Пятничная я. Умереть, чтобы жить (СИ) - "Это Хорошо" - Страница 39

— Как я сказал, так и будет, — негромко напомнил дор Халльрод, и Янис-Эль увидела, как эти слова ударили в ее мужа, словно бронебойный снаряд под башню танку, попавшему в засаду в чеченских горах.

Пресветлый дор Несланд вздрогнул всем телом, выпрямился и, пряча глаза, произнес свое короткое слово:

— Да.

* ОКО́Т, окота, мн. нет, муж. (спец.). Действие по гл. окотиться; роды кошки и некоторых других животных (крольчихи, белки, львицы, овцы и др.).

Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935–1940.

Синонимы: роды, ягнение

Янис-Эль, шокированная до глубины души, замерла, всматриваясь в лицо дора Несланда. Глаза у того были по-прежнему потуплены. Уши пылали.

— И кто же будет моим палачом?

«Благодарный» супруг не ответил. Лишь желваки играли у него на бледных щеках. Халльрод усмехнулся.

— А вот хоть бы и наш новый начальник гарнизона капитан Фьорнфельт…

— Прошу простить, пресветлый дор, не обучен. Это не входит в мои должностные обязанности, — лицо капитана сделалось простым, как топор, и таким же жестким.

Халльрод поизучал его несколько секунд, недовольно пожевал губами и махнул рукой в сторону столпившихся рядом солдат.

— Ну так назначьте кого-нибудь!

Фьорнфельт, сохраняя на лице то же самое «топорное» выражение, развернулся к разномастной толпе.

— Кто-нибудь желает завтра утречком высечь молодую супругу нашего господина?

— Эльфу-то эту мелкую? А за что? — донеслось откуда-то из самой гущи.

Фьорнфельт вновь обратил взгляд на пресветлых доров и вопросительно вскинул бровь. Халльрод распрямил плечи и шагнул вперед, встав рядом с капитаном. Пошарив по толпе глазами, словно в поисках чего-то, он выкрикнул:

— Пресветлая дора Янис-Эль посмела поднять руку на своего супруга. Ударила его.

— Бьет — значит, любит, — донеслось из толпы, и солдаты заржали, толкая друг друга локтями.

Несланд молчал, по-прежнему глядя в землю. На душе у Янис-Эль было так пакостно, что не хотелось ни говорить, ни что-то доказывать, ни даже сопротивляться. Вот прикажи сука Халльрод пороть ее прямо сейчас, она бы и пальцем не шевельнула против… Наверно.

Пауза затягивалась. Фьорнфельт с кривой ухмылкой вновь спросил о наличии желающих примерить на себя роль палача, но таковых не нашлось. Более того, люди постепенно начали расходиться, переговариваясь и косо поглядывая на Янис-Эль и тех, кто стоял с ней рядом.

— Добровольцев нет, — Фьорнфельт обозначил поклон в сторону пресветлого дора Халльрода. — А приказывать не имею права. Не заплечных дел мастерами служить нанимались.

Халльрод смотрел на капитана со злостью и предупреждением, но лицо Фьорнфельта хранило все то же непрошибаемое выражение, к которому теперь добавилась и доля иронии. Так здоровенный волкодав мог бы наблюдать за мелкой салонной собачонкой. Титус, следивший за развитием событий с неприкрытым любопытством, хмыкнул. Халльрод нервно дернул тощей шеей.

— Тогда я лично накажу вашу жену, Эйсон. Или вы предпочтете провести экзекуцию сами?

— Нет, — сказал дор Несланд и обхватил себя за плечи руками, словно так хотел унять охватившую его дрожь. — Нет! НЕТ! Никогда ничего подобного в моем Доме не было! И не будет! — Несланда колотило все сильнее. Он уже слова-то выговаривал с трудом — так тряслись губы и цеплялись друг за друга зубы. — Не было и не будет! Все слышали?!

— Да, — тут же подтвердил капитан Фьорнфельт и повторил в полный голос — так, что звук разнесся по всему внутреннему двору. — Никаких порок не было и не будет. Так сказал наш господин.

— Эйсон! — выкрикнул Халльрод и уже собрался произнести еще что-то, но тут Несланд, у которого его странный припадок сделался еще сильнее, вдруг упал на землю и забился в судорогах, закатывая глаза. Из уголка его рта побежала кровь.

Началась суета. Хозяина замка подняли на руки и перенесли в дом — в его спальню на втором этаже, расположенную, как поняла Янис-Эль, в непосредственной близости от детских. Вновь вызванная знахарка заохала и велела немедленно послать нарочного в город, где наличествовал практикующий маг-лекарь.

Про Янис-Эль и порку все забыли…

Можно было бы вздохнуть с облегчением, но мужа-«сто рублев убытку» почему-то было чертовски жаль. Янис-Эль стояла в углу, чтобы не мешать знахарке и суетившимся слугам, которые по ее приказу приносили то одно, то другое, смотрела на разом посеревшее и постаревшее лицо этого дуралея и думала о том, что он еще, на самом деле, совсем молоденький — лет двадцати пяти, не больше, и по этой причине наивный и глупый, и жизнь его не трепала, как следует, а если и трепала, то совсем не закалила, а, скорее, надломила, и рана эта совсем свежа и все еще причиняет острую боль…

Стоять и вот так жалеть дора Несланда было глупо. Нужно бы не о нем, а о собственном положении думать, решать, как быть дальше. Но Янис-Эль стояла и жалела, пока оставались силы. А после ушла, никем не замеченная. Помочь она все равно ничем не могла. Выйдя в коридор, она свернула направо, и сама не заметила, как закруглилась в комнату к детям. Да и куда еще ей было идти в этом совершенно чужом доме, в котором она тем не менее уже успела обзавестись мужем, подраться с ним, получить по башке, убить парочку кадехо и чудом избежать порки?

В детской было тихо и покойно*. Ханна читала, пристроив на носу очки с толстенными линзами. Дети слушали. И так увлеченно, что тихое появление Янис-Эль прошло для них незамеченным. Она присела к стене у двери прямо на пол и обхватила себя руками за колени. Все еще болела голова — но уже как-то тупо, привычно. И тянуло в животе — в последний раз она ела что-то на постоялом дворе днем. И было это, как казалось теперь, сто лет назад. Проклятое платье начало подсыхать и теперь стояло колом и даже как-то хрустело, сминаясь. Лицо, уши и кожа головы под слипшимися от крови кадехо волосами нестерпимо чесались, и Янис-Эль твердо знала, что виной тому не магическое внушение, а банальная грязь. Ей требовалось помыться, постирать и хоть что-нибудь съесть, но опять в этом проклятом доме никто и не подумал позаботиться о ее нуждах.

Можно, конечно, было бы самой сходить распорядиться и о том, чтобы погрели воды, и об ужине, но сил ни на что не было совсем… Больше всего хотелось уснуть прямо здесь, свернувшись клубочком на полу — лишь бы не идти никуда, только бы не шевелиться и ничего не делать.

Ханна закончила читать, громко захлопнув книгу, и этот резкий звук разбудил Янис-Эль, которая только в этот момент поняла, что, кажется, действительно задремала.

— Теперь молоко с пряником и по кроватям.

Услышав про молоко и пряник, живот Янис-Эль окончательно взбунтовался и потребовал себе пропитания долгим и громким бурчанием.

— Ой, — сказала Ханна и вытаращила свои и без того огромные из-за толстых линз глаза, которые теперь, казалось, полностью заполнили собой стеклянные выпуклости.

— Янис-Эль! — завопил Альф и подскочил на ноги. — Ты такая смешная! Папе надо тебя нарисовать.

Лута подошла ближе и присела на корточки.

— Что с тобой?

— Устала, перепачкалась, оголодала и вконец измучилась.

— Бедная, — Лута было протянула руку, но отдернула ее в последний момент, сморщившись. — И некому о тебе позаботиться.

— Некому, — подтвердила Янис-Эль и вздохнула, почти всхлипнула — так себя неожиданно стало жалко.

— Вам бы переодеться и для начала хотя бы умыться, — поджимая губы, сказала Ханна.

— Да я бы с радостью, — Янис-Эль пожала плечами. — Вопрос — где? И во что? Потому как никто мне комнату мою не показал, если такая для меня вообще была предусмотрена. Да и где мои вещи, я понятия не имею.

Конечно, она в некоторой степени кривила душой. Где ее сумка, Янис-Эль видела прекрасно. И, скорее всего, она была как раз в комнате, которую выделили для будущей супруги главы Дома, так что найти ее не представляло труда. Но все это оставалось лишь предположением. А чем его подкрепить, было непонятно. Все оказались слишком заняты этим дураком непутевым — пресветлым дором Несландом. Что, интересно, скажет вызванный из города лекарь о том странном приступе? Ведь до него впечатления тяжело больного человека Эйсон совсем не производил. Скорее, человека, измученного жизнью. «Или собственной глупостью!» — постановила Янис-Эль и начала с кряхтением вставать.