Батальоны вступают в бой - Свиридов Александр - Страница 24

Мне не пришлось докурить с друзьями. Снизу раздался голос Устюжанина:

— Товарищ майор, вас к телефону!

Быстро бегу на НП. На проводе генерал Цветаев.

— Держитесь, гвардейцы, к вам идет помощь! Оборона немцев прорвана южнее и севернее вас. К вечеру я буду на Саур-Могиле. Героям вручу ордена.

Приятно было слышать эти слова. Но сколько нужно орденов? При штурме и защите Саур-Могилы был проявлен массовый героизм. Как бы не обидеть хороших ребят.

Очередная атака немцев прикрывала их отход. Полегло фашистов тут порядком. Всю ночь трофейщики подбирали трупы.

Мы тоже начали подбирать погибших и рыть братскую могилу на обожженной площадке кургана. Предвечернюю тишину вновь нарушили залпы. Мы отдавали воинскую почесть гвардии полковнику Сошальскому, гвардии майору Филатову, гвардии капитану Иванову, гвардии младшему лейтенанту Шевченко…

Список огромный. Утрата настолько велика, что ни приезд командарма Цветаева, ни речь члена Военного совета Булатова, ни заслуженные награды — ничто не могло отвлечь от тяжелой думы.

С вершины Саур-Могилы я смотрю на запад. Далеко на горизонте виднеются два облака, похожие на огромные скирды хлеба. Закат поджег их, и они вспыхнули яркими кострами.

Завтра нам идти туда, там Донбасс.

Разведчики, побывавшие во вражеском тылу, принесли оттуда письмо-листовку, написанную старыми донецкими шахтерами. Они обращались к войскам нашею фронта: «Гоните фашистов безостановочно, бейте их, проклятых, скорее освобождайте нашу исстрадавшуюся горняцкую землю. Очищайте от вражьей нечисти шахты и заводы, чтобы снова цвел, работал и славился Донбасс…»

Эти слова, идущие от рабочего сердца, нельзя было читать без волнения. Комсорг полка Петр Мартынов, держа в руке наказ шахтеров, спросил гвардейцев:

— Кому из вас Донбасс — родина?

— Мне! — отозвался младший сержант Данилов. — Я из столицы Донбасса.

Петр Иванович вручил Данилову листок и попросил его зачитать на митинге. Данилов не только зачитал, он рассказал о своей шахтерской семье, вспомнил, как вместе с отцом первый раз в жизни спустился под землю и как потом в школе написал на эту тему сочинение.

Сын шахтера говорил, казалось бы, о самых обычных вещах, но я заметил, что собрание его слушало с большим интересом. И это потому, что речь шла о счастливой юности, о всем хорошем, что теперь запачкано и отравлено коричневой чумой и за что им, гвардейцам, надо сейчас идти в бой.

Удивительный талант у Петра Ивановича. Все митинги, собрания он проводил интересно, каждый раз по- новому. И что любопытно, он никогда заранее не готовил ни текста докладов, ни шпаргалок для выступлений активистов. Мартынов умел словом увлекать своих слушателей, воздействовать на их умы и сердца. Здорово у него это получалось. И внешностью он вышел: стройный, красивый. Артист, да и только! У одного нового комсомольца даже возник вопрос, такой ли их вожак и в бою, как на митингах да собраниях. И он спросил комсорга:

— Товарищ лейтенант, вот мы в атаку ходили, а вы где были в это время?

— Спал, милый мой! — ответил Мартынов.

Раздался дружный хохот. Бойцы знали Мартынова как одного из смелых воинов полка, и его неожиданный ответ развеселил всех.

Если бы Мартынов обиделся на спросившего и стал рассказывать о своих подвигах, то это был бы не Мартынов.

Петр Иванович родился в городе Надвоица, Медвежьегорского района, Карельской АССР. Суровая природа с детства приучила его не бояться трудностей. С первых же дней войны он рвался на фронт, но по возрасту Петра не брали в армию. Тогда он прибавил себе год. По росту он походил на призывника. Мартынов организовал группу семнадцатилетних пареньков-лыжников и через ЦК комсомола добился отправки их на фронт вместе с лыжным батальоном. В наш полк он прибыл зимой 1942 года.

Простой, общительный, Мартынов быстро сблизился с людьми. Человек отваги и риска, он рвался туда, где было труднее и опаснее. Комсомольцы шли за ним, как говорится, в огонь и в воду. На его груди уже были ордена и медали.

Но особенно его талант раскрылся, когда он стал комсоргом полка. В Мартынове удачно сочетались трезвый ум и незаурядная смелость, озорство и скромность, острый юмор и душевность.

Помню — это было на берегу Миуса, — боевые друзья Сигал, Овтин и Масюк сплели лапти и подарили их юной санитарке, за которой все трое ухаживали. Мартынов знал о затее товарищей и не отговорил их. Видимо, считал, что, где молодость — там и шутки. Но «любовь» обиделась, заплакала и пожаловалась мне на бестактность «мушкетеров», как звали в полку Сигала, Овтина и Масюка. Я сказал об этом комсоргу. Мартынов улыбнулся:

— Ничего, уладим.

И уладил.

Однако вернусь к митингу на кургане Саурском. Речь Мартынова мне запомнилась. Он призывал гвардейцев мстить врагу за насилие над советскими людьми, за разрушенные города, шахты, разбитые станции и железнодорожные пути, разграбленные села и поселки.

В Донбассе тогда жили мои две сестры. Я ничего нс знал о судьбе родных. И, естественно, волновался за них. Жена в последнем письме сообщила, что она с сыном уехала из Сталино (ныне Донецк), когда город бомбили и обстреливали из дальнобойных орудий.

Комсорг говорил гневно, страстно. Его тоже война разлучила с матерью и сестрой. Дорога к его родному Кировограду лежала через Донбасс.

Участники митинга дали клятву как можно скорее освободить «всесоюзную кочегарку».

Утром 2 сентября ко мне прибыл офицер связи. Он привез приказ на наступление. Люди, машины пришли в движение. И вот колонны полка запылили на дорогах. С неба нас прикрывала авиация. Гитлеровцы откатывались на запад, не всегда оказывая серьезное сопротивление.

С болью в сердце проходили мы мимо развороченных шахтных надстроек. Когда-то здесь все кипело, дышало жизнью: скрипели блоки подъемников, звенели вагонетки и на верху террикона вечером красная лампочка извещала о трудовых победах горняков.

К вечеру полк занял Благодатную. Рядом виднелась окраина города Иловайска с его заводскими трубами и столбами дыма от пожаров. Это крупный железнодорожный узел: отсюда ветки бегут по всему Донбассу. И конечно, противник поспешно подбросил сюда свежие силы с приказом удержать Иловайск.

Времени для подготовки к штурму — одна ночь. Решил немедленно организовать разведку. Старшина Сергей Кораблев готов был сам отправиться на поиск, но Мартынов предложил послать комсомольца П. II. Плавадских. Молодой разведчик, не по летам спокойный, сосредоточенный, внушал к себе доверие с первого взгляда. И я согласился с этой кандидатурой. Алехин поставил перед ним задачу — разведать огневые точки противника, расположение его частей и нащупать наиболее слабое место в обороне. О маскировке, сигнализации, составлении схемы с ним побеседовал помощник начальника штаба Николай Михайлович Виноградов.

Всю ночь мы готовили подразделения. С Иваном Алексеевичем Алехиным разработали план атаки. В нашем распоряжении имелась схема города и окрестностей Иловайска, которую Виноградов составил с помощью местного жителя.

Рано утром вернулся Плавадских. Удачно проникнув в неприятельский тыл, он добыл интересующие нас сведения. Теперь мы знали, где располагаются подразделения и огневые точки гитлеровцев, откуда лучше всего подойти к Иловайску. Его обороняли два пехотных батальона с двумя дивизионами артиллерии и четырьмя минометными батареями. В резерве имелись танки и самоходные орудия.

В 7 часов утра взлетела зеленая ракета. Артиллеристы трех полков открыли прицельный огонь. Иловайск прикрывала укрепленная высота 213.6. По ней сейчас и били все пушки и минометы нашего полка.

Снайперскую стрельбу на этот раз показали расчеты Масюка. Прямыми попаданиями они уничтожили три огневые точки.

Но вот в небо взлетела красная ракета, и гвардейцы ринулись на высоту. Ожил крупнокалиберный пулемет немцев. Его быстро подавила минометная батарея Сигала. Постепенно разгораясь, бой принял упорный и ожесточенный характер.