Синяя Борода, или Художница и Чернокнижник (СИ) - Нехищная Алена - Страница 10

Он — единственный, в ком я увидела и силу, и тайну…

Знаешь, Бьянка, ты мудрее меня. Ты ищешь хорошее в окружающем, а я. я пытаюсь найти несуществующее в. в.

Да просто хочу обмануться…

— Ты его любишь?

— Я не знаю, что такое любовь… — медленно сказала Аделаида. — Когда я смотрю на него, когда я думаю о нем. Я чувствую, как моя душа обретает крылья, я чувствую в себе неодолимую потребность создать что-то великое… Он — мое вдохновение. Это любовь?

— И. ты до сих пор это чувствуешь? Несмотря на то, что он колдун и вообще… может, жен своих убил?

— Кто сказал, кто вдохновение непременно питается из светлого источника? К тому же… Я никогда не верила в магию и колдовство, хотя мне так хотелось поверить… А если он действительно колдун… Это ведь так интересно!

— И тебе не страшно?

Страшно, — вздохнула Адель и пододвинувшись ближе, обняла сестру. — Мне очень страшно, Бьянка.

На землю нескончаемым потоком рушился ливень, осенне-холодные серые струи смывали горизонт, делая будущее еще более неясным, Адель сочла бы это плохой приметой, если бы только все не было очевидно и без примет. Дороги размыло в болото, два шага от подножки кареты до церковного крыльца предстояло сделать по луже, на что Аделаида решилась не сразу. Жених в траурно-черной одежде подал ей руку. Следом из кареты выскочила женихова псина.

Раннее утром Теодор вышел встречать барона с дрыном в руке, но упал в обморок прежде, чем Аделаида успела отнять, как раз ей на руки.

— Я вас убью! — закричала Адель после того, как убедилась, что отец жив и дышит.

— Он вскоре очнется, — хладнокровно сказал жених, ничуть не удивленный столь негостеприимным приемом. — Давайте помогу затащить его в дом. Видите, как губительно сказывается на здоровье попытка не сдержать данное мне обещание?

— То есть это вы сделали! Вы признаетесь!

— Признаюсь — в чем?

— Убью! — злобно шипела Адель и трясла отца, пытаясь привести его в чувство. Мама прибежала с нюхательными солями, Бьянка — с кружкой холодной воды.

Вы приносите в наш дом горе! — крикнула мама барону отчаянно.

— Напротив, я у вас его забираю, — кивнул Себастьян на Аделаиду.

— Да как вы смеете! — в мгновенном приливе неожиданной для самой себя ярости Адель широко, от души размахнувшись, влепила ему пощечину. Черные глаза мгновенно стали узкими щелями с сочащейся изнутри яростью, но тут пришел в себя Теодор.

— Что со мной случилось?

— Папа! Что ты помнишь? Как тебя зовут?

— Чего ты мелешь, я еще не выжил из ума! Я помню все! Надин! Бьянка! Что стоите, действуйте!

— Сейчас, сейчас… — Бьянка схватилась за стоящий в углу на столике графин с заранее подготовленной святой водой:

— Отче наш…

От воды зло успело увернуться, от большого деревянного креста в руках служанки — не совсем.

— Вы тут все с ума сошли, что вы делаете?!

— Старинный свадебный обычай, — пояснила Адель едко. — В наших краях много всякой нечисти шляется, приличными людьми прикидывается… По традиции вы не должны укорачиваться, это значит, что вы святого креста боитесь. Стойте смирно! Надин, еще раз!

— Сударь, прошу вас покинуть мой дом. Я никогда не отдам свою дочь такому человеку, как вы, — поднялся с кресла Теодор.

— Сударь, я уже чувствую себя женатым человеком в доме любящих родственников. Не успел я переступить порог, как мне начали угрожать, обвинили во всех несчастьях и даже побили. Если мне придется признать, что это не дом моей семьи, я буду вынужден счесть это оскорблением своей чести, которое, увы, можно смыть только кровью… — говоря это, барон почему-то смотрел не на Теодора, а на Адель.

— Ну, крови я никогда не боялся, — сказал Теодор с угрозой.

— Папа!

— А ты молчи!

Спорить было безнадежно, Адель уже попробовала. И уговоры, и мольбы только еще больше разъярили отца. Аделаиду даже хотели запереть наверху.

Уходите. — сказала она громко, и, приблизившись, барону на ухо:

— Ждите под вязом, там, где был обед. Десять минут.

Отец с рычанием дернул ее за руку, отволакивая от жениха. Барон взглянул на кривящуюся Адель, молча поклонился и, к удивлению всех присутствующих, вышел.

— Что ты ему сказала? — нетерпеливо подпрыгнула Бьянка.

— Я хочу побыть в одиночестве. Оставьте меня, — резко сказала Адель, взбегая по лестнице наверх. Заперлась в своей комнате, торопливо переоделась в серое дорожное платье, выглянула в окно — барон уже стоял там. Положила на видное место заранее составленное письмо. Уйдя от Бьянки, весь остаток ночи и все утро она только его и обдумывала. Не была уверена, что уезжать все-таки придется, да еще и вот так, бегством, но все думала. Как сказать мягче, как успокоить, чтоб меньше переживали… А, что сказать? Люблю. Его. И вас. Буду писать. Каждый день. И рисовать картинки нового дома и новых людей и присылать. Горевать не надо, пожалуйста, жизнью и судьбой своей довольна. Неубедительно. Но лучше не придумалось.

Дорожный сундук с самыми необходимыми вещами Адель за полчаса до этого, как раз после скандала с родителями припрятала в кустах.

Прижалась ухом к двери, прислушалась. Кто-то шуршит… а дверь все-равно открыть надо, тихонько, неслышно ключик повернуть…

Беглецов заметили, когда они уже садились в карету. Адель, высунувшись из окна, помахала рукой и закрыла руками уши, чтобы не слышать отчаянных родительских воплей. Бывают такие моменты — чувствуешь, что совершаешь глупость, знаешь, что глупость, и, кажется, еще можешь остановиться — но продолжаешь, то ли не хватает ловкости притормозить, то ли назло всему миру…

— А свидетели? — спросил священник.

Жених кивнул на слугу.

— Собаку из храма уберите! — продолжал возмущаться поп.

— Как, прогнать с собственной свадьбы лучшего друга?! — запечалился барон.

— Да начинайте вы уже! — не выдержала Аделаида — давайте наконец проведем эту скучную церемонию, чтобы я могла приступить к главному!

— Это к чему же? — внезапно заинтересовался поп.

— К отмщению за мою сломанную жизнь!

Ей все казалось, что она попала в какой-то слишком долгий, странно реалистичный сон, но вот-вот потускнеют и размоются иконы, алтарь, витражи, исчезнет запах ладана и сквозь монотонную речь священника пробьется мамин голос "Просыпайся!" и Аделаида проснется с облегчением и некоторым разочарованием и весь день проходит под впечатлением…

— …берете ли вы в мужья этого мужчину…

— Адель!

— Что? А…

Она молчала очень долго, оценивающе рассматривая жениха.

— А вы вправду так богаты, как говорите?

— Вы не могли этот вопрос раньше прояснить?! — возопил священник.

— Вправду, вправду.

— А ко двору вы, когда собираетесь меня представить?

— Боюсь, тот двор, к придворным которого я принадлежу, вам не понравится.

— Это не вам судить!

— Вы даже не подозреваете, о чем просите… Не переживайте, они сами вас найдут.

— Кто — "они"?!

— Господа, вам не кажется, что для подобных разговоров вы выбрали несколько неуместное…

— Ну ладно, ладно, заинтриговали. Давайте сюда это кольцо…

"Интересно, я все-таки проснусь или нет?"

— Теперь вы можете поцеловать невесту…

— Это не вам решать, святой отец!

Улыбка, самая неприятная на свете. Адель не видела ее, чувствовала, донельзя мерзкую, плавающую в воздухе у самого ее уха. Улыбка снилась, не переставая, сливалась с явью, с шумом дождя и стуком колес. "Глупа-я" — шептал дождь голосом отца — "Глу-па-я."

— Куда мы едем? Когда мы приедем? — спрашивала Адель, ненадолго просыпаясь.

— К ночи будем дома.

— Отчего умерли ваши прежние жены? Почему вы опять молчите? Ну и я тогда тоже не буду с вами разговаривать, сударь. Вы отказали мне в доверии, и я тоже не буду вам доверять. Например, я никогда не доверю вам имя того, кто будет отцом вашего сына…