Выбери любимый жанр

Закат в крови
(Роман) - Степанов Георгий Владимирович - Страница 25


Изменить размер шрифта:

25

Филимонов небрежно бросил корниловскую записку на стол и, окинув Ивлева высокомерным взглядом, очень холодно и раздельно проговорил:

— Ваша почетная миссия, господин поручик, окончена. Содержание записки генерала от инфантерии Корнилова и его просьбу ко мне я доведу до сведения полковника Покровского и председательства господина Быча. — Дав понять, что аудиенция окончена, атаман коротким блестящим ногтем большого пальца нажал на кнопку электрического звонка, вделанную в крышку дубового письменного стола, и, когда в дверях появился дежурный адъютант, молодой казачий офицер, спросил: — Ко мне есть еще кто?

Ивлев поклонился и вышел из кабинета.

Пробираясь в Екатеринодар, он представлял себе, как обрадует руководителей Кубани сообщение о походе Корнилова. Как горячо атаман пожмет ему руку и немедля выступит на внеочередном заседании правительства… И вдруг — это нелепое опасение, что Алексеев и Корнилов — как авторитетные военачальники — подчинят себе кубанских добровольцев. Какая чепуха! Просто не верится, чтобы в столь грозную годину могли найтись люди, трясущиеся за свое начальствующее положение!

Над всеми нависла неотвратимая угроза. Вся Россия валится в пропасть. Как же можно перед лицом всего этого не думать о полном и безоговорочном единении сил? Витать в эмпиреях? Не думать о том, что речь идет о жизни и смерти?

Переполненный горечью, Ивлев вышел в светлую, просторную приемную, где расхаживали или сидели парадно одетые атаманские адъютанты.

Вдруг из их группы выскочил молодой, чернобровый, с маленькими темными усами хорунжий. Взглянув на Ивлева, он изумленно всплеснул руками:

— Алексей! Ты ли?

— Однойко! Коля! — в свою очередь изумился Ивлев, узнав гимназического приятеля-одноклассника.

Да, это был он. Все такой же восторженный, порывистый, всегда глубоко обожавший Ивлева. Он обнял Алексея за плечи и, обернувшись к адъютантам, закричал:

— Это же Ивлев! Мой самый закадычный друг! Художник, наш кубанский Левитан! Вот черт! Так это, значит, ты притопал к нам этаким фертом в матросском бушлате! — Однойко снова с неподдельным восторгом обнял Ивлева. — Значит, говоришь: генералы Корнилов и Алексеев идут и по пути лупят совдепы? Это, друзья, великолепно! А мы тут уж начали пятки смазывать. Черт побери! Значит, Екатеринодар надо держать. Скоро подойдет подмога!..

Не выпуская из рук Ивлева, Однойко говорил:

— Идем, сейчас же идем в редакцию газеты «Вольная Кубань»! Там дашь подробную информацию о боях под Егорлыком. Это будет сенсация радужного порядка! Все считали, что корниловцы сгинули, а они идут. Несколько строк об этом — эликсир высшего сорта. Они вольют в наши жилы живительные надежды… Пошли, пошли!.. — Однойко решительно и быстро повлек за собой Ивлева.

Глава одиннадцатая

…Ивлев толкнул железную калитку и, войдя во двор, остановился: так вдруг сильно-сильно заколотилось сердце.

«Живы ли? Все ли дома? Время-то какое! Никто не гарантирован теперь от ужасов разбоя. Вот только что в редакции рассказали, что какие-то неизвестные ранним вечером взобрались по веревке на балкон второго этажа и зверски убили генерала Пржевальского, жившего в соседнем кирпичном доме — на углу Штабной и Посполитакинской».

Кружевные светлые занавески, как всегда, висели в полукруглых окнах. Прежний, с детских лет знакомый вид дома с белыми столбами-колоннами, украшавшими открытую веранду, с лепными гипсовыми орнаментами, обрамляющими карнизы крыши, вызвал в памяти картины той мирной жизни, которой здесь когда-то жили, и Ивлев твердо зашагал по прямой центральной дорожке к парадному крыльцу.

Вздрагивающей от волнения рукой он нажал на черную пуговку электрического звонка и тотчас же увидел за толстым бемским стеклом двери незнакомую молодую полногрудую женщину в ярко-малиновой кофте. Это была, очевидно, новая горничная, и Ивлев приветливо закивал ей головой:

— Я — Алексей, сын Ивлевых! Откройте…

— Проходите, пожалуйста! — Горничная распахнула двери.

Из полуосвещенного коридора в лицо ударило самоварным чадом, и этот чад испугал Ивлева: никогда в родном доме этого не было.

— Где папа? — спросил он.

— Вот, пожалуйста! — Горничная отворила дверь в гостиную, и Ивлев увидел отца сидящим в кресле-качалке с развернутой в руках газетой.

— Папа!

Отец мгновенно отбросил в сторону газету и вскочил с кресла:

— Алеша!

Они, будто ослепленные радостью встречи, изумленно вглядывались друг в друга. Потом Сергей Сергеевич, заключив сына в объятия, неистово ликующим голосом закричал:

— Ле-на-а, Инна-а-а! Скорей сюда!..

Елена Николаевна и Инна вбежали в гостиную и повисли на Ивлеве.

— Алеша! Алексей…

Ивлев торопливо целовал мать и сестру в губы, в лоб, в щеки.

Наконец Инна обратила внимание на матросскую бескозырку и бушлат, восторженно всплеснула руками:

— Матрос! Моряк! И, наверное, как все матросы, большевик? Весь пропах солдатской махоркой.

— Ну-ка, милая Ефросинья Никифоровна, все, что есть в печи, на стол мечи! — обратился к горничной Сергей Сергеевич. — А я разорю свой винный погребок! Там у меня еще рислинг из удельного ведомства князя Голицына.

— Раздевайся, Леша, — сказала Елена Николаевна, смахнув слезы радости со своих больших темных глаз.

— Нет, мама, — Ивлев осторожно отстранил ее от себя, — позволь все с себя сбросить где-нибудь в сарае. И бушлат, и тельняшка кишмя кишат солдатской вошью.

Через полчаса, вымывшийся в ванной, переодевшийся в чистое белье, надев бархатную блузу, Ивлев сидел за столом, уставленным домашними пирогами, пирожками и высокими бутылками рислинга.

— Мне, право, все еще с трудом верится, что я дома, с вами, и вы все живы-здоровы, — говорил он. — В России все перевернуто, разворошено… Екатеринодар — единственный город в стране, который еще в наших руках. Если мы не отстоим его, конец всему. Здесь должны собраться все наши силы… Выпьем за Екатеринодар!

После второго бокала Ивлев начал с пятого на десятое рассказывать о своих злоключениях. Рассказывал, не очень заботясь о хронологии событий…

— А где же лошадь? — спросила Инна.

— Завел во двор, по-видимому, весьма зажиточного кущевского казака, расседлал и пустил к стогу сена. А сам потащился на станцию. Жутко было оставаться в станице. Мог попасть в руки большевиков.

— Так ты, значит, не большевик? — несколько разочарованно протянула Инна. — А я-то отстала от гимназических подруг…

— Ну и хорошо, — перебила ее Елена Николаевна, — а то, может быть, была бы там, где Миля Морецкая… Какие страшные были похороны…

— Это же происходило и в Новочеркасске, и в Ростове, — мрачно бросил Алексей. — Но ничего. Придет в Екатеринодар Корнилов, и к нам потянутся офицеры, казаки. Завтра в газете появится мой материал о победном шествии корниловцев. Редактор обещал набрать жирным шрифтом.

— А я, Алексей, — сказал Сергей Сергеевич, — мало верю в успех борьбы с большевизмом.

— Погоди, папа! — горячо возразил Алексей, возбужденный вином. — Екатеринодар с приходом Корнилова станет центром возрождения России. Если Петроград породил красный октябрь, то Екатеринодар станет колыбелью белого марта. Первый месяц кубанской весны положит начало конца большевизма.

— Твоими бы устами да мед пить, — вздохнул Сергей Сергеевич. — А только члены Кубанской рады, люди как будто образованные и речистые, на станичных сходках неизменно терпят фиаско: возвращаются в Екатеринодар без казачьих пополнений. И теперь вынуждены посылать на убой гимназистов…

— Однако не будем отчаиваться, — сказал Алексей. — Судьбу этой войны определит сильный, разумный вождь, а он у нас есть. И даже генерал Марков видит в нем человека, способного стать великим. Ах, кабы только Лавр Георгиевич вовремя выдвинул лозунги, зажигающие русские сердца!..

— Боюсь, время и обстоятельства не позволят сделаться Корнилову великим, — тихо, раздумчиво сказал Сергей Сергеевич.

25
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело