Гильдия - Голотвина Ольга - Страница 67

Шепчущий прав. Разве можно поклоняться богам, которых нельзя увидеть, у которых даже имен нет, словно у Отребья! А древние боги не только могущественны, они прекрасны, легенды об их деяниях завораживают! Кому это и знать, как не ей, сказительнице, с юности желанной гостье у любого очага – от рыбачьего до королевского. А сейчас, когда она замужем за хозяином трактира, ее дар идет на пользу делу, привлекает гостей в «Смоленую лодку».

– Мы – Дети Моря, – продолжал голос из расселины. – Не только королевская семья – все мы потомки дори-а-дау. Не родные, так приемные. Любящие и любимые.

Да, подумала Юнфанни, и это верно. До сих пор рыбаки тайком приносят жертвы Морскому Старцу, хоть это запретил еще дед нынешнего короля. Но как мало Детей Моря осмеливается встречаться на молении древним богам, наносить на лица густой краской узоры, древние, как сам остров! Сейчас, например, над обрывом всего четверо: сама Юнфанни, двое коренастых братьев-рыбаков и подручный смотрителя маяка – щуплый юнец, сине-красный узор на лице которого означает мольбу об ответной любви.

– Но поклонение вере предков еще не значит, что надо обижать жреца Безымянных. Глупая шутка – засунуть его вниз головой в бочку из-под соленой рыбы. Это не радует Морского Старца и его милосердную дочь!

– Это вам говорится! – улыбнулась Юнфанни братьям-рыбакам. Те мрачно отвернулись. Ничего не скажешь, Шепчущий имеет над ними власть.

А ведь неизвестно даже, кто таков Шепчущий. Кто с ним знаком? Кто его видел? По голосу не понять, мужчина это или женщина... пожалуй, все-таки мужчина. И ведь сумел, не показываясь никому на глаза, сплотить, объединить и подчинить себе Детей Моря!

– Дори-а-дау простит вашу выходку, – продолжал голос из расселины, – но впредь будьте осторожны. Не забывайте, что король преследует нашу веру, жрец требует от него решительных мер, а новый дарнигар из кожи лезет, чтобы переловить и отправить в изгнание Детей Моря. Конечно, если бы ему это удалось, Эрниди обезлюдел бы, ибо каждый островитянин в душе поклоняется дори-а-дау и ее могущественному отцу... А сейчас опуститесь на колени и обратите свои просьбы к Морской Деве!

Юнфанни рухнула на колени над обрывом, простерла руки к темному прибою:

– Добрая хозяйка моря, помоги! Меня мучают боли в голове... по утрам встаю, словно совсем не спала... и на душе сумятица. Ведь я чту твой дар, твою пещеру – а вынуждена смотреть, как чужеземцы за деньги пользуются тем, что ты подарила только нам, эрнидийцам. И не просто смотреть... я трактирщица, живу за счет этих приезжих! Сердце не в ладу с головой – помоги, подскажи, дори-а-дау!

Волнение подкатывает к горлу, становится трудно дышать. Чтобы не потерять сознание (так было однажды), женщина заставляет себя отвлечься от молитвы и незаметно оглядывается. Рядом, стоя на коленях, тихо бубнят братья-рыбаки. Прислушиваться незачем: молят об улове. Что-то шепчет помощник смотрителя маяка. Тоже не секрет: влюблен в дочку Юнфанни, вымаливает ее себе в жены. Хрен ему, голодранцу, хоть и брат по вере!

– А теперь, – негромко начинает Шепчущий (и с первых его слов все прерывают свои мольбы), – принесем морской госпоже наш скромный дар и нашу огромную любовь!

Один из рыбаков поднимается на ноги. Старший брат или младший? Оба нанесли на лоб и щеки одинаковый сине-белый узор «даруй удачный лов».

Сама Юнфанни долго колебалась, какой рисунок избрать. Слишком неопределенным, хотя и мучительным было ее состояние. Наконец остановилась на черно-красном узоре «избавь от ночных страхов».

Рыбак опрокидывает над обрывом глиняный кувшин. Красная струя обнимается с волной, растворяется, исчезает в пене.

Трактирщицу охватывает тревожное чувство, словно что-то сделано не так. Сегодня ее очередь принести жертву, она не пожалела вина из запасов «Смоленой лодки». Все так, как велел Шепчущий. Откуда же эта злая неудовлетворенность?

Зачем дори-а-дау вино? Зачем громадный пирог, что в прошлое моление бросила в воду старая рыбачка? Хозяйке моря нужны иные жертвы – но какие? Юнфанни не знает! Ах, если бы дори-а-дау подсказала, намекнула...

Юнфанни вновь простирает руки к морю, тщетно пытаясь расслышать в шуме волн прекрасный женский голос, приоткрывающий уголок завесы над тайнами древних богов.

Но слышит совсем другое:

– Стража! Спасайтесь!

По тропе вдоль кручи бежит босоногий мальчуган в обтрепанных штанах – маленький Сайти, оставленный братьями на страже. На чумазой мордашке – азарт и гордость: как же, участвует в таком интересном взрослом деле!

– Облава! Бегите!

Юнфанни невольно подносит руки к лицу, словно собираясь стереть узор. Глупо, конечно: густую, смешанную с глиной краску так просто не сотрешь, разве что размажешь! Женщина издает нервный смешок, представив себя в жуткой черно-красной маске.

– Пора прощаться, – спокойно говорит Шепчущий. – Спасибо, мой мальчик, да вознаградит тебя дори-а-дау! Сестра, удачи тебе. Братья, постарайтесь никого не убить.

И больше из расселины – ни звука.

Дети Моря не ударяются в панику: не первая облава! Подручный смотрителя маяка заползает в заросли вереска, с головой укрывается серым плащом, прижимается к земле... Ах, молодец! Не то что в сумраке – и днем-то за валун принять можно! И ведь перележит суматоху! Юнфанни его помнит еще ребенком, лучше всех сверстников играл в прятки.

Братья-рыбаки, не сговариваясь, поднимают на лицо высокие воротники вязаных рубах, по самые брови нахлобучивают мягкие шапки и молча устремляются по тропе в ту сторону, откуда прибежал мальчуган. Прямо навстречу опасности. Да хранит их Морской Старец! Ясно, что они задумали: встретить стражу кулаками, ошеломить, пробиться сквозь линию облавы – и к рыбачьему поселку! А уж там их и встретят, и укроют, и лица отмоют, и поклянутся кому угодно, что они с утра из дому не отлучались.

Все у них должно получиться. Тем более что стражники не будут биться насмерть.

– А ты куда, Сайти? – спрашивает Юнфанни счастливого вестника беды. – Тебе ведь ни к чему попадаться!

– Как это «куда»? – удивляется ее непонятливости мальчик. – Мне одна дорога!

И рыбкой вниз с обрыва, только грязные пятки в воздухе мелькнули! И вот уже на гребне волн видна головенка, словно утка присела на воду отдохнуть. Сказительница восхищенно улыбается: она вообще любит детей, а этот сорванец так бесстрашен!

Надо бы и Юнфанни вниз, под защиту морской госпожи, да в юбке не поплаваешь, а сбросить жалко, да и как без юбки выберешься на берег? Поэтому женщина снимает лишь башмаки, накрывает камнем, чтобы потом вернуться и забрать. Затем ложится на камни, бесстрашно перекатывается за край обрыва и повисает над пропастью на руках.

Тело помнит детство, когда лихая девчонка исползала все окрестные скалы, разоряя птичьи гнезда. Годы, конечно, не те, но руки по-прежнему сильны, пальцы цепки, ноги сами находят каждую выбоину в камне. Ветер дует с моря, прижимая женщину к обрыву, помогая двигаться вдоль скалы. Юнфанни видит в этом добрый знак. Зубья скал внизу не пугают Дочь Моря. С куда большей тревогой вслушивается она в голоса. Только бы не изловили Шепчущего... Да нет же, это невозможно! Дори-а-дау не допустит этого!

Ага, здесь уже можно выбраться наверх. Между ней и облавой – утес. Отсюда тропка выведет к Корабельной пристани.

Подтянувшись на руках, Юнфанни высовывает голову над краем обрыва, и с губ едва не срывается проклятие. На тропе стоит человек. Протянуть руку – и коснешься сапога.

Чтоб крабы сожрали проклятого дарнигара! Догадался оставить здесь стражника, отрезал путь к отступлению! Нет хуже сволочи, чем сволочь своя, местная: каждую тропинку знает, каждый валун еще мальчишкой облазил.

Стражник рассеянно бросает взгляд на край обрыва и вздрагивает, встретившись взглядом с растрепанной женщиной, щеки которой измазаны черной и красной краской.

Несколько мгновений они смотрят друг на друга – взор во взор. А затем стражник отворачивается и начинает насвистывать тягучую мелодию.