Голубая мечта
(Юмористическая повесть в эпизодах) - Наумов Анатолий Иванович - Страница 30

— Это на первый взгляд, — заверяет Дробанюк. — Бойся полного ажура, Коля!

— Ну почему же?! — обиженно возражает Рудь. — У нас нет никакой показухи. Иван Сергеевич никогда бы не позволил очковтирательства.

— Да, да, — поддевает его Дробанюк. — Иван Сергеевич у вас образцово-показательный руководитель. Идеал!

— А что — при Поликарпове наше управление за короткий срок поднялось по всем показателям, — защищается тот.

— В облаках парит, — продолжает гнуть свое Дробанюк. — Вот мы и спустим его на грешную землю! Ты, Коля, повнимательнее смотри на этот ажур, в нем наверняка дырочек хватает— на то он и ажур.

— Что вы такое говорите? — кисло отбивается пенсионер Рудь. — Если вас задело, что Иван Сергеевич не встретил вас, то вы не правы. Он очень долго ждал вас…

Разговор продолжается в том же духе, пока Дробанюк не спохватывается, что пора звонить Ухлюпину — двадцать минут истекли.

— Рисуй хоть на лбу, — в своей обычной манере отвечает ему тот. — Телефон девяносто четыре семьдесят ноль три, фамилия Сюкин.

— Это с материального склада? — уточняет Дробанюк, вспомнив давнишний разговор с жующим голосом по поводу коробки передач на «Москвичок». — Юлий Валентинович, если не ошибаюсь?

— Почти. Это его единоутробный брат Гай Валентинович. Он все, что надо, сделает.

— Он и на ГАИ выход имеет? — все же уточняет Дробанюк.

— И на самого папу римского. Папа римский тебя устраивает?..

Дробанюк тут же набирает подсказанный Ухлюпином номер, и в трубке раздается мужской голос. Отчетливо слышно, что тот, кому он принадлежит, жует. «Ну, комедия, — отмечает Дробанюк. — Жующие братья-кролики. Сюкина сыны… А впрочем, хорошо, что так. Козырну тем, что знаю Юлия. И вообще не помешает заиметь с ними дружбу. Да и в автоинспекцию тропинку найти заодно…»

— Гая Валентиновича можно?

— Смотря кому, — отвечает голос.

— Я Дробанюк. От Ухлюпина…

— A-а. Че нада? Я — Гай Валентинович.

— Ну… вопрос, конечно, личный, Гай Валентинович, — объясняет Дробанюк. — Однако общественного значения. С выходом, так сказать, на ГАИ.

— Права отобрали? — интересуется тот.

— Хуже, Гай Валентинович. Права личности нарушены, если можно так выразиться. В душу наплевали на автозаправке. Один тип, весь в вельвете, нахамил так, что дальше невозможно. Подъехал, видите ли, на шикарной двадцатьчетверке, фирмовый весь, будто только что из Парижа, — и нахрапом, нахрапом! Ему говорят — в очередь стань, а он — вперед, ему закон не писан! Я ему втолковываю, что я заместитель управляющего трестом, а ему хоть бы хны! Считаю, что безнаказанным такое оставлять нельзя! Как вы считаете, Гай Валентинович?

— Примерно так же. У меня тоже такой случай был. Один толстобрюхий тип пытался нагадить на заправке… Ты вот что — подъезжай сейчас ко мне, я тебя с нужными людьми сведу. Оставлять безнаказанным такое нельзя, ты прав. Можешь сейчас подъехать, пока я дома? Запиши адрес…

Через минуту Дробанюк с ярко выраженным нетерпением на лице вбегает в комнату к Муляеву и Рудю.

— Ну, ажур сплели тут? — спрашивает он. И, не дожидаясь ответа, жестом поднимает с места Муляева: — Перервемся, Коля, на полчасика, надо срочно в трест. Одним колесом туда, другим — обратно. Быстренько, быстренько, — торопит он его. А по дороге покровительственно похлопывает по плечу: — Сейчас возьмем того вельветового типа с заправочной голыми ручками и покажем, где раки зимуют. Есть у нас в запасе один всемогущий человек…

Через пятнадцать минут Дробанюк поднимается в лифте на четвертый этаж и нажимает кнопку звонка в одну из квартир. Дверь ему открывает сногсшибательно красивая молодая женщина в модных «бананах».

— К Гаю Валентиновичу? Проходите.

Дробанюк входит в одну из комнат, и ноги у него снова слабеют — на этот раз из робости перед тем великолепием, которое он видит. Мебель резная, стулья с гнутыми ножками — цены, наверное, не сложишь. Стереосистема «Акай». Хрусталь в три яруса. Бутылки с яркими наклейками. Сплошной импорт. Ничего отечественного, кроме стен.

— Гай Валентинович переодевается, — с обворожительной улыбкой сообщает Дробанюку красотка в «бананах». — Курите? — протягивает она сигарету. И усаживается в кресле напротив, закинув нога за ногу — острым носком розовых туфелек целя Дробанюку прямо в сердце. — Сейчас вы поедете в ГАИ. У Гая Валентиновича тоже был сегодня дикий случай на заправке.

Дробанюк мысленно спотыкается на слове «сегодня», — совпадение, что ли?

— Один толстобрюхий тип не давал ему заправиться, бегал вокруг, как кабан, и орал, что он какое-то значительное лицо, хотя это была настоящая харя…

Дробанюк чувствует, как остроносый туфелек впивается ему в сердце все глубже и глубже. Слова, которые произносит красотка в «бананах», начинают расплываться, он вдруг перестает понимать их смысл, а когда в комнату входит лощеный тип с благородной седины ежиком на голове, в вельветовых джинсах, кедах и голубой ковбойке с какой-то английской надписью, будто проваливается куда-то, где его обдает чем-то горячим. С громадным усилием вынырнув оттуда, Дробанюк подхватывается и, оттолкнув расплывшегося в гадкой ухмылке вельветового типа, бросается в прихожую…

— Ну как, Константин Павлович? — встречает его в блекло-белого цвета «Запорожце» Муляев. — Порядок?

— П-порядок, — отвечает Дробанюк, заикаясь, и тот удивленно смотрит на него: с чего вдруг это?..

— Хэ! — со скептицизмом реагирует Ида Яновна. Но не потому, что не верит мужу, а потому, что это кратчайший путь «расколоть» его, выведать, что кроется за этими интригующими намеками.

Но Дробанюк, который обычно тут же попадается на приманку, стоит его слегка подразнить, на этот раз не поддается.

— Икорки подать? — игриво продолжает он. — Птичьего молочка поднести, а, Зинок?

И Ида Яновна не выдерживает этого неслыханного интриганства.

— Во-первых, что за дурацкое «Зинок»? — с яростью бросает она. — Во-вторых, я тебе не какая-нибудь Клуша, которой ты можешь строить свои фигли-мигли! — И со злостью швыряет телефонную трубку на рычаг.

Дробанюк с недоумением слушает короткие гудки, осознавая, что, пожалуй, перегнул палку. Он тут же лихорадочно крутит телефонный диск, набирая номер жены.

— Але, Идуня! Ну что, ей-богу?.. Тут, понимаешь, такое дело, а ты… — с осторожным укором произносит он, в глубине души опасаясь, что жена может по обыкновению развить свою бурную реакцию.

Ида Яновна не отзывается, но и трубку не вешает, давая тем самым понять Дробанюку, что у него есть шанс загладить свою вину перед ней. И тот торопливо, но путанно, начинает объяснять, в чем дело.

— Я, конечно, пошутил, а ты поняла не так… А я, кроме шуток, хотел как лучше…

— Балыком не шутят! Икрой тем более, — с гневным пафосом отчитывает его Ида Яновна. — Вот когда заимеешь, тогда и шутить будешь.

— Почти имеем, можно сказать, — кряхтит Дробанюк. — Ты это… готовь приемчик, а балычок будет. И икорка тоже.

— Что значит — почти? Какой еще приемчик?

— Ну, понимаешь, есть один человек, который все может…

— Есть, и не один. — Голос у Иды Яновны приобретает явно насмешливый оттенок. — Только ты к ним не относишься.

Дробанюк отвечает на этот выпад обидчивым сопением.

— Что гудишь, как паровоз? Правда не нравится? — в том же духе продолжает жена. — Ладно, — как бы прощает она мужа, — что за человек?

— Большой человек, — с невольным уважением произносит Дробанюк.

— Из областного начальства, наверное? — нетерпеливо допытывается Ида Яновна.

— Да нет, не в том смысле, — уточняет Дробанюк. — Из торговли деятель. На ключевой позиции.

— А-а, — с некоторым разочарованием отзывается жена. — Он директор или зам хотя бы? — Иде Яновне хочется, чтобы этот человек был руководящим лицом.