Лабиринт (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 23

И во всей этой обстановке взгляд зацепился за единственное светлое пятно среди строгих линий темного дерева, внезапно я осознала, что это фоторамка. Я подошла поближе, чтобы рассмотреть, и в который раз удивилась — какое мне до этого дело? А когда увидела, что это фото мамы, почувствовала, как вспыхнула, мне моментально стало жарко, даже руки задрожали от негодования. Фото он поставил. Память чтит. Да какое вообще право имеет??? Тоже мне, страдалец нашелся. Схватила рамку и прижала к груди, и в этот момент дверь отворилась… Я замерла, не способная сдвинутся с места, отец устремил на меня свой взгляд, и несколько секунд мы так и смотрели друг на друга, не моргая. Очевидно, он так же, как и я, не ожидал этой встречи, и сейчас, пытаясь понять, что происходит, выжидательно молчал. Я резко спрятала руку с фотографией за спину, всем своим видом показывая, что не собираюсь ставить то, что взяла, на место. Демонстрируя, что это только мое…

Он сделал шаг навстречу и, так и не отводя от меня взгляд, спросил:

— Что ты там прячешь, Карина?

— Ничего… это то, что принадлежит мне…

Он приблизился еще, пытаясь рассмотреть, что находится у меня за спиной.

— Карина… что ты прячешь? — я чувствовала, как в его голосе зазвучали стальные ноты…

Я попыталась его обойти, сделав шаг в сторону.

— Это мое… Мое… Она не должна стоять здесь…

Он преградил мне путь и обхватил руками мои плечи:

— Что с тобой происходит и почему сюда вошла?

— А что, мне нужно персональное разрешение? Или это уже не мой дом, папочка?

— Ты прекрасно знаешь, что это твой дом. И именно поэтому я не понимаю, почему ты крадешься и ведешь себя, как…

— Как кто, а? Как воровка, да?

— Карина… прекрати.

— Почему, папочка? Говори, как есть… Преступница… Так мне есть у кого брать пример…

Я знала, что ему больно, знала, насколько жестоко звучат мои слова, но не могла остановиться, мне хотелось ударить. Сильно… Я так же знала, что он не станет идти у меня на поводу, и от этого желание вывести его из себя становилось все сильнее.

Меня била дрожь, я глубоко дышала, пытаясь не сорваться на крик, и в эту секунду фото выпало из моих рук, стекло разбилось. Он метнул взгляд на пол и когда увидел, что я хотела у него отнять, прикрыл глаза, а я заметила, что его губы сжались в тонкую линию. Вот так тебе. А как ты думал? Что я пожалею, узнав, как ты тут втихую тоскуешь по маме? Тоскуй, хоть сдохни от тоски, но ничего не вернешь.

— Черт возьми… ты даже фото ее не смог сохранить, — я присела на корточки, отодвигая в сторону осколки, руки дрожали так, что я не могла справиться, и один из кусочков стекла впился мне в кожу. Я отдернула руку и непроизвольно сунула палец в рот.

Он двинулся ко мне и тоже присел, пытаясь заглянуть мне в глаза, и взял за запястье.

— Ты поранилась, покажи…

Я отпрянула от него и, резко поднявшись, сделала шаг назад:

— Не трогай меня, не прикасайся ко мне никогда, понятно? Меня еще не так ранили, и ничего — живая… живая я, и ты живой, а она, — со всей силы сжав пальцами фотографию, — она мертва… И это все ты. Ты. Это ты должен гнить в земле, а не она. Зачем ты вообще приехал? Кто тебя ждал? — я не могла уже сдерживаться, перешла на крик, с каждым словом все больше распаляясь. — Ты должен быть умереть, ты, а не она, — слезы ручьем полились по моим щекам, причиняя боль и принося облегчение одновременно. Сколько раз я прокручивала этот момент у себя в голове, каждое слово, каждый жест, даже слышала звук этих невидимых пощечин, которыми так щедро его одаривала.

Он сделал шаг назад, слишком сильным оказался удар, от такого не придешь в себя мгновенно, нужно несколько секунд передышки. Я наблюдала, как менялось выражение его лица, и мне казалось, что я вот-вот зайдусь в приступе истерического смеха.

— Да, должен был, ты права. И хочу этого не меньше тебя, только права не имею. Теперь уже не имею, мне есть ради кого жить… — его голос зазвучал так глухо, словно из подземелья, лишенный твердости, наполнен отчаянием и сожалением.

— Это ты мне сейчас говоришь о смысле жизни? Ты? Да что ты об этом знаешь? Это я тебе умереть не даю, да? Так я помогу — избавлю тебя от ответственности… Завершу начатое теми ублюдками. Чего не сделаешь ради папы, — прищурив глаза, выпалила я. Вытерла слез рукавом и отвернулась.

Видимо сейчас я слишком сильно его задела, добралась до того самого места, попав в которое, рассыпается вся броня. Потому что слишком болезненно, настолько, что наружу вырывается самое сокровенное. Он, приближаясь лицом к лицу и все больше углубляя каждый вдох и выдох, отчеканил:

— Ты… что… несешь? — он сильно тряхнул меня за плечи. — Ты можешь ненавидеть меня до конца своих дней, но меня… Меня. И как бы тебе не было тяжело, ты будешь жить. Поняла меня? Будешь. Ради памяти своей матери… Жить, не забывая о ней, даже когда больно, даже когда хочется сдохнуть. Потому что она бы этого хотела.

Я начала вырываться из его крепкого захвата, но безуспешно. Он держал меня словно в тисках, заставляя смотреть себе в глаза.

— Отпусти меня. Отпусти. Не прикасайся, я не хочу.

Он сразу же, в эту же секунду опустил меня, разводя руки в стороны и показывая, что не держит больше. Я ринулась к двери и побежала в свою комнату, размазывая слезы по щекам. Мне казалось, что я задыхаюсь, настолько сложно давался каждый вздох, и я, резко дернув ручку двери, подбежала к окну и рывком открыла его, хрипя и жадно ловя ртом воздух. У меня кружилась голова, в висках болезненно пульсировало, перед глазами замелькали разноцветные круги и к горлу подступала тошнота. Боже. Что со мной происходит? Это походило на приступ панической атаки, самый сильный из всех, которые мне пришлось пережить. Окинула глазами комнату, безуспешно пытаясь понять, куда же я закинула свой телефон. Начала переворачивать вещи, постель, сбросила на пол одеяло, подушки, стойку с дисками, пока не вспомнила, что он в сумке. Дрожащими руками начала открывать молнию, только ничего у меня не получалось. Я тряслась, прикрывая ладонью рот, мне казалось, что меня сейчас вырвет, пока наконец-то не удалось вытащить то, что искала.

— Берн… Берн… я же не удаляла тебя, я точно помню… Вот. Есть. Нашла, — и нажав на кнопку вызова, начала ждать, пока на том конце провода мне ответят…

Я проснулась от утренней прохлады, она касалась кожи через приоткрытое окно, заставляя слегка поежиться, и в тот же момент с наслаждением понять, что на мне его куртка и мы куда-то едем, я чувствую, как машина скользит по трассе. Именно трассе, потому что нет светофоров и пробок, и стало страшно — вдруг мне все приснилось? Весь этот сумасшедший космос с неоновыми взрывами сверхновых, после которых побаливает горло, потому что я никогда в жизни столько не стонала и не кричала. Я не хотела открывать глаза — я была все еще там. В этом вязком космосе. Вспоминала его губы, руки, низкий голос и запах. Боже. Как же он пахнет. Именно его кожа. Запах опасности, адреналина, секса и мужчины. Калейдоскоп оттенков, смешиваясь, создавали этот неповторимый аромат с наркотическим дурманом, и сейчас я вдыхала его полной грудью. Этот же запах остался на мне. Я пропиталась им насквозь, и краска заливает щеки при воспоминании, что он со мной делал и что говорил… что я позволяла с собой делать и как умоляла не останавливаться, но он остановился. Если бы кто-то сказал мне, что это был не секс, я бы ответила, что секс уже в том, как он проводил костяшками пальцев по моей щеке, ключицам и по груди. Секс — это даже его взгляд, подернутый маревом голодного желания. Никто и никогда не смотрел на меня так, как Макс. Я чувствовала себя женщиной в полном смысле этого слова, добычей, безвольной куклой, готовой на все, лишь бы это не прекращалось. Он не ласкал — нет, он пожирал меня с этими хриплыми стонами, бешеным дыханием и поцелуями, оставляющими отметины. Я не могла себе представить даже десятой доли того сумасшествия, которое творилось со мной в этот момент. Порабощающая властность, полный контроль надо мной и над собой. Железная выдержка и в тот же момент яростная эмоциональность. Дает понять, что он на грани срыва, и мрачная похоть рвется наружу, но я понимаю, что он может балансировать на этой грани бесконечно, выматывая и меня, и себя. Чувствую этот металл в его мышцах, напряженных и твердых, в сжатых скулах и раздувающихся ноздрях. Непреклонное решение… и мне уже все равно, потому что он ни на секунду не прекращает доводить меня до безумия.