Умница для авантюриста (СИ) - Ночь Ева - Страница 36
- Предыдущая
- 36/75
- Следующая
Она упрямо держала дистанцию и никак не хотела сближаться, что злило меня ещё больше. В конце концов, я сдался. Безделье и постоянное раздражение привели к тому, что я понял: ещё немного — и я начну кидаться на людей и пить кровь.
Мне бы не составило труда заниматься этим: подкарауливать, погружать жертву в ступор и делать несколько глотков. Но я упрямо не поддавался инстинктам тела и жажды. Не знаю, в какой момент я решил испытывать себя на стойкость.
«Другой мир — другое поведение», — как мог, сопротивлялся я, понимая, что, сорвавшись, иногда трудно бывает остановиться. Нужно было либо сразу поддерживать себя самой питательной энергией крови, либо продолжать терпеть, подбирая крохи человеческих эмоций.
Немного я ловил от стихий: море, солнце, и ветер поддерживали меня и делились силой. Стенания и страдания — тоже «хлеб», но хотелось чего-то другого. Свежего и по-настоящему прекрасного, как улыбка мисс Пайн. Или её смех. Или поцелуй, разделённый на двоих. Но об этом приходилось только мечтать.
— Отдохни, Рени, — сказал я на третий день и безропотно сменил измученную девушку у кровати миссис Фредкин.
Никогда первородный кровочмак не падал ещё так низко. Впрочем, это уже было, так что «никогда» — устаревший термин. Кровочмак, отжимающий женское бельё, запросто может выносить горшки с рвотой и менять компрессы на благородном челе достопочтимой матроны.
Зато мне благодарно улыбалась Рени. И от этих тихих эмоций успокаивалось моё раздражение. И миссис Фредкин резко перехотелось умирать.
— Вы благотворно действуете на меня, молодой человек, — бесхитростно признавалась Герда, не зная, что я, незаметно от всех, применил магию кровочмаковской крови: от меня не убыло, а женщине помогло пережить неприятный недуг. — Рано мне ещё помирать-то. Младший сын не женился, внуков не подарил, да и Рени не пристроена.
— Перестань, Герда, — фыркала непочтительно её подопечная, ничуть не смущаясь ни этих разговоров, ни маниакального желания бывшей домоправительницы разложить судьбы своих близких на понятные для неё полочки. — Нельзя управлять жизнью. Она не подчиняется.
— Это тебе не подчиняется, — поджимала губы миссис Фредкин, — потому что ветер в голове и никакой серьёзности. Вся в отца, да простит меня святой Витториус!
— Вряд ли бы что-то изменилось, будь я идеальной во всех отношениях. Всё равно случилось бы непредвиденное, — спорила Рени.
— Многое изменилось бы, будь ваш отец более собранным и ответственным, — возражала Герда. — Видели, как играет оркестр? Ни одна скрипочка не звучит самапо себе. Только хорошо выученные партии и понимание, как играть в команде, позволяют музыке звучать. Точно так звучит каждый из нас. Как тот оркестр.
— А вы, несомненно, дирижёр, — наконец-то высказал я давно возникший в голове образ, связанный с этой невероятной женщиной.
— Да! — согласилась со мной миссис Фредкин и охотно взмахнула пухлыми ручками, показывая, что ей под силу повелевать судьбами людей. И, как ни странно, я ей верил.
Кто себя прекрасно чувствовал и не испытывал неудобств, так это мерцатель. Мне показалось, морской воздух и солнце пошли ему только на пользу: паршивец стал ещё толще, радужная шкурка лоснилась и переливалась всеми цветами радуги, а мордочка сияла счастьем, если круглоухий мерзавец способен на таки чувства.
Я таскал каждый день горшок с мимеями на палубу, и матросы в минуты отдыха заворожено смотрели на бело-голубое кружево, гадая, из каких заморских стран сие чудо. Я хранил гордое молчание, отчего настроил против себя большую часть команды. Но мне абсолютно было на всё это наплевать.
На пятый день пути на палубу начала выходить бледная и немного осунувшаяся миссис Фредкин. Ещё через два дня почти очухался Орландо — пришёл в себя, хоть и пугал зелёным оттенком кожи и огромными чёрно-лиловыми кругами под глазами, что придавали ему мученический вид, а глазам — особую выразительность. Он вызывал жалость, и женщины охотно хлопотали вокруг него, как мамы-наседки над единственным, чудом уцелевшим птенцом. Орландо блаженствовал. Я бесился. Нов этом чувстве не было ничего нового.
Мы шли под парусами. Как объяснил зацелованный до черноты солнцем капитан Гвидо Чирелли, этот отрезок пути лучше пройти, доверяя ветру и течению, чем механическому зверю, что затаился в глубине судна и не подавал никаких признаков жизни.
Рени попыталась сунуть любопытный нос в механическое царство, но была вежливо и твёрдо спроважена прочь.
— Не женское это дело, мисс Пайн, — доходчиво пояснил девушке капитан, за что был награждён яростным взглядом, который, впрочем, не произвёл на него никакого впечатления.
А ещё через два дня наше путешествие обрело иной смысл.
Его нашёл я. На рассвете. Он сидел, прислонившись к мачте и, казалось, спал — один из телохранителей Орландо. Руки мягко сложены на груди. Шляпа надвинута на глаза. И сразу не поймёшь, не заметишь, что с ним не так. Но, уже выходя из каюты, я знал: случилось непоправимое. Меня вёл наружу запах крови. Орландовский крутой парень больше не дышал. С перерезанным горлом вряд ли это возможно.
Рени
Не знаю, зачем я вышла на палубу. Тем более, в такую рань. Но почему-то проснулась, словно горло мне сжала огромная рука. Так и выскочила — полуодетая, сонная, растрёпанная, желающая только одного: глотнуть свежего воздуха.
Он стоял, склонившись, словно рассматривал что-то. А потом мягко двинулся вперёд. Хищный профиль. Заострившееся черты. Ноздри трепещут, будто он принюхивался к воздуху, как охотничья собака. Он направлялся к борту, а я, зацепившись глазами, не могла оторвать взгляда от человека, который спал на палубе.
Неправильная фигура. Не на том месте. Не вяжется. Не стыкуется. Я даже не шевельнулась, когда Гесс обернулся и поймал мой взгляд. Я застыла от ужаса. Бледное лицо, искажённое гримасой. Боли? Ненависти? Страдания? Не понять в предрассветных сумерках. Плотно сжатый рот побелел — так крепко сомкнуты губы.
И тут до меня доходит, что не так. Я снова бросаю взгляд на спящего. Нет, мёртвого— больше я не сомневаюсь. Прижимаю кулак ко рту, чтобы не закричать.
— Ничего не могу сделать, — слышу хриплый голос Гесса.
Мотаю беспомощно головой, пытаясь осознать. Понять. Или нет в этом никакого понимания?
— Чем он перед вами провинился, мистер Тидэй? — спрашиваю прежде, чем успеваю подумать. Мне бы бежать, но ноги сейчас — как две вялые морковки. На его лице — безмерное удивление. Брови взлетают вверх, прямо к высокому крутому лбу. Но я не верю этому коварному мужчине. Актёр. Игрок. Как раз из таких мерзавцев и получаются самые хладнокровные убийцы.
— Нет, Рени. Ты всё не так поняла, — в голосе его — убаюкивающий рокот волн. Бесконечное движение кружевных заплаток пены. От его интонаций кружится голова. Я пытаюсь сопротивляться его спокойным интонациям. — Мне незачем его убивать.
— Однако он мёртв. И только вы стояли рядом.
Он пожимает плечами и облокачивается о поручни. Слишком спокойный.
— Раз ты мне не веришь, я не буду пытаться переубедить тебя. Но пока вокруг меня будут плясать все, кому ни лень, убийца придёт ещё раз и заберёт ещё одну жизнь. Думаю, ему нужна ещё одна жертва. И думаю, в следующий раз он не ошибётся.
Я не успокоилась, нет. И подозрительность моя никуда не делась, но мне хотелось ему поверить — дурацкая такая безрассудная черта характера — думать о людях лучше, чем они есть на самом деле.
— Ещё одна жертва? — спросила, словно ногой тонкий лёд потрогала.
Гесс кивнул.
— Посмотри мне в глаза, Рени. Я твой напарник. И никогда не лгу. Тот, кто перерезал этому несчастному горло, выбросил нож за борт. Поэтому я не могу ничего сделать. А то бы уже нашёл его.
Странные какие-то вещи он говорил. Не слишком логичные. Я сделала шажок вперёд. Смотрела в его спокойное лицо, думала.
- Предыдущая
- 36/75
- Следующая