Фартовый город - Свечин Николай - Страница 12

– Который рефулирует грунт? Что хоть означает это слово?

– Рефулером называется такой тип землечерпательной машины, которая передает выбранный грунт сразу на берег, через специальный рукав с транспортером внутри, – пояснил Кузьмин. – Очень удешевляет работы: не надо помещать его в землеотвозные шаланды. Но такая черпалка у нас только одна, две других обычные.

Сыщик поднялся:

– Последний вопрос, Роман Федорович. Какого мнения вы о покойном Корди? Долго ли он у вас работал и как у него складывались отношения с сослуживцами?

Управляющий развел руками:

– Жалко Аркадия Георгиевича, нет слов. И служил он честно. Никаких недоразумений никогда не было. Пять лет без нареканий, все чин чином… Не знаю, что на него нашло и почему он нас, добрых его товарищей, перед смертью оговорил. Увы, грех на нем.

Лыков поблагодарил хозяина и ушел. Он захотел поглядеть, как рефулер (вот ведь словечко!) углубляет дно напротив Нахичевани. Для этого сыщику требовалось подняться вверх по реке. Он не испугался трудностей и двинулся вдоль береговой линии. Та была сплошь заставлена пакгаузами, корпусами, складами и конторами. Пристани шли одна за другой, а на них грузились и разгружались суда. Всюду сновали тысячи людей: артельщики, приказчики, носаки, посыльные. Приезжий крутил головой и удивлялся такому наплыву. Ростовская набережная знаменита. Дума строила ее уже десять лет, две с половиной версты набережной обошлись городской казне в два с половиной миллиона рублей. Дух богатства и деловой сметки Ростова лучше всего чувствовался именно здесь.

Питерец миновал лесную биржу Максимова, протиснулся сквозь толпу на станции Ростов-пристань (тут его едва не переехал драгиль[18] с полным возом сырых кож), обогнул пароходные кассы и новые корпуса водопровода. Толчея не прекращалась. От криков людей уже шумело в ушах. Это еще зерно не поспело, подумал Алексей Николаевич; в августе тут станет как в психушке… Он оставил позади огромный двор завода Пастухова, затем железнодорожные пакгаузы – и вдруг оказался перед хозяйством Елпидифора Трофимовича Парамонова. Пять каменных амбаров выстроились в ряд перед пристанью, за ними возвышался гигантский корпус паровой мельницы с дымящейся трубой, в глубине краснели двухэтажные казармы и еще какие-то здания. А прямо напротив амбаров стоял тот самый рефулер «Федор Солодов», который сыщик недавно разглядывал в окно. Что он тут делает? До набережной Нахичевани еще не меньше версты.

Землечерпалка между тем дымила, тряслась и изрыгала на берег горы мокрого речного песка. Вдруг что-то треснуло, хрюкнуло, и шум мотора прекратился. На «Солодове» выругались, парень в тельняшке побежал к началу рукава.

– Опять в приемный ящик мусор попал, – весело пояснил сыщику стоявший рядом мастеровой в щегольском картузе. – Теперь чистить будут. Сколько тут этого хавоза – страсть! Чего только нет: и тележные колеса, и якоря, и даже двухпудовую гирю утром выловили. Как забьется приемник, садись и кури…

– А почему это черпалка здесь работает, а не у нахичеванской набережной? – поинтересовался Лыков. – Вроде говорили, они там подрядились, а они, вишь, парамоновскую пристань чистят.

– И-и, барин, видно, что вы нездешний, – охотно откликнулся мастеровой. – Так в Ростове устроено. Елпидифор, лукавый черт, за чужие деньги у себя лоск наводит.

– Как это?

– А вот так. Он в гирловом комитете заправляет, слыхали про такой?

– Ну слыхал, и что?

– Вот. Комитет честь по чести подрядился, это вы верно сказали. Сделаем, мол, вам не просто канал, а цельный речной порт. В газетах об том писали. Пятьдесят саженей шириной, пятьсот длиной и четырнадцать футов глубиной.

– Хорошее дело, разве не так? – поддел собеседника питерец. Тот даже обиделся:

– А я и не говорю, что плохое. Только Парамонов в том деле свой интерес зарыл. Вход на новый рейд будет мимо его собственной пристани проходить, вот где мы стоим. И посему, вишь ли, пристань ему углубят бесплатно.

– Но почему бесплатно-то? Никак в толк не возьму.

– Эх, барин, не прикидывайтесь. Уж поняли давно, я ж вижу. Нахичеванская дума за все заплатит, в том числе и за эти сто сорок саженей. А иначе никто им русло углублять не будет.

«Ну, Блажков, бежать тебе за водкой», – подумал командированный, а сам сказал:

– Безобразие!

Они постояли, помолчали. Тут вдруг мотор на землечерпалке вновь зарычал. Но, пока судно чинилось, рабочие перетащили его рукав на сторону. И Лыков с удивлением увидел, что теперь песок сваливают не на берег, а в небольшие самоходные шаланды.

– Чего это они? – спросил он у мастерового.

– Так положено, – ответил тот с видом знатока. – Подсыплют на левый берег, там, где рыбные заводы. Штоб весной меньше заливало.

– А вон те верзилы почему стоят? – сыщик кивнул влево. Там притулились у причала три особенные шаланды – они были заметно больше других.

Мужик загадочно посмотрел на барина, хотел что-то сказать, но передумал. Вместо этого он спросил:

– Вы с какой целью интересуетесь?

– Да так. Вижу: маленькие работают, а громилы отдыхают. Непорядок.

– А… Утром один приходил, краснорожий, здоровый, как бугай. Тоже все расспрашивал. Не из ваших будет?

– Из каких наших?

– Из сыщиков.

Алексей Николаевич огляделся – рядом никого не было. Он наклонился к уху мастерового и спросил:

– Это ведь те, что по двадцать кубических саженей грузят?

– Они, ваше благородие.

– А стоят почему?

– Не могу знать.

– Не бойся. Скажи, и я сразу уйду.

– Им и так запишут.

Лыков кивнул и отошел. Он догадался. Мошенничество происходило у всех на глазах. Многие видели, что творится, и молчали. Что же за счастливцы работают на больших шаландах? За что им приписывают чужую работу? Ответ на эти вопросы питерец получил немедленно.

С одной из посудин ловко, минуя сходню, спрыгнул на берег белобрысый верзила. Осмотрелся и двинулся к хлебным амбарам. Он шел вихляющей, хорошо знакомой Лыкову походкой. И наружность тоже характерная: золотая фикса во рту, ухмылка, дерзкий взгляд. Шаландер был из уголовных – опытный взгляд сыщика узнавал таких сразу.

Теперь следовало уходить. Если даже простой зевака заметил неуклюжие маневры сыщиков, тем более это сделают фартовые. Самое главное Лыков узнал, а детали надо собирать осторожно, не выдавая себя. И коллежский советник отправился на Дмитриевскую.

Там он первым делом разыскал Англиченкова. Тот сидел в общей комнате и натужно сочинял очередной рапорт. Увидев питерца, отложил ручку-вставку и хотел было подняться. Коллежский советник удержал его от политеса:

– Петр Павлович, вы сегодня в порту были?

– Так точно. Выполнял поручение вашего высокоблагородия.

– Мы же договаривались: без этого.

– Виноват, Алексей Николаевич. Да, я начал присматриваться к кадру гирлового комитета. Начал с наемных работников и вот что узнал. Самая большая землечерпалка, оказывается, тут фурычит, а не в дельте. И шаланды почти все при ней. Аккурат напротив пристани Парамонова ведутся дноуглубительные работы.

– Мы с вами оба хороши, – буркнул питерец. – Уже успели наследить.

И он рассказал надзирателю о своем разговоре с незнакомым мужиком на пристани.

Англиченков смутился:

– Я вроде бы того… аккуратно…

– И я аккуратно. Но когда сразу двое об одном спрашивают, тут и дурак догадается. Надо согласовывать наши действия.

– Виноват.

– Да оба мы виноваты, но зато ниточку нащупали. Вы видели лица этих шаландеров? Тех, что с больших посудин, которые по двадцать саженей земли грузят?

– Видел. Они выстроились напротив хлебных амбаров. Маленькие туда-сюда снуют, возят песок на левый берег. А эти три неподвижны. Шаландеры собрались вместе и в карты режутся. Я прошел мимо, одетый судорабочим. Будто бы земляка ищу со станицы Александровской… К ним тоже обратился. Послали они меня в одно место и продолжили играть.