Под горой Метелихой
(Роман) - Нечаев Евгений Павлович - Страница 53

Валерка на лыжах бежал по лесу. Федька с Еким- кой вперед укатили, а он отстал, — петля у него оборвалась. Пока чинил, тех и голосов не слышно. Лыжню они прокладывали на десять километров. Начало темнеть.

Срезал Валерка крюк, хотел напрямик через овраг перебраться. Вон и хутор Ермилов виднеется. За хутором дорога наезженная. И всё под горку.

Катится он по склону, палками снежные шапки с лапок еловых сшибает. Мороз к ночи крепче. Разогнался Валерка. С маху на просеку вылетел — и прямо лыжами на человека. Над самым обрывом в камнях Андрон затаился.

— Цыц! — прошипел бородач и в тот же момент прихватил рукой парня, вдавил в снег. — Цыц!..

Сам приподнялся, шею вытянул, выглянул из-за камня; что там, внизу, Валерке не видно.

— Волки, дядя Андрон?

— Оне, — так же чуть слышно ответил Андрон. Повернулся, сполз с камня. — Ты вот што, парень… Единым махом домой! Вот што отцу-то скажешь: мол, Андрон на месте. Мужиков собирал бы и сразу ко мне. Понял? На хутор не заходи. И обратно так же. Пошел!

Овраг обложили. Валерка опять к обрыву протиснулся.

— Ты, Николай Иванович, тут оставайся, — говорил Андрон вполголоса, — тебе, Карп, на ту сторону, мы с Романом в овраг спустимся. Сейчас там Филька да староста в землянке-то, Пашаня ушел. Хутор-то, вон он, рукой подать. Тепленького возьмем.

— И смотри ты, как ловко придумано! — продолжал он тут же. — Землянка, видать, вырыта загодя. А следов бы не оставалось — по доске с камня на камень перебираются; видел я, как этот конопатый уходил. А дальше там родничок, в любые морозы не замерзнет. И тропка к нему с хутора. И тем хорошо, и этим: прошел и доску за собой утянул. Умно, ничего не скажешь! Вот куда они сруб-то готовили, Николай Иваныч! К этому самому родничку. Вот он где, а мы в Кизган-Таше да на Большой Горе искали!

Еще посоветовались, каждый на свое место направился. Учитель остался у камня, с ружьем наготове.

— Спят, должно, чего им бояться-то! — усмехнулся Андрон. — Ну ладно, пошли, Роман Василич. Стало быть, так: разом дверь вышибаем… А ты, Николай Иванович, смотри. Побежит кто яром — бей сверху! Ну… с богом! — сам себя напутствовал Андрон и первым начал спускаться по глубокому снежному наплыву. Председатель колхоза следом. Наган у него в руке.

Луна повисла над лесом. Огромная, медленно всплывала она над вершинами заснеженных сосен. На снегу легли синие тени. Осторожно пробирался Андрон по дну оврага. Проваливаясь по колено в рыхлом снегу, подошел к землянке. Врыта она в каменистый яр, с боков пнями завалена. Окон нет, только узкий лаз — расселина меж камнями. Сверху коряжина брошена, как лосиный рог. Заледенела коряжина, на рогах снег нетронутый. Рядом пройдешь, ничего не заметишь, да тут и ходить некому.

Постоял Андрон возле лаза, головой покачал, повернулся к Роману. Знаком велел ему отойти назад.

Шагов на двадцать вниз по оврагу спустились, махнули рукой Николаю Ивановичу. Тот к ним подошел:

— Ну что?

— Мудрено… Двери наружной нет. Лаз меж камнями. Вдвоем не протиснуться, — разводил руками Андрон. — Одному никак неспособно: разом салазки свернут.

Говоря это, Андрон передвинулся еще на полшага и намеревался присесть на кучу валежника. И провалился, рухнул по пояс в снег. Выбрался — яма под снегом.

— Выбрали же местечко, — гудел лесовик. — Тут всё оно в ямах. При царизме еще дурень какой-то золотишко искал. Давай, одначе, решать, Николай Иваныч…

Семья хуторянина Пашани за столом сидела. Ребятишки из чугунка картошку таскали, капустным рассолом прихлебывали. Пятеро их у Пашани, набольшему пятнадцатый год, остальные — девчонки и все мал мала меньше, а Дарья шестым последние дни ходит. Гора горой от печки к столу передвигается, в словах на истошный визг срывается:

— Жрите вы, окаянные! Передохнуть не можете… Ты куда, оглашенная, с ногами на стол-то лезешь?! — стукнула меньшую ложкой по лбу. — Сказано: нету! Те еще двое, жеребцы некладеные!..

— Тихо ты! — огрызнулся на жену Пашаня, покосился на сопливую застолицу. — Они тебя в момент под монастырь подведут.

— А мне всё едино, сгорело бы всё оно! — принялась за свое Дарья. — Невмоготу мне больше! Вот святая икона, пойду в сельсовет или к тому же учителю. Сама всё выложу! Ну, куда это гоже: в зиму все босиком остались, а ты их кормишь?! Ночи все как на иголках!

На крылечке шаги послышались. Кто-то шарит рукой за дверью. И еще слышно — двое следом поднимаются по приступкам. Побелела Дарья, так глаза у нее и округлились. Пашаня — ногу на ногу, закуривать принялся, а у самого пальцы трясутся.

— Чай с сахаром! — гулко приветствовал Андрон заробевшего хозяина. — Поздненько, одначе, сумерничаете! — Шапкой смахнул с валенок снег, выпрямился. За Андроном учитель вошел и председатель колхоза. Ружье за спиною у одного, другой руку из кармана не вынимает. Засосало под ложечкой у Пашани.

— С чем пожаловали, люди добрые? — спросил заикаясь.

— Да вот шли мимоходом, — ответил за всех Андрон, — я и говорю Николаю-то Иванычу: зайдем, мол, на огонек. Скажем заодно, што Карп-то Данилыч давно, мол, ему затвор справил. От берданки…

Пашаня огнем цигарку в рот сунул:

— Какой затвор? Какая берданка?! Ни сном ни духом не ведаю про такое!

— Ну как же «ни сном ни духом»? Мишатка твой што кузнецу говорил? «Зайцев тьма развелось, яблони точат!» Обошли мы кругом — нету в саду следов заячьих. И в овраге нет. По доске они у тебя, што ли, прыгать приучены?

Затряслись у Пашани ноги, глаза дикими стали. Дарья губу в кровь прикусила.

— Ну? Чево молчишь?! — сурово спросил Андрон хозяина. — Веди, показывай! Да упредить не вздумай: первая пуля тебе!

— Проволочка там, под корягой… — свистящим шепотом начал Пашаня. — Два раза дернуть… Обождать — и еще раз… коротко.

— Нет уж, ты сам давай! На, накинь полушубок- то! — Повернулся Андрон, снял с крюка полушубок рваной, бросил его на колени Пашане.

Увели Пашаню. Ребятишки так и остались с разинутыми ртами.

В дверях Андрон немного задержался, нахлобучивая шапку.

— Ты уж того, Дарья Кузьминишна, не обессудь, — обратился он к хозяйке, — а только так надо. Полагаю я, ночевать-то мужик не вернется. Не жди. — Еще постоял, посмотрел на ребятишек, скрипнул зубами: — Эх, люди!..

Душно в землянке, чадно от копоти. Филька лежал на нарах головой к двери, староста у коптилки латал зипунишко. Время за полночь, а не спится Фильке. Как в тюрьме, еще и хуже. И уйти некуда. Пашаня сказывал — повсеместный розыск объявлен и карточки разосланы. Как-нибудь перебиться до оттепели, а потом в Сибирь махнуть решил Филька. Тайком от старосты, какой из него дружок! Так уж, косая свела. Если бы не первое дело, жил бы да жил, как другие. Куда теперь?

Потянулся Филька за табаком, помял в ладони табачный лист.

— Хватит уж зелье-то жечь. В кишках зелено! — тряс бородой староста.

— Заткнись! Через тебя здесь коптимся.

— Наказывал я племяннику. Слышно, за Черную речку на разработки лесные народ вербуют. Записался и он. А там человек верный, в заказнике. Приметы я указал. Чтоб сумленьев не было, затвор ему Пашаня отдаст. Вот и приготовит тот надежное место. Козел документы выправит.

— Выправит! Держи карман… То-то он норовит поскорее на Елань сплавить обоих. И от того, носатого, ни слуху ни духу.

— А еще, говорят, бумага пришла в сельсовет: колхозы по весне распустят, — помолчав и не слушая Фильку, продолжал староста, — скотину всю и наделы вернуть велено.

— Примстилось тебе?

— Не примстилось, а точно. Сам Роман ту бумагу привез. И с печатью сургучной. В газетах про то пропечатано, а учитель читать не дает! И еще Ортемий Иваныч сказывал: где-то в понизовье, на Каме, мужики взбунтовались и коммунистов, слышь, скинули. И у нас, не будь этого учителя, давно бы всё было по-старому! Попа, слышно, в оборот забрал. Вот кого еще сжечь-то надо, да заодно и Карпушку бы голодранца.

— Это что — по заказу Артюхи? Трясется он перед кузнецом за Фрола. Кое-что и нам про это дело известно.