Голубая мечта
(Юмористическая повесть в эпизодах) - Наумов Анатолий Иванович - Страница 22

— Нашел завод… На комбикормовом безотходное производство. А если они высыпят в речку отрубя, мы еще и спасибо скажем, верно, Кузьма?

— Истинно, Михал Парфенович, — заверяет тот. — Какая-никакая, а все прикормка.

— Словом, не наводи тень на плетень, Василий Кириллович, — говорит председатель сельсовета. — Виноваты твои очистные сооружения, а не государство.

— Чего это они мои? — возражает Оберемченко, но тон у него уже явно помягче.

— Ты же за них отвечаешь? Потому и твои.

— Не только я, — не соглашается тот. — И начальник цеха, и главный инженер, и директор тоже в конце концов!

— Может, и так, — говорит председатель сельсовета. — Только меня почему-то послали к тебе.

— Кто послал? — взвивается Оберемченко, негодующе потрясая своим коричневым портфелем. — Это подступничечество! Провокация!

— Ну, да твоя ж служба допустила аварию?

— А это еще разобраться надо! — негодует тот. Резко очерченные скулы, хрящеватый усохший нос, конусообразный подбородок заостряются еще больше и вместе с полыхающими глазами делают Оберемченко похожим на страстотерпца-фанатика. — Я за здорово живешь руки вверх не вытяну!

— Разберутся, — спокойно обещает председатель сельсовета, и это вмиг превращает страстотерпца-фанатика в безвольную личность.

— Кто? — настороженно спрашивает Оберемченко поникшим голосом. — Нарконтроль?

— Бери, Василий Кириллович, помассовее, — усмехается председатель сельсовета. — Телевидение на этот раз разберется.

— Какое телевидение? При чем тут телевидение? — в недоумении моргает тот.

— Для «Сатирической камеры» заснять хотят. А потом покажут всему честному народу.

Оберемченко заметно бледнеет, затем, поставив портфель на песок, вытаскивает из кармана носовой платок и промакивает им обильно вспотевшую залысину.

— Хм-м, телевидение… — бормочет он. — Ерунда какая. — И удрученно качает головой — Вроде нельзя по-человечески решить вопрос?!

— С вами — нельзя, — добивает его председатель сельсовета. — Вы ж даже на территорию завода стараетесь не допускать… Вот и пришлось пригласить телевидение. Сейчас подъедут, чтоб на месте преступления и заснять все. При свидетелях.

Окончательно стушевавшись, Оберемченко в растерянности плашмя кладет на песок портфель и, усевшись на него, безутешно склоняет голову на скрещенные на коленях руки.

— Ничего, Василий Кириллович, за упущения пострадать полезно. В науку пойдет. Спасибо наперед скажи, если человек утонул не от загрязнения. А если вы его отравили?

Не поднимая головы, Оберемченко безутешно покачивает ею.

— Ну, что там? — обращается к спасателям председатель сельсовета. — Чего вы ждете?

— Так вода ж какая? — оправдывается крепыш. Он все еще возится со своим скафандром. — Что тут увидишь?

— А ты на ощупь попробуй, — советует участковый.

— Легко сказать…

— Надо, ребята, надо, — поторапливает их председатель сельсовета. — Может, помощь какая требуется?

— Вообще-то еще один человек нужен.

— Давайте помогу, — предлагает свои услуги участковый.

Пока спасатели подплывают за участковым, Дробанюк вскарабкивается по обрыву и снова отводит Кармен в сторонку.

— Не пора ли нам исчезнуть, солнышко? — с ласковой настойчивостью убеждает он ее. — Видишь ли…

— Куда? — перебивает его Кармен, и уже по интонации Дробанюк догадывается, как нелегко будет уговорить ее.

— Видишь ли, — продолжает он, — сюда, очевидно, телевидение нагрянет с минуты на минуту…

— Ой как интересно! — с восхищением восклицает та. — Может, и меня покажут! Представляешь! Все наши умрут от зависти!

— Представляю, конечно, — с трудом сдерживается, чтобы не накричать на нее, Дробанюк. — Но зачем же столько трупов? Хватит и одного, которого сейчас вытащат.

— Как?! Ты хочешь, чтобы мы ушли отсюда в самый интересный момент? — прибегает к своему испытанному оружию — надувает капризно губки — Кармен.

— Но мы же договаривались, что немножко побудем? и уйдем, — говорит он ей с едва заметным укором, боясь перегнуть палку во избежание худшего.

— Да, но тогда я не знала, что приедет телевидение. Давай еще немножко побудем, Дробанюк, а то я рассержусь на тебя! Ну, ты только представь, что меня покажут по телевизору! Это же завал!

— Конечно, представляю, — лавирует Дробанюк. — Это будет потрясающее зрелище, нет сомнений. Ты затмишь всех теледикторш. Они от зависти тоже могут запросто умереть. А разве это допустимо? Кто же будет программы вести, если их не станет?

Кармен недоверчиво смотрит на Дробанюка.

— Во дает! Ты или шутишь!?

— Мне не до шуток, солнышко. А если нас вместе покажут, что тогда? Ты подумала об этом?

— Ха! — пожимает плечами та. — Думать вредно! Тоже еще нашел причину! И вообще, зачем им тебя показывать?

Потрясенный этой железной логикой, Дробанюк замолкает. Ему ничего не остается, как подчиниться воле обстоятельств. «Черт с ней! — думает он обреченно. — Пусть демонстрирует свои телеса! Не убудет!»

А внизу, на речке, наконец, все готово к поискам трупа. На песчаном пятачке за ходом операции наблюдает председатель сельсовета. Под нещадно палящим солнцем его похожий на картофелину нос уже изрядно подгорел. Однако напряженность момента не дает председателю ни на миг отвлечься от происходящего, и нос расплачивается за это.

И вот с зафиксированной двумя якорями лодки облаченному в скафандр крепышу помогают спуститься по зацепленной за борт металлической лесенке. Водолаз погружается в воду не спеша, и становится видно, как надежно окрашивается скафандр в грязно-бурый цвет.

Водолаз сидит под водой так долго, что даже Оберемченко, устав горевать, с интересом уставляется на речку. Дробанюк нервничает, его беспокоит приезд телевизионщиков. Он опасается, что Кармен и тут найдет возможность чем-нибудь отличиться, свой шанс она наверняка не упустит. Добро бы все ограничилось тщеславными потугами — а если выплеснется за эти рамки? И вдруг ему приходит ужасающая мысль: а ведь телевизионщикам свидетели тоже будут нужны! Снимать-то они приедут сюжет для сатирической передачи о загрязнении Сливянки — как же тут без свидетелей?! Вот и участковый намекнул на это, когда они с председателем сельсовета уламывали Оберемченко… От этой мысли Дробанюка сначала бросает в пот, потом начинает морозить. Он понимает, что надо что-то срочно предпринять, но что? Кармен и трактором сейчас не сдвинешь, да и поздно бежать в кусты — фамилии-то она со своей идиотской непосредственностью преподнесла участковому на блюдечке! И теперь телевидение может их запросто переписать из протокола! Значит, надо любыми способами как-то убрать их из протокола или они прозвучат с телеэкрана на всю вселенную!..

Дробанюк понимает, что теперь все будет зависеть от участкового. Надо дождаться того и попытаться уговорить во что бы то ни стало! Если понадобится — и на колени бухнуться. Иначе — катастрофа, крушение, конец света! Иначе — пиши пропало!

Но участковый пока что в лодке. Дробанюк мечется на крошечном песчаном клочке, словно затравленный зверь в клетке, десяток шагов туда, десяток — сюда, да еще надо осторожно, чтобы не столкнуть в воду, обойти Оберемченко и председателя сельсовета. Рядом с председателем лежит планшетка участкового, и, наткнувшись на нее взглядом, Дробанюк не может оторваться от нее. Его мучительно тянет выкрасть протокол, уничтожить его, выбросить в речку или порвать, хотя рассудок подсказывает, что это глупо, потому что участковый вполне мог запомнить их фамилии.

В лодке — оживление, белокурый молодец и участковый свесились с борта, помогают выбраться водолазу. Но теперь из воды показывается не серо-голубой, космонавтского покроя скафандр, а нечто уродливо-отвратительное, смахивающее на какое-то диковинное чудовище. Грязно-бурое, оно все оплетено водорослями и кажется первобытно волосатым.

Когда крепыша извлекают из этой безобразной оболочки, он долго не может отдышаться.

— Ну что? — нетерпеливо спрашивает с берега председатель сельсовета.