От Монтеня до Арагона - Моруа Андре - Страница 56

«Отец Горио», относящийся к 1834 году, был первым романом, который Бальзак написал после принятия этого важнейшего решения. Позднее он включил в рамки своей эпопеи книги, написанные до возникновения ее замысла, изменяя для этого имена некоторых второстепенных персонажей. Так, например, при одном из переизданий «Шуанов» он ввел в роман барона дю Геник (действующего в романе «Беатриса»), а в роман «Евгения Гранде» — герцогиню де Шолье и барона Нусингена, «завсегдатаев» «Человеческой комедии». Но свой новый метод писатель применил уже в первоначальной версии романа «Отец Горио». В этом романе вновь появились почти все персонажи из «Истории тринадцати»; так, обаятельный де Марсе, некогда входивший в число Тринадцати и игравший главную роль в повести «Златоокая девушка», становится в романе «Отец Горио» символом торжествующей продажности; человек этот, который обладает красотой, молодостью, умом и цинично относится к жизни, атакует общество, так сказать, изнутри, делая при этом вид, что склоняется перед его условностями. Де Марсе — это байронический пират[325], преобразившийся в денди: такую роль в свое время нередко хотелось играть самому Бальзаку.

Однако Анри де Марсе — скорее символ, чем персонаж, — только мелькает на страницах романа. И отнюдь не он превращает «Отца Горио» в поворотный круг, в ключевой роман «Человеческой комедии». Помимо самого Горио, о котором мы скажем дальше, два человека создают величие книги; оба станут завсегдатаями двадцати романов Бальзака, и оба они воплотят в себе различные аспекты самого автора: мы говорим о Жаке Коллене по прозвищу Вотрен и об Эжене де Растиньяке.

Вотрен — бунтарь, который объявил войну обществу, оказавшись за его пределами; и ведет он эту войну, не гнушаясь никакими средствами. Он установил, что две страсти управляют людьми: любовь к золоту и жажда наслаждений, причем первая из этих страстей — следствие второй. По его мнению, все остальные чувства — сплошное лицемерие. Итак, Вотрен разоблачает несостоятельность общественного договора. Кража, убийство — для него все годится. Этот беглый каторжник не считает, что он хуже других, он только менее труслив, чем они. «Он представляет собою, — пишет Бардеш, — грозного хищника этой саванны, Кожаного Чулка парижской степи, где он выслеживает дичь, прибегая к тем же предосторожностям и продвигаясь той же крадущейся походкой, как дикари в прериях…»

Бальзак наделил Вотрена многими собственными чертами. Подобно всем молодым людям своего времени, писатель еще одержим преклонением перед фигурой Наполеона. Он жаждет найти применение своим силам; он чувствует себя способным привести в движение целые миры и господствовать над ними. И это на самом деле так: «Человеческая комедия» станет триумфом его всемогущей воли. Но, созидая воображаемый мир, он мечтает о победах в мире реальном, грезит о гигантских спекуляциях, о грозном сообществе честолюбцев — франкмасонов современности. В своих мечтах Бальзак был то Феррагюсом, предводителем деворантов, то Анри де Марсе или Максимом де Трай. Это не значит, что Бальзак был чудовищем. Отнюдь нет. Мечты писателя и создаваемые им персонажи нельзя приравнивать к совершаемым поступкам, напротив, таким путем он очищается от дурных страстей. Бальзак никогда не будет поступать так, как поступал Вотрен, но он испытывает симпатию к Вотрену отчасти потому, что завидует могуществу, которым тот наделен, еще больше потому, что предпочитает цинизм лицемерию, но главным образом потому, что Вотрен способен хранить верность в дружбе. Он преступник, но не предатель. Мадемуазель Мишоно, которая доносит на Вотрена, вызывает презрение у Бальзака, да и у всех читателей романа.

Растиньяк, как он описан в романе «Отец Горио», — это персонаж, как говорится, в становлении. Он как бы воплощает переход от иллюзий отрочества к тяжкому опыту мужчины. Он еще очень молод, только недавно прибыл в Париж из провинции и весь пропитан добрыми побуждениями. Любимые мать и сестры внушили ему глубокое уважение к семейным узам и всякого рода добродетелям. Поэтому, что бы ни говорил Вотрен, Растиньяк знает, что мир все же не до конца плох. Однако, оказавшись, как и сам Бальзак, без единого су в Париже времен Реставрации, в Париже, где любовь и слава покупаются, где молодые люди делают карьеру с помощью женщин, а женщины — с помощью стариков, этот двадцатилетний юноша не выдерживает. Единственный его капитал — молодость и красота. Вотрен учит Растиньяка, как лучше пустить их в оборот. Трудно назвать во всем творчестве Бальзака более великолепную сцену, чем та, где Вотрен, сбрасывая маску, открывает Растиньяку, к которому он испытывает необъяснимую привязанность (правда, менее двусмысленную, чем та, которая позднее поставит этого ужасного человека на службу Люсьену де Рюбампре), что по его, Вотрена, мнению, можно назвать столбовой дорогой к успеху.

«Известно ли вам, как здесь прокладывают себе дорогу? Блеском гения или искусством подкупать… Честностью нельзя достигнуть ничего… Бьюсь об заклад: стоит вам сделать два шага в Париже, и вы сейчас же натолкнетесь на дьявольские махинации… Вот жизнь как она есть. Все это не лучше кухни — вони столько же, а если хочешь что-нибудь состряпать, пачкай руки, только потом умей хорошенько смыть грязь; вот вся мораль нашей эпохи. Если я так смотрю на человеческое общество, то мне дано на это право, я знаю общество. Вы думаете, что я его браню? Нисколько. Оно всегда было таким. И моралистам никогда его не изменить. Человек далек от совершенства…»[326]

Следует иметь в виду, что Бальзак весь как бы проникается этим воинственным человеконенавистничеством. В эти минуты он словно становится Вотреном. А между тем по натуре своей он, как и Растиньяк, человек мягкий. Жорж Санд, которая знала толк в доброте, с настойчивостью утверждала: «Сказать об этом гениальном человеке, что он был прежде всего добр, — это значит высказать по его поводу самую высокую похвалу из всех, какие я знаю». Однако, как Растиньяк, как почти все люди, Бальзак был человеком сложным. Подобно Растиньяку, он знал цену преданной дружбе, он преклонялся перед величием возвышенных душ — таких, как Лора де Берни или Зюльма Карро. Достаточно прочесть «Лилию долины» или «Сельского врача», чтобы обнаружить его устремления, отмеченные простодушием и молодостью. Но Бальзак прожил жизнь, полную нужды, исполненную соблазнов и приступов ярости, и он по примеру Растиньяка хотел любой ценой избавиться от такого существования.

Растиньяк в романе «Отец Горио» еще полон щепетильности. Слушая Вотрена, он испытывает отвращение и ужас. Необходимость принимать деньги от госпожи де Нусинген унижает его. Он не желает уподобляться Максиму де Трай. Он полон уважения к Орасу Бьяншону. Он ухаживает за папашей Горио почти с сыновним чувством и один (вместе со слугою Кристофом) следует за гробом старика. И все же он капитулирует, он пойдет на уступки. Когда мы снова встретимся с Растиньяком, он уже будет бароном, статс-секретарем, более или менее сознательным сообщником мужа своей любовницы («Банкирский дом Нусингена»). А в 1845 году он уже станет министром, графом и пэром Франции, у него будет триста тысяч франков годового дохода и он заявит: «Абсолютной добродетели не существует, есть только обстоятельства» («Комедианты неведомо для себя», «Депутат от Арен»). Часто говорили, будто прообразом для этого персонажа послужил Тьер, и возможно, что Бальзак заимствовал у Тьера некоторые черты, создавая Растиньяка, но больше всего он взял у самого себя. Чувства Растиньяка, сидящего у Дельфины де Нусинген, ребяческая радость, которую он испытывает, щеголяя в первых хорошо сшитых костюмах, первые успехи, приятно щекочущие самолюбие, — все это испытывал и сам Бальзак — сначала в обществе маркизы де Кастри, а позднее в пору близости с госпожой Ганской.

Самые лучшие романы — это романы об «ученичестве» («Ученические годы Вильгельма Мейстера», «Красное и черное», «Дэвид Копперфилд», «В поисках утраченного времени»), где романическое чаще всего создается конфликтом между безжалостным миром и юношескими надеждами. В этом смысле «Утраченные иллюзии» — самое волнующее из названий романов, и оно как бы вбирает в себя все остальные. Если рассматривать «Отца Горио» применительно к образу Растиньяка, то это тоже роман об «ученичестве», он открывает молодому читателю картину «жестокого мира, полного соблазнов». Госпожа де Босеан вводит Растиньяка в высший свет, который в ту пору составляли аристократические семейства из Сен-Жерменского предместья[327]; госпожа де Ресто вводит его в менее аристократические салоны, в каких позднее можно было встретить некоторых героинь Пруста; госпожа де Нусинген открывает ему путь в мир деловых людей и финансистов. То же самое mutatis mutandis происходит и в XX веке. Все мы знаем не одного Растиньяка и легко угадываем, кому суждено стать его Дельфиной.