Час расплаты - Пенни Луиза - Страница 18

Арман и Рейн-Мари взяли по сэндвичу.

– Мне это не понравилось, – сказал Бовуар, садясь в кожаное кресло, которое объявил своим.

– Что именно? – спросила Рейн-Мари.

– Да все это, – ответил Бовуар. – Общение с кадетами.

– С низшими слоями? – уточнила Рейн-Мари. – Мне показалось, ты наслаждался собой.

– Ну разве что немного, – признался он. – А что это за готка? Как она умудрилась поступить? Похоже, ей даже не хочется быть здесь. Некоторые из кадетов мягковаты, но они, по крайней мере, полны усердия. Она же просто…

Он задумался в поисках слова, потом повернулся к тестю за помощью.

– Нет, не зло, – выпалил Бовуар, опережая Гамаша.

– Я вовсе не это хотел сказать.

– Тогда как бы вы ее описали? – спросил Бовуар.

– Она плывет по течению, – сказал Гамаш. Помолчал и добавил: – Нет, не плывет. Тонет.

– Определенно, она неблагополучная, – вступила в разговор Рейн-Мари. – Почему ты ее принял, Арман? Насколько я помню, ей отказали в приеме.

– Что? – Бовуар с трудом выпрямился в кресле. – Ей было отказано, а вы ее приняли? Почему?

– Я пересмотрел все заявления на прием, – сказал Арман. – Приняты все те, в ком я что-то увидел.

– И что ты увидел в ней? – спросила Рейн-Мари, прежде чем Бовуар задал тот же вопрос, хотя и совсем другим тоном.

– Последний шанс, – ответил Гамаш. – Спасательный круг.

Раздался стук в дверь, и Гамаш поднялся.

– Здесь не исправительная школа, – сказал ему вслед Бовуар. – Полицейская академия – не благотворительное заведение.

Гамаш повернулся, держась за ручку двери:

– Кто сказал, что спасательный круг для нее?

Он открыл дверь – за порогом стоял Мишель Бребёф.

Рейн-Мари поднялась и подошла к мужу.

– Арман, – сказал Бребёф, потом повернулся к ней: – Рейн-Мари.

– Мишель, – проговорила она вежливо.

В его дыхании чувствовался запах виски, но пьяным он не казался.

– Извините, что заявился без приглашения. – Он улыбнулся ей смущенной мальчишеской улыбкой. – Это вышло случайно. Я приехал на день раньше из-за погоды и хотел просто сообщить о своем прибытии. А попал на прием. Я вернулся, чтобы извиниться.

– Что-то я немного устала, – сказала Рейн-Мари Арману. – Пожалуй, пойду лягу. Мишель…

Она кивнула ему, и он улыбнулся.

Когда Рейн-Мари выходила из комнаты, Жан Ги заметил взгляд, которым обменялись супруги.

Рейн-Мари злилась из-за этого второго за день вторжения в ее частное пространство, в ее личное время. Жан Ги редко видел тещу такой сердитой. Арман тоже почувствовал состояние жены и мимолетно сжал ее руку, прежде чем она ушла в спальню и плотно закрыла за собой дверь.

– Ты, конечно, знаешь Жана Ги Бовуара, – сказал Арман, и они обменялись рукопожатием.

– Да, инспектор. Как поживаете?

– Отлично, – ответил Бовуар. – Вижу, и вы тоже.

В свое время суперинтендант Бребёф был боссом Бовуара, но он находился так высоко на служебной лестнице, что они почти не сталкивались. А теперь встретились как равные. Словно ничего не произошло.

Они все играли в одну игру. В шарады.

Одно слово. Похожее на «лицемерие».

Но Бовуар знал, что за этим кроется нечто большее. Да, Гамаши надевали маску вежливости. Однако у их отношений с Бребёфом была долгая история. Не только обид, но и глубокой привязанности.

Победит ли привязанность? Следует ли ей побеждать? Возможно ли такое? Эти вопросы не давали Бовуару покоя.

Жан Ги наблюдал за тем, как Гамаш приглашает Бребёфа войти. Бывший суперинтендант подошел к камину, ожидая, что Гамаш предложит ему присесть.

Это мгновение тянулось невыносимо долго.

Наконец Арман сделал жест рукой, и Мишель сел.

А Бовуар ушел, унося с собой нехорошее предчувствие.

– Угощайся, – сказал Арман, показывая на бутылки на приставном столике.

Не дожидаясь ответа от Бребёфа, он прошел в спальню, где Рейн-Мари развешивала свою одежду.

– Ты в порядке? – спросил он, наблюдая за ее плавными движениями.

Она повернулась к нему, и Арман увидел, что она плачет.

– Ох, – все, что он сумел произнести, прежде чем заключить ее в объятия.

Немного погодя Рейн-Мари отстранилась, и он протянул ей платок.

– Сплошное расстройство, – сказала она и взмахнула платком, словно чтобы очистить воздух. – Когда я вижу Мишеля и слышу его, то на мгновение забываю. Будто ничего и не произошло. А потом вспоминаю, что случилось.

Рейн-Мари вздохнула и посмотрела на закрытую дверь.

– Ты знаешь, что делаешь? – спросила она, промокая платком расплывшуюся тушь.

– Мишель Бребёф не опасен. – Арман взял жену за руки и заглянул ей в глаза. – Он больше не представляет собой угрозу. Он бумажный тигр.

– Ты уверен?

Он кивнул:

– Уверен, ma belle. С тобой все в порядке? Хочешь, чтобы я попросил его уйти?

– Non. Все хорошо. Нужно еще почитать немного. А ты иди и развлекай этого говнюка.

Арман удивленно взглянул на нее.

Рейн-Мари рассмеялась:

– Кажется, я перенимаю манеры Рут. Это так раскрепощает.

– Точно сказано. Когда избавлюсь от Мишеля, вызову экзорциста.

Он поцеловал ее и вышел.

В час ночи Рейн-Мари выключила свет. Арман все еще находился в гостиной с Мишелем. Она слышала, как они смеются.

– Господи боже, а я начисто забыл, – сказал Мишель.

Бутылка виски переехала с приставного столика на кофейный, и уровень содержимого в ней значительно понизился.

– Как ты мог забыть профессора Мёнье? – удивился Арман, наливая обоим еще по глотку. Откинувшись на спинку кресла, он водрузил ноги в тапочках на скамеечку. – Он словно вышел из мультипликационного фильма. Выкрикивал приказы и бросал в нас мелками. У меня до сих пор шрам остался. – Гамаш показал на свой затылок.

– Нужно было увернуться.

– А тебе не нужно было его провоцировать. Он метил в тебя, если не ошибаюсь.

Мишель Бребёф рассмеялся:

– Да-да, я помню. – Его смех перешел в фырканье, а потом смолк. – Три самых долгих года в моей жизни. Академия. Те годы кажутся мне самыми счастливыми. Мы были так молоды. Даже не верится.

– Когда мы поступали в академию, нам было по девятнадцать лет, – сказал Арман. – Я смотрел сегодня на этих ребят и спрашивал себя, неужели и мы когда-то были такими. И не мог понять, когда же мы успели постареть. Кажется, времени прошло всего ничего. Меня удивляет, что мы теперь преподаватели.

– Ты не просто преподаватель, – сказал Мишель, приветственно поднимая стакан. – Ты еще и коммандер.

Он выпил и, глядя в стакан, тихо произнес:

– Почему…

– Oui? – спросил Гамаш, когда пауза затянулась.

– Ледюк.

– Почему я оставил его?

Бребёф кивнул.

– Вы двое, кажется, сегодня обсудили это. Так что ты мне скажи.

– После вечеринки он пригласил меня к себе, – сказал Бребёф. – Он кретин.

– И даже хуже, – подтвердил Гамаш.

– Да, – сказал Бребёф, внимательно глядя на собеседника. – Что ты собираешься с ним делать?

– Ах, Мишель, – вздохнул Арман, положив ногу на ногу и подняв стакан на уровень глаз, чтобы видеть Бребёфа через янтарную жидкость. – Лучше беспокойся за свою сторону улицы. Тут надолго хватит разгребать завалы. А я буду беспокоиться за свою.

Бребёф кивнул, откусил от подсохшего сэндвича и задумался. Наконец он спросил:

– Ты говорил кадетам про стих тридцать шестой главы десятой Евангелия от Матфея?

– Нет. Оставил для тебя.

Мишель попытался подняться, но не сумел. А Арман сумел. Он поднялся и встал над Бребёфом, крупный, надежный, почти угрожающий. Казалось, он и не пил сегодня.

Арман протянул руку и с силой, какой не ждал от него Бребёф в столь поздний час, поднял его на ноги:

– Тебе пора уходить. Ты должен делать свою работу.

– Но какую работу? Почему я здесь? – спросил Мишель, заглядывая мутными глазами в знакомые глаза Армана. – Мне нужно знать.