Аделаида все равно схватила платье, прижала к себе, оглянулась, сцапала и метнула в бесстыже глядящего барона мыльницу:

— Вон!!!

— Слышали?! Вон! — приказал он служанкам.

— Я это вам говорю! — Адель швырнула в него мокрым полотенцем, не добросила, схватилась за кувшин. — Выйдите отсюда!

— Не смейте орать на меня при прислуге! — он резко распахнул только закрывшуюся за служанками дверь и те, притихшие у щелочки, бросились врассыпную. — Что у вас случилось? Это вы кричали? Вы воды боитесь?

— Что?! Что вы сказали?! Намекаете, я грязнуля?! — кувшин в барона таки полетел. — Да как вы смеете! А-ааа, не подходите ко мне! У вас руки в крови! Кого вы уже зарезали?!

Он посмотрел на свою правую ладонь — действительно помаранную красным, и как-то по-детски сунул указательный палец в рот.

— Так почему вы кричали?

Адель на что-то наступила мокрой ногой, опустила глаза и замерла в новом ужасе. Связку с выкраденными ключами, которую она постоянно носила при себе, пришлось спрятать под небрежно кинутой на пол одеждой, теперь ее прикрывала только нижняя рубашка, намокшая до прозрачности. Необходимо было срочно отвлечь внимание мужа и как-то вытолкать его отсюда.

— Выйдите немедленно! Пожалуйста!

— Не стоит так смущаться, мы ведь законные супруги.

Адель схватила табуретку:

— Не приближайтесь ко мне!

— Должен же я доказать вам свою мужскую состоятельность!

— Р-ррр… — держать одной рукой у груди выскальзывающее платье, другой махать на барона тяжеленой табуреткой и при этом заслонять собственной ногой колючую связку оказалось чертовски сложно. — Не трогайте меня! Какая, к черту, состоятельность! В доме жрать нечего, а вы шляетесь по замку со скучающим видом, ваши прежние жены, должно быть, от голода померли! Но я вас съем сначала! Я вас… Пока еды не будет, не смейте приближаться ко мне, поняли?!! А-А-ааа

— Вы сумасшедшая! — крикнул барон, затыкая уши и хлопнул дверью.

Небось, слуги уже перемывали косточки новой хозяйке, а тут такой повод… Адель забралась в свою комнатку, нервно дрожа, мечтая никого не видеть, но пришлось вызвать Марту и отправить на поиски чернил и бумаги. В спаленке, к негодованию Адель, уже успели похозяйничать. Шторы! Тяжелые, бархатные, мерзейшего черного цвета, ободрать которые удалось только через минуты пятнадцать старательного пыхтения. Под подоконником на белой побелке свежим красным с желтоватым ободком, как кровь, обнаружились какие-то непонятные закорючки, по три штуки, каллиграфически выписанные!

Тут Аделаиде стало по-настоящему страшно. Вспомнилась рука барона в крови. И это видение в зеркале…

"Или я схожу с ума, и он тоже болен, или тут действительно творится какая-то чертовщина… Даже не знаю, что хуже!"

Осмотрев комнату, такую же надпись нашла на стене у самого порога. Сердце билось, как сумасшедшее. Никакими разумными аргументами эти кровавые надписи не объяснить! Стены давили, сквозь узкое окошко виднелась только узкая полоска неба. Адель чувствовала себя зверьком в западне. Что же делать?!

Вернулась Марта. Аделаида попыталась скрыть свою тревогу от служанки. Уселась за письмо, попросила девушку остаться в комнате. Если родителям отправить несколько зарисовок, это скорее убедит их, что у дочки все хорошо, раз нашла время и силы рисовать. Заодно можно попытаться обаять и расспросить девушку. Друзья в таком месте лишними не бывают.

Вначале она болтала о незначимом — сравнивала местность, в которой выросла, с этой, расспрашивала о соседях… Марта, хоть и настороженная, кажется, была из тех людей, которым поболтать всегда в радость, даже мимолетно призналась, что в замке "всегда народу мало, и поговорить-то не с кем". Рассказала, что гостей тут никогда не бывает, с соседями его милость не общается, даже с братом предпочитает встречаться в столице.

— Сними чепчик, — вдруг потребовала Адель.

Коса у этой некрасивой крестьянки оказалась на редкость чудесной — толстенная каштановая, с красноватым отливом, чисто вымытая, распущенная, упала на лицо тяжелыми волнами, скрыла изуродованную кожу щек, как-то подчеркнула пухлые, резко очерченные губы. Лоб без чепчика высокий, белый, почти чистый.

— Поверни голову, вот так… Значит, ты говоришь, слуг в замке мало?

Марта поведала о конюхе барона, том самом, который сопровождал его в поездке, запомнился Адели молчаливостью и угрюмостью. Болтали, пришел он к его милости с некоей просьбой, о мести даже, за семью свою, якобы, а взамен остался служить… Никто не знал наверняка, но слушок ходил упорный… О самом бароне девушка говорить боялась. Уклончиво заметила, что его милость часто отсутствует, тогда главный по имению — некий "хитрец" Тьерсен, управляющий, а в самом замке — старуха Тереза, баронова бывшая нянька, и тот самый конюх. Сам барон любит уединение. Много времени проводит в лаборатории, "алхимичит", слуги туда заходить боятся. Бывает в плохом настроении, и часто. Но, в общем, не обижает и платит исправно. Про бывших жен — ни слова, хотя Адель спросила почти в лоб. Заметно боялась. Краснела.

Увидела рисунок — ахнула:

— Это я?!

Любовалась, не в силах из рук выпустить. Недоверчиво:

— Красивая…

Краснея, очень робко, решилась попросить. Адель с тяжким вздохом махнула рукой:

— Забирай!

Убежала счастливая. Аделаиде осталось вышагивать по крохотному свободному пятачку комнаты. Две скрипящие половицы и три шага — вот и все, что сейчас было в распоряжении госпожи этого огромного замка!

Явный испуг служанки вкупе со случившемся в купальне и кровавыми письменами на стенах довел ее почти до паники.

Или сумасшедший, или дьяволово отродье. А как еще это можно объяснить?

Сбежать, пока не поздно? А куда?

К родителям вернуться? Они-то не прогонят, защитят, но это значит и подставить их, и опозорить… Нет, только не это.

Да и что сказать-то им в свое оправдание? "Он посмел не быть в восторге от моего присутствия в его жизни?"

"Испугалась видений в зеркале, черных штор, и вообще, тут плохо кормят?"

Страшно принимать решение. Уходить в неизвестность без возможности возвращения, без права на прощение… Безумный шаг. Ни один человек на свете не понял бы, не одобрил бы сбежавшей от мужа жены. Родные не в счет. Те же Моро будут осуждающе качать головами и сплетничать за спиной, а то и дочкам запретят общаться…, впрочем, у родителей ее быстро найдут и попытаются вернуть…

Податься в странствующие художники? Украсть у барона мужскую одежду… Немного красок, набор пастели и бумагу она прихватила из дому, до предсвадебного скандала мама предусмотрительно подготовила ей в дорогу кошель с монетами, еще и приказала: "мужу не говори!"

М-да… На большой дороге опасностей едва ли меньше, чем в замке…

Родители любили поучительно пугать их с Бьянкой ужасами большого и жестокого мира за порогом, словно заклинанием, невидимой чертой отделяя их дом и сад, маленький островок добра и покоя…

"Что я знаю о нужде, о боли? Об отчаянии? О том, как самостоятельно зарабатывать на хлеб?"