Умница для авантюриста (СИ) - Ночь Ева - Страница 51

Гесс легко передвинул моё кресло и сел напротив — на узкой кровати. Подложил подушку под спину и не сводил с меня глаз.

— Мы шли навстречу друг другу, — как всегда, он проигнорировал неудобные вопросы, на которые не хотел отвечать. — Но если бы я не пошевелил и пальцем, ты всё равно нашла бы и эту башню, и эту комнату. Понимаешь?

Я кивнула. Странно. И самое страшное — из головы вылетели все мысли. Мы сидели и просто пялились друг на друга. Сердце грохотало так, что мне показалось: он слышит его стук.

— Ты хотела поговорить, Рени? — Гесс нарушил молчание первым. Низкий голос, с хрипотцой разливался во мне жаром. А я сидела, как сосуд, внутри которого — расплавленный металл. Пошевелюсь — и треснет хрупкая оболочка, и выплеснется наружу эта горячая тягучая лава.

— Хотела, — выдохнула и удивилась, как не рассыпалась на части. — Я страшусь того, что будет завтра. Всё так непросто. А ещё если мы продолжим ссориться, не получится ничего хорошего.

Гесс приподнял бровь.

— По-моему, мы давно не спорим из-за ерунды.

— Ты и я — да. Почти. Но ты, я и Орландо… Ты же понимаешь, что нам нужно быть вместе?

— Мы заключили некое перемирие там, в сторожке, — удивительно каменное лицо: наверное, я никогда не смогу считывать эмоции этого странного и непонятного человека.

— Я видела, что это за перемирие. А если учесть Джако на страже, то становится ещё яснее ваша “любовь” друг к другу. Ты ведь забавляешься, правда? Тебе ничего не стоит обвести Орландо вокруг пальца. Свернуть ему шею или прикрыть собою от пуль. Находиться очень долго под водой без воздуха. При этом ты почти не ешь, — я кивнула в сторону окна: там стояла тарелка со снедью. Видимо, Гесс решил угостить птиц. — Я уж скромно молчу о Джако, что сидит, застыв, и пялится в пустоту.

Он молчал так долго, что я подумала: не ответит. Или переведёт разговор на другое. Гесс больше не смотрел на меня. Наблюдал за двумя голубями, что ворковали, угощаясь из его тарелки.

— Ты права: всё непросто и запуталось ещё больше. Я не хочу впутывать тебя, Рени, и чем меньше ты знаешь, тем лучше, наверное, — он оторвал взгляд от птиц и снова посмотрел мне в глаза. Открыто и честно. Сердце невольно сжалось. Не знаю, хотела ли я, чтобы он продолжал. — Однажды я уйду. Исчезну. А ты останешься. Здесь твой дом. Ты всё верно заметила. Прими это как должное. Я такой, и с этим уже ничего не поделать.

Слова его звучали обречённо. Падали на сердце пеплом — невесомыми пушинками, но придавливали не хуже мраморных плит.

— Таких, как ты, нет на Иброне, — сорвалось с губ то, о чём я неустанно думала в последнее время.

— Может, и есть, как знать. Мир огромен и полон сюрпризов. Но да. Ты и в этом права. Я откровенен намного больше, чем мог бы. Просто хочу, чтобы ты знала и не мучилась. И ещё. Ты действительно не приз и не вещь. И я постараюсь вести себя правильно. Как друг. Как напарник, на которого ты всегда можешь рассчитывать. Не бойся больше ничего, Рени. Мы войдём в механический замок и добудем проклятые игрушки для дона Педро. А потом ты вернёшься в Лидли, освободишь отца и забудешь обо всех неприятностях.

Я встала с кресла и подошла к окну. Голуби всполошились, забили крыльями, но от кормушки не улетели. Наверное, протяни я к ним руку, сели бы, вцепились лапками.

Он прав. Нужно просто идти вперёд. Сосредоточиться на главной цели и не отвлекаться на мелочи. Я так и сделаю. Обязательно. Завтра придёт новый день. Другой. Не похожий на этот. Я сделаю всё правильно, как нужно. Но это будет завтра. А сегодня…

Я повернулась так резко, что платье закрутилось вокруг моих ног. Захлопали громко крыльями встревоженные птицы. Только Гесс сидел спокойно. Очень спокойно и даже отстранённо. Я поймала его взгляд и попросила:

— Поцелуй меня, пожалуйста.

Гесс

Невыносимо. Немыслимо. Больно. Куда больнее, чем полосы лжи. Моё мучение — рядом. Стоит протянуть руку — и всё изменится. Расстояние глубиною в пропасть. Расстояние длинною в жизнь.

В её просьбе — упрямство и беззащитная ранимость. Невозможно отказать и нельзя согласиться.

— Рени, — встаю я с кровати и делаю шаг ей навстречу. Она качнулась в мою сторону, как магнит, который не может бороться с притяжением. О, Старбог, я чувствую то же самое. Даже больше: вижу тонкие нити, что оплетают нас невесомой паутиной. Это то, чему не сопротивляются, но я пытаюсь. Плохо — знаю. Потому что не могу развернуться и уйти, скрыться или избежать.

Всего один раз. Ещё немного её присутствия. Провожу ладонями по волосам. Зарываюсь пальцами в пряди. Умираю от её запаха. Возрождаюсь, касаясь её лица. Почти невесомо очерчиваю скулы. Любуюсь каждой чёрточкой, крохотным штришком. Шрамиком на губе. Пушистыми ресницами. Карими глазами, что смотрят взволнованно. Ловлю её дыхание — частое и неровное. Чувствую, как бьётся её сердце в трепещущей жилке на изящной шее.

Я дышу ею до головокружения. До темноты в глазах. И не смею прикоснуться. Сделать то, что она просит.

— Нет, Рени, — произношу одними губами и не узнаю собственный голос. Как у меня только язык не отсох сказать то, что её обидит?

— Нет?.. — повторяет она растерянно. Взмах ресниц. Слёзы в глазах. Блестят, но не прорываются. — Почему нет? — ей и здесь нужны объяснения.

— Потому что не остановлюсь, — пугаю своей откровенностью. — Потому что есть границы, которые нельзя пересекать.

— А я думала, ты сейчас прочитаешь мне лекцию, что порядочные девушки так себя не ведут, — прячет Рени свою горечь за улыбкой. Наверное, она должна быть насмешливой или презрительной, а получается трогательной и печальной. — Тогда я пойду. До свиданья, Гесс.

И я не нахожу в себе мужества ни кивнуть, ни ответить. Прячу взгляд за ресницами. Стою, не в силах пошевелиться. И тогда она протягивает руку и касается моего лица. Почти так же, как только что делал я. Подушечки пальцев у неё немного шершавые. Не нежные ручки праздной девушки, но от этого ещё острее её притягательность. Вот в этой неидеальности. В этой непосредственной бесхитростности, когда не играют, а искренни до нюанса, до верно звучащего аккорда.

Её губы на моей щеке — лёгкие, как крылья мотылька. Ей не страшно от собственной дерзкой смелости. Ей не важны условности, потому что она так чувствует и хочет подарить эти ощущения мне.

А затем Рени уходит. Неслышно выпархивает из комнаты, и я не сразу понимаю, что её больше нет. Прихожу в себя от воркованья голубей за окном. До боли стиснуты челюсти и кулаки. Деревянное тело и воронка в груди — пустая и бесконечная.

«Так лучше», — твердит разум.

«Что ты наделал?» — вопрошает сердце.

Я падаю на узкую кровать, и тёмное отчаяние заливает меня с головой, как глубокие воды океана. Хочется рычать от боли. Разбивать кулаки в кровь о стены. Мечтаю исчезнуть навсегда. Сейчас. Сию секунду. Но продолжаю лежать неподвижно, глядя в потолок. Я отдал бы жизнь, лишь бы она была счастлива. Я готов умереть, понимая, что всё равно делаю её несчастной своими словами и отказом.

Я не знал, что бывает так. Посмеивался, когда другие рассказывали об этом. Не верил. Считал это выдумками и блажью. Легкомысленно отмахивался: может быть, когда-то. В далёком будущем. Но не точно, не наверняка. Да в это и нельзя поверить, пока не почувствуешь. А сейчас нет сомнений: это оно, то самое, настоящее. Навсегда.

Я и иномирная девушка. Я и простая смертная. Опутаны, оплетены, привязаны друг к другу. Но, наверное, ещё можно что-то сделать. Пока не свершилось окончательно, пока не проросло из одного тела в другое. Разорвать связь, чтобы не мучить её. Стереть воспоминания, чтобы забыла, а если и вспоминала, то как друга.

Я буду по ней скучать. Невыносимо. Но лучше умереть от тоски, чем лишить её привычного мира и родных. Впервые за то время, что я находился здесь, мне хотелось плюнуть и не искать портал. Не возвращаться назад. Остаться. Но что я мог дать ей, ни живой ни мёртвый? У нас даже детей не может быть.