Кровосмешение (СИ) - Агафонов Андрей Юрьевич - Страница 13

Ветер рвет полы пальто господ, выходящих из белого «Мицубиси Паджеро», остановившегося прямо у крыльца губернской администрации. Проворный холуй, подбежав к тяжелой высокой двери, открывает ее в полупоклоне. За дверью — тамбур и вторая дверь, за ней — металлические барьеры, рамка, вахта, деревянные полицейские лениво бубнят:

— Не можем пропустить, извините, заказывайте пропуск, не можем, отойдите, пожалуйста, эй, мужчина, отойдите отсюда!

Полубезумный пожилой гражданин пытается пройти через рамку, его оттесняют животом, он задирает ногу через барьер со словами:

— Я не пройду?! Я не пройду?!

Остановившиеся в холле господа, морщась, наблюдают безобразную сцену.

— Миша, разберись, — говорит главный.

Миша, крепкий коротко стриженый парень, хватает фанатика за ворот замызганного светлого пуховика, прикладывает пару раз головой о барьер, при этом старик отвратительно и страшно визжит, затем выталкивает его в дверь и мощным пинком в середину спины сбрасывает с крыльца, бросив вслед:

— Еще раз увижу здесь, убью на хуй.

Старик, извалянный в грязи, с окровавленным лицом, нащупывает на асфальте разбитые очки, с трудом поднимается и на подгибающихся ногах семенит прочь.

— Доброе утро, Алексей Петрович! — почтительно приветствует охрана Алексея Крылова. Он брезгливо кивает в ответ и проходит к лифту, сопровождаемый господами попроще.

В комнате с плотно завешенными шторами два голых тела на красных шелковых простынях рядом в изнеможении, Алена положила голову на грудь незнакомцу, обнимает его и шепчет что-то на ухо, отчего тот улыбается довольной и счастливой улыбкой, затем начинает ее целовать — целует ее глаза, шею, руки, она ложится на спину и вновь принимает его в себя… За окнами мелькают летящие листья, капли дождя, слышно даже завывание ветра.

Тихонов проворно вскакивает из-за стола навстречу входящему в кабинет Алексею, дружески приобнимает его и отодвигает кресло. Крылов садится и закуривает.

— Ну что, Леша, как тебе новая жизнь? — интересуется он, по возможности незаметно отгоняя дым движением тонких пальцев. — Входишь во вкус?

— Да нормально, Николай, кхм, Николаевич, — улыбается Крылов, — работаем! Бардак тут, конечно…

— Я очень тебе признателен, Леша, — перебивает Тихонов, — скажи мне вот что. За мной народ пойдет, как думаешь?

— Куда? — деланно не понимает Алексей.

— Просто! Просто пойдет за мной народ или нет? Я даже так сформулирую. Пойдет народ за нами?

— За… вами?

— Леша, — расстраивается Тихонов, — ну не тупи, а? За нами. В перспективе и за тобой тоже. Если тебе это все еще интересно. Но если нет, то вопрос снят…

— Мне интересно! — торопится Крылов. — Но мне кажется, если народ будет знать…

— А пусть знает! — грозно улыбается Тихонов. — Слушай, сколько можно ломать комедию. Всё они знают! Хватит нам уже по углам жаться, как педики в вокзальном сортире. Почему просто не сказать — да, мы такие. А вы другие. Хахаха! И поскольку мы такие, а вы другие, мы всегда будем наверху. Закон природы. Смиритесь. Или сдохните. Как считаешь, Леша?

— Вам виднее… — тянет Крылов, разглядывая сигарету у себя в пальцах, — я бы не стал.

— Ну, поскольку ты не я, мы вопрос, считай, решили, — жестчает исполняющий обязанности губернатора Тихонов, — все свои обязательства перед тобой я закрою. Подчеркиваю — все. Ты не пожалеешь ни на секунду, что согласился со мной работать. Спасибо.

Крылов понимает, что разговор закончен, и тушит окурок в пустой сигаретной пачке, которую сжимал во время разговора.

— Завтра, — слышит он, уже стоя у двери, — завтра в одиннадцать встреча с активом, будешь ты и возьми еще нескольких. Мишу этого возьми, толковый парень.

Крылов кивает, не столько Тихонову, сколько своим мыслям, и бесшумно выходит из кабинета.

— Что? — улыбается Алена, глядя в глаза незнакомца.

— Ты такая… такая прекрасная вообще, — бормочет он.

— Спасибо тебе, милый, — ее глаза сияют, — ты устал, наверное. Поспи, я тебя согрею.

Она обвивает его руками и ногами. Целует в шею, в ухо. Он блаженно улыбается и засыпает.

Она водит пальцами по его груди, любуется безмятежным спокойным лицом, почти римским носом, высоким лбом. Он мерно, ровно дышит. Она приникает к нему еще плотнее. Он на мгновение вздрагивает, и она жарко шепчет, гладя его по щеке, по волосам:

— Все хорошо, милый, все хорошо. Спи, мой хороший…

Он затихает с улыбкой на губах.

По его шее стекает струйка крови.

— Я думал, ты его отпустишь, — говорит стоящий в дверях Логан.

— Милый, — улыбается Алена, вытягиваясь и нежась возле остывающего трупа, — я же все-таки вампир.

— Да, я помню, — говорит Логан и выходит, осторожно прикрыв за собой дверь.

Патлатые парни в джинсах и футболках с английскими надписями пьют портвейн и курят во дворе панельной брежневской девятиэтажки, свеженькой, еще не успевшей почернеть и облупиться. Вечер, на весь огромный двор горит единственный фонарь, освещая чудовищных размеров лужу.

Все очень прошто, шкашки обман, — шепеляво сообщает в открытое окно кассетный магнитофон, — шолнечный оштров шкрылся в туман…

Мимо компании, стараясь не смотреть в ее сторону, спешит маленький ушастый подросток в синей школьной форме с шевроном на рукаве и с исцарапанным пластиковым «дипломатом» в руке.

— Э! ты! — замечает его один из парней. Школьник ускоряет шаг. — Стоять!

Он бросается бежать, и через несколько секунд его бьют по ноге, он цепляется ей за другую ногу и позорно валится в лужу, обдирая колени о камни.

— Ну че, Тихон, — улыбается сверху патлатая харя, — не обиделся за прошлый раз?

Компания ржет.

— Ну и в этот не обидишься! — его хватают за рубашку так, что отлетают пуговицы, и тащат из лужи.

— Ненавижу вас! — плачет мальчик. — Всех ненавижу! Чтоб вы сдохли, сволочи!

В небольшом актовом зале ДК машиностроителей сцена украшена красными полотнищами и символами государственной власти — двуглавыми орлами. На сцене — небольшой стол, также покрытый кумачом. Стулья перед ним развернуты друг к другу немного боком, как будто ведут интимную, но не слишком доверительную беседу. Два первых ряда перед сценой кое-как заполнены активом — пара коммерсантов, один с наголо бритым шишковатым черепом и в мягком английском пиджаке, другой с окладистой сибирской бородой и чуть ли не в поддевке; начальники цехов машзавода и ударники труда; отличники народного просвещения и врачи высшей категории, выглядящие едва ли не проще ударников; всего двенадцать человек. Они переговариваются между собой, не вполне понимая цель встречи.

— Добрый день, — с эхом говорит в микрофон на столе невесть откуда взявшийся и. о. Губернатора, и все вздрагивают, — можно, наверное, начинать. Алексея Петровича вам представлять не надо, он на сегодня курирует работу правительства, в частности, силового блока.

Крылов, сидящий слева от и.о., сурово кивает. В зале слышен легкий ропот.

У выхода с горящей табличкой EXIT становится Михаил, скрестив руки на яйцах.

— Насколько я понимаю, вы все потрясены утратой, постигшей недавно меня и наш регион. Сегодня я хотел бы предложить вашему вниманию проект, который положит начало возрождению нашей губернии, а в перспективе и всей стране. Детали мы обсудим после короткой презентации. Миша!

Михаил кивает куда-то наверх. Из-под потолка с шелестом ниспадает белый экран. Сквозь зал из маленького окошечка наверху протягивается луч света, собирая пыль по пути. Звучит песня Владимира Асмолова «Вот и осень». На экране появляется снятая против света черная голова с оттопыренными ушами. Голова смотрит на Сибирск, утопающий в зелени, затем играющий всеми красками осени, затем укрытый снегом, как пеленой. Точка съемки не меняется, восходы и закаты мгновенно сменяют друг друга, облака закручиваются в вихрь. Ангара блещет как сабля в лучах солнца, темнеет, покрывается коркой льда.