Батальоны вступают в бой - Свиридов Александр - Страница 3

Ни артналет, ни удар авиации не вызвали среди личного состава батальона паники — многие бойцы и командиры участвовали в прорыве линии Маннергейма и получили хорошую боевую закалку. Но всех тяготила паша пассивность. Среди разведчиков уже были убитые и раненые. Это заставило меня действовать. Я послал Курдюкова в штаб дивизии. Эскадрон вывел в район укрытия, мотострелковую роту привел в боевую готовность, а танкам приказал открыть огонь по фашистам.

Так началась для меня и моих сослуживцев Великая Отечественная война.

И тогда, и много лет спустя я не раз вспоминал Маркауцы. Обидно, что мне не удалось ближе познакомиться с железнодорожником из Румынии. Я не успел даже записать его имени, а дивизионный архив первых месяцев войны погиб.

Хочется сказать доброе слово не только о Маркауцы. Все, кто своевременно сообщал нам об опасности, заслуживают этого. Ведь эти люди не военные разведчики, выполняющие свой служебный долг. Ими руководила гуманная идея — предупредить народ, которому грозит внезапное нападение, помочь сорвать коварные планы агрессора. Ради человечности и человечества они рисковали своей жизнью, родными, а подчас и родиной.

Поздно вечером позвонили от полковника А. Н. Червинского. Командир 164-й стрелковой дивизии вызывал к себе. Я ехал и гадал зачем.

С первого дня войны солдаты Антонеску пытались прорвать нашу оборону вдоль Прута, но безуспешно. К концу недели их активность спала, и на границе воцарилось относительное затишье. Даже не верилось, что на главном направлении немцы продвигаются по тридцать километров в день.

Мы понимали, что покой на участке нашей армии временный.

Штабные землянки дивизии располагались на восточной окраине деревни Доликяны. Я ожидал встретить у Червинского командиров полков, но он сидел за картой один. Чем-то озадаченный, полковник машинально включил электрический свет, хотя вечерняя зорька за окном еще не потухла.

Мне бросилась в глаза резкая перемена во внешности комдива. Невысокий, жилистый, подвижной и быстрый на слово, он на этот раз вяло протянул руку и как-то безучастно предложил сесть.

— Как настроение у бойцов?

Его вопрос окрылил меня. Все мы, советские воины, готовились бить врага только на его земле. Я верил, что наша дивизия в конце концов перейдет к активным действиям. У меня даже голос зазвенел:

— Готовы выполнить любое задание!

— Это хорошо, капитан. А вот населению не помогаешь. Только что новоселицкие женщины…

Он не договорил. Его отвлек телефонный звонок. Полковник взял трубку:

— Червинский…

Но по мере того как он слушал, на его лице опять заметной тенью легли бессонные ночи. Вдруг он резко крикнул в трубку:

— У тебя не разведчики, а… Повтори поиск! Всё!

Повернувшись спиной к телефону, комдив продолжал с раздражением:

— Ситуация! На Южном фронте немцы и румыны сосредоточили двадцать четыре дивизии и пятнадцать бригад. Где они нанесут главный удар? Нужен «язык». И такой, чтобы кое-что знал. А разведчики таскают каких-то кретинов.

Полковник бросил сердитый взгляд на телефонный аппарат. У меня мелькнула догадка: «„Язык“! Вот зачем вызвал».

Но командир дивизии вернулся к прерванному разговору:

— Да… Так вот, новоселицкие женщины жаловались: ни хлеба, ни продуктов у них, А за порядок в Новоселицах отвечаешь ты…

Некогда мне было в разгар военных событий заниматься житейскими делами. Однако приказ есть приказ. В тот же вечер вместе с Курдюковым отправились мы в Новоселицы. Местечко, особенно район станции, румыны каждый день обстреливали из тяжелых орудий. Но сейчас на улицах было тихо и безлюдно.

Нашли пекарню. Дверь нам открыл сторож с огромным рыжим котом на плече. Он поведал: начальство улепетнуло, кладовщик ключи с собой забрал, печи вторую ночь холодные…

— Хотели бабы сами склад открыть, да не тут-то было: не дверь, а броня, что на крейсере. Был у нас такой случай на флоте…

Случай, возможно, интересный когда-то произошел, но слушать было некогда. Я извинился и попросил старика показать, где склад с мукой. Старик оказался прав: толстая железная дверь была закрыта на висячий и внутренний замки.

— Вот бы сюда Иванова! — заметил коновод. — Николай любой замок отомкнет…

Я послал Андрея за Ивановым, а сам решил обойти постройку. Длинное глухое здание, из серого камня, с двумя вентиляторами, под красной кирпичной крышей. К нему примыкал низкий забор, за которым светились окна приземистой мазанки.

Во всем городе ни огонечка — всюду маскировка, а тут два светящихся окна и даже без занавесок. Я постучался. Случай свел меня с братьями-железнодорожниками. Они только что вернулись из трудного рейса. Севернее Львова к их товарному поезду привязались немецкие самолеты, потом обстреливали танки. И все же они угнали паровоз, под обстрелом отцепив разбитые вагоны.

Старший брат, машинист, обрадовался моему приходу и попросился к нам добровольцем:

— Не подведу.

Он был краток и решителен. А младший, помощник машиниста, по-бабьи отговаривал брата:

— Куда лезешь, Паша?! Все это зря! У немца всего больше — и на небе и на земле. Он прет без удержу! Нам скоро крышка!

Хотелось осадить паникера, разъяснить ему, что успехи гитлеровцев временные, но в данный момент было не до разговоров.

— Вы, случайно, не знаете, — обратился я к братьям, — кладовщика соседней пекарни?

— Мамалыгу? Как не знать! Рядом живет…

— Он что, эвакуировался вместе с семьей?

— Может, и сбежал, — пожал плечами старший брат, — только кто-то из них остался. Сейчас мы проходили, так за оградой собака лаяла: кто-то же ее кормит.

— Факт, кормит! — подхватил младший брат. — Я Мамалыгу знаю! Он не только дом — окурок на землю не бросит. В коробочку откладывает. Да и зачем ему бежать? От кого бежать? До Советской власти он тут работал агентом фирмы румынских вин. А кто вам сказал, что он удрал?

Моя ссылка на сторожа пекарни заставила братьев призадуматься. Старик, бывший моряк Черноморского флота, пользовался доверием Кругловых. Павел заявил:

— Ну раз дед сказал, значит, Мамалыга в самом деле снялся с якоря.

— Снялся! А куда? И надолго ли? — Младший брат вытер мокрые руки и подошел ко мне: — А зачем он вам?

История с ключами и закрытым складом еще больше растревожила братьев. Они уже слышали от сослуживцев о том, что в городе нет хлеба. Но не знали причины. Несмотря на смертельную усталость, Павел первым предложил свои услуги:

— Подкараулить надо. Он, поди, ночью придет…

— Факт, придет! — поддержал младший и поднял палец: — Но Тайфун учует нас и лаем предупредит его. Пса бы под буфер…

Задачу решил Курдюков. Он вернулся не только со своим другом, но и прихватил на всякий случай Леру.

И достаточно было Андрею устроить засаду возле дома Мамалыги, как собака поняла, что надо кого-то взять.

Курдюков и братья Кругловы засели в разных местах, но все против ветра. Так что Тайфун полаял, поворчал и притих. Около трех часов ночи Лера, лежавшая возле Курдюкова, поднялась и бесшумно зашагала в темноту. Андрей ничего не слышал, но догадался, что хозяин возвращается домой со стороны ручья, задворками.

Схватка была короткой. Когда Павел электрическим фонариком осветил сопевшего Мамалыгу, он уже лежал на земле, прикрыв голову руками.

Рядом, за каменным забором, остервенело лаял Тайфун. Он рвался на помощь хозяину, но не мог преодолеть ограду. Недалеко от Мамалыги в траве нашли макет со свежим мясом.

Лера, по словам Мамалыги, сбила его в тот момент, когда он хотел перебросить сверток через забор. А о том, что во время падения успел отшвырнуть парабеллум в крапиву, промолчал. Однако Лера отыскала и оружие.

Мамалыга оказался резидентом румынской разведки. Рослый, с волевым подбородком и смелым взглядом, он своим заявлением удивил нас.

— Одно из двух, — сказал шпион, — если вы сейчас разделите мясо поровну между двумя собаками, то я охотно буду отвечать на все вопросы; если же оставите моего пса голодным, ничего не отвечу даже под пистолетом.