Время увядающих лилий (СИ) - Поляков Владимир "Цепеш" - Страница 31

Вот уж если зашёл разговор о Милане, Венеции и прочем, то пришлось корректировать изначальные планы на беседу и закапываться в детали венецианской помощи и раздела герцогства Миланского. Что им — это уже ясно, а вот что нам и что оставить в качестве пряника для Тигрицы из Форли — это предстояло обсудить. Равно как и те доводы, которые предстоит выдвинуть для того, чтобы она приняла предложение не под нажимом, а от души. Затаившая даже не злость, а досаду Катарина — не та проблема, с которой в принципе хочется иметь дело — сейчас, в близкой перспективе или вообще в крайне отдалённом будущем.

Папская область, Остия, январь 1494

Серебряный кубок, по счастью пустой, с силой был брошен в стену, после чего с печальным звяканьем покатился по полу. Перуджа! Вот тот город, который мало-помалу стал своего рода столицей, центром притяжения тех лордов Романии, которые видели в нас, Борджиа, главную для себя угрозу. Теперешний властитель города, Асторре Бальони, был представителем семьи, которая ещё с первой половины века как вцепилась в город с прилегающими землями, так и не выпускала Перуджу из своих лап. Вдобавок как он сам, так и его де-факто формальные родственники-соправители, имели сильные дружеские связи с семейством Колонна, что тоже не абы что и абы как. Более того, неподалёку от Перуджи, почти на побережье Тразименского озера стоял замок под названием Маджоне — главная резиденция кардинала Орсини. Орсини, Колонна… и Перуджа, чтоб ей пусто было, как и всему роду Бальони, давно держащихся очень уж независимо от Рима и поддерживающих всех, кто выступал против понтификов, пытающихся хоть как-то окоротить своих вассалов.

Почему Перуджа вызвала у меня приступ ярости именно сейчас? Дело всё в том, что некто Никколо Орсини ди Питильяно, явно заподозрив что-то, рванул туда и приказал собранным уже войскам стягиваться в ту сторону. Утечка информации, тут и гадать не стоило! Но как, откуда, когда? Загадка да и только. Слишком мало людей было посвящено хотя бы в часть планов семьи Борджиа, не говоря уж о всей картине, известной лишь абсолютно верным людям. И всё это на фоне только-только завершившихся тяжёлых переговоров с Катариной Сфорца. Успешных, что особенно радовало!

Более того, испанские войска уже отправились морем на Сицилию, да и венецианцы готовы были со дня на день отправить свою часть собирающейся соединённой армии прямиком через земли Феррары. Хорошую такую часть, под общим командованием герцога Мантуи Франческо Гонзага, заметно выделяющегося своими талантами. Герцога Феррары Эрколе д’Эсте никто и спрашивать не собирался по поводу разрешения. Назвался нейтралом? Вот и огребай по полной программе за своё слабодушие, причём сразу от всех. Франко-миланские войска ведь так и не вылезли с территории Модены, хозяйничая там по своему усмотрению, вывозя всё мало-мальски ценное, а заодно сажая в крепости герцогства собственные гарнизоны. Впрочем, последнее большей частью относилось именно к французам, Сфорца от этого несомненно вкусного куска отпихнули в сторону, оставляя лишь возможность мало-мальски пограбить. Тоже неплохо, но явно не то, на что Мавр изначально рассчитывал.

Но венецианцы должны были начать выдвигаться на днях… А Гонфалоньер, мать её, Церкви, чёртов Орсини, уже рванул в Перуджу, стягивая в эту область всех, кого мог. Оттого меня и переполняла злость. Временно, но переполняла.

— Хватит посудой бросаться, Чезаре! — Мигель, лично сообщивший мне эту новость, был хоть и в не лучшем расположении духа, но и злобиться вроде как не собирался. Или уже пережил вспышку эмоций, этого тоже нельзя было исключать. — Твои враги тоже умные, иначе ты бы даже врагами из называть не стал.

— Кто… нас… предал? Или где мы ошиблись? За Гонфалоньером Церкви должны были следить. Хорошо следить, так, чтобы и мышь незаметно не проскочила.

— Мышь и не проскочила, — хмыкнул Корелья, поднимая с пола кубок и ставя его на полку, подальше от меня. — Проскользнул венецианский купец, у которого давние дела с Орсини, Коррадо Франкитти. Останавливай мы всех и каждого, Орсини ди Питильяно понял бы всё ещё раньше. Сейчас же только после того, как венецианские друзья наших врагов открыли им глаза… на многое.

— Р-республика! Удержать внутри этих советов и сенатов тайну всё равно что наполнять пригоршнями дырявую бочку. Но мне полегчало.

— Потому что не было предательства?

— Было, Мигель, но не среди наших людей, — поправил я друга. — Значит, пора действовать, а то ведь дураку ясно, что пока ещё Гонфалоньер Церкви послал верных людей и в Неаполь и в Милан. У нас остаётся мало времени, придётся начать несколько раньше запланированного.

— Соединиться с венецианцами и самим ударить по Неаполю, пока флорентийцы Медичи при помощи части вассалов Святого Престола сдерживают миланцев и тех французов, что под командованием Бурбон-Монпансье?

Не мне одному сегодня подтормаживается. Погода что ли плохо влияет? Мрачная она сегодня, туманная, с накрапывающим дождиков. Голова действительно тяжёла, словно чугунный котёл.

— К чему сложности? Зачем давать нашим врагам время на принятие… решений? Венецианцы идут с севера, мы выдвинем пехоту и артиллерию отсюда, с юга. И сойдутся они…

— У Перуджи, — злобно оскалился Мигель, но тут же призадумался. — А венецианцы пойдут на такое? Мы же договорились об их помощи против Карла VIII, а не для решения своих проблем.

— А для убеждения у нас есть много-много писем, с помощью которых большая половина сеньоров, собравшихся под знаменем как бы Гонфалоньера Церкви — а он перестанет им быть со дня на день — предстаёт и является на самом деле помощниками Франции, а значит теми, кого нужно незамедлительно и жестоко покарать. Я готов огнём орудий обрушить стены Перуджи и Маджоне, чтобы только в головах остальных раз и навсегда отпечаталась простая истина: «Нас. Предавать. Нельзя!» Что до Никколо Орсини ди Питильяно — если каким-то чудом ему не посчастливиться ускользнуть, то расстанется с головой под топором палача.

— Ты уже решил.

— Жизнь так расставила фигуры, нам остаётся лишь играть. Ну не проигрывать же, в самом то деле!

— Я тебя понимаю. Но всё придется делать очень быстро, иначе из Неаполя выползет французская армия. Она ослабела из-за рассылки солдат по гарнизонам, но сам Карл и его верный маршал могут использовать уже проверенную тактику — наберут тех неаполитанцев, которые их поддерживают или просто захотят много звонких жёлтых монет.

Всё верно говорит Корелья, я и сам это понимаю. Только оставлять у себя за спиной врага, готового ударить хоть нам в спину, хоть порезвиться в глубине страны, хоть метнуться пакостить союзным Медичи или ещё куда… Нет такого счастья нам и даром не требуется. Поэтому быстрый марш на Перуджу, блокирование противника в крепости или крепостях — на то, что они доблестно примут бой, зная возможности армии под знамёнами Борджиа и Ордена Храма я признаться, совсем не надеюсь — ожидание подходя артиллерии и венецианцев, после чего обстрел, штурм, раздача слонов… И вновь марш-бросок, но уже в направлении нового противника — французской армии.

Ничего не забыл? Вряд ли, если не считать испанцев, которые уже должны выдвинуться на Сицилию. Но хитрая Изабелла наверняка дала своим военачальникам целый набор инструкций, которые позволят им понести минимум потерь и получить максимум выгоды. Понимаю, не обвиняю, всячески уважаю подобный подход. Более того, я даже догадываюсь, как именно будут действовать эти самые войска. Польза от них будет, спору нет — особенно от флота, что должен перекрыть французскому пути отступления и тем паче перевозки армии и трофеев — но вот в совместном бою против французской армии мы вряд ли поучаствуем.

Папская область, Перуджа, январь 1494

Грохот артиллерии — от него порой закладывает уши и довольно часто начинает болеть голова. Если же сам оказываешься на позициях установленных для обстрела Перуджи батарей, то добавляется ещё одно проклятье этого покамест допотопного по моим меркам огнестрела — гутой дым от сгорающего пороха. Много дыма, потому как обстрел ведётся не беспокоящий, а самый что ни на есть интенсивный, цель которого превратить в руины достаточно большой участок городской стены. Вот тогда и придёт время третьей фазы операции, решающей…, заключительной.