За зеркалами (СИ) - Орлова Вероника - Страница 9

- Сукин сыыын!

Люк зло пнул ногой комод в детской, взревев от злости.

- Что ж за тварь способна на это?!

Вопрос, не требующий ответа. Особенно когда задают его рядом с телом двенадцатилетнего мальчика с перерезанной шеей и вырезанными на лице слезами.

Так странно. Вдруг поймала себя на мысли, что не ужасаюсь. Что не чувствую того панического ужаса и непонимания, которые были в самом начале расследования, когда видела истерзанных детей. Поймала себя на мысли, что привыкаю...привыкаю? Господи, я привыкаю к человеческой жестокости, только потому что какая-то тварь играется с жизнями маленьких мальчиков. Меня это злит, меня приводит это в самую настоящую ярость, вызывая ненависть к подонку, способному на подобное...но я перестала поражаться этому. Перестала ощущать чувство тошноты при виде залитых кровью трупов. Перестала затыкать нос, когда шла на место преступления. Так, будто я сама становилась такой же безразличной и жестокой, как этот ублюдок. И это пугало. Будто я могла потерять что-то важное, какую-то важную часть себя. Точнее, Живописец отбирал эту часть меня, уничтожал её вместе со своей очередной жертвой.

Обхватила себя руками, согнувшись от холода. И я на самом деле не знала, откуда он шёл - снаружи или изнутри. Всё же не сдержалась.

- Теперь мы, по крайней мере, знаем, что это не та тварь, которая у нас в камере сидит.

- Проклятье! Что?

Томпсон шагнул ко мне, переступая через лужу крови на полу.

- Какая-то дрянь режет в моём городе детей, а ты радуешься тому, что это не твой бездомный?

Поморщилась, когда он больно сжал плечи, и обхватив его запястья, стряхнула с себя мужские руки.

- Я не радуюсь. Я констатирую факт. И Дарк не мой бездомный, а подозреваемый.

И отмечаю про себя, что нет никакой радости. Зато есть облегчение. Потому что это не Натан. Потому что я не ошиблась...не ошиблась, когда в ответ на его просьбу, сказанную надтреснутым хриплым голосом, кивнула. Доверяя не себе, а ему.

«Позвольте мне помочь вам, мисс Арнольд. Просто поверьте. Вы ищите его своими методами, а я - своими. Эта мразь убивает не просто детей богатеньких родителей. Он убивает наших...тех, кому удалось вырваться из одного Ада, он отправляет их в другой. Только приёмные дети, обратите внимание. Только мальчики. Некоторые приехали издалека. Откуда он знает, что они неродные? Убийца связан с приютами, Ева. Не отпускайте меня, но позвольте мне своими способами добывать информацию.

-  А что можешь сделать ты, чего не можем мы?

- Я свяжусь с детьми из приютов. Со смотрителями. Они могут многое знать и расскажут всё. Но только не вам, а мне.

- Если получат повестку...

- То будут молчать как рыбы, утверждая, что ничего не знают. Поверьте, мисс Арнольд, эти люди слишком ненавидят полицию, чтобы заговорить.

- Ты говоришь о детях, Дарк. К ним всегда можно найти подход.

- Я говорю о детях, которые потеряли абсолютно всё. Они намного циничнее вас, мисс Арнольд. Для них вы все...мы все - не более чем способ получить те или иные блага. И ради достижения своих целей они с готовностью используют любого из нас.

Оторопела, не веря в то, что слышу. Чувствуя, как изнутри волна протеста поднимается. Эти люди, они стояли на холоде столько часов, чтобы поддержать своего главаря, который так легко открещивается от принадлежности к ним.

Наклонилась к нему, пристально в глаза вглядываясь, пытаясь эмоции прочесть. Не могла я ошибиться в этом человеке. С другой стороны, а что я знала о нём, кроме сухих фактов из материалов дела? Почему считала, что он должен быть обязательно благородным, если взял шефство над бездомными?

- Как? Как ты можешь...

- Вы удивлены, мисс Арнольд?

В глазах насмешка вспыхнула холодными искрами.

- ...говорить так, будто ты их...

- Презираю?

- А ты презираешь?

И снова плечами пожал, удерживая мой взгляд своим, не позволяя отвернуться той самой тьмой, в самом центре которой словно бесы танцуют.

- Я их защищаю. И это единственное, что им нужно.

- Но как же они? - кивнув в сторону окна.

- Они? Вы думаете, они от большой любви или уважения торчат здесь?

Дарк откинул голову назад и расхохотался, а когда резко замолчал и снова на меня посмотрел, я увидела, что его глаз смех не коснулся.

- Я единственный, кто дает им защиту. Кто обеспечивает их едой и крышей над головой. Если завтра наступит голод, они первым разорвут на части меня, чтобы сожрать.

- Почему тебя?

- Чтобы я не мешал сделать этого с другими.

Он псих. Ведь псих? Потому что на его лице я вижу наслаждение. Ему нравится запутывать меня...и я могла бы прекратить этот разговор в любую минуту. Могла бы. Но не стала, убеждая себя в том, что должна узнать его глубже, подойти как можно ближе к краю пропасти, за которой скрывается личность возможного убийцы.

- Тогда зачем всё это ТЕБЕ?!

- Потому что больше никто за это не возьмётся.

- Это не ответ.

- А вам так важно его услышать, мисс Ааааарнольд? - растягивая первую букву моей фамилии, и я невольно отшатнулась, чувствуя, как от этого бархатного низкого тембра сотни мурашек встрепенулись по позвоночнику. Во рту стало сухо, и я облизнула губы, глядя на то, как меееедленно голову набок склоняет, будто изучая мою реакцию на свой вопрос.

И не дождавшись ответа, продолжил:

            - Чтобы помочь отбросам общества мне не нужно их любить, Ева. Достаточно ненавидеть тех, кто сделал их таковыми.

            - А ты ненавидишь? И тем не менее предлагаешь мне поверить тебе??

            - Я предлагаю вам сделку, мисс Арнольд. И чем дольше вы будете думать над ней, тем больше вероятность того, что появится новая жертва.»

            Он был прав...Дарк оказался абсолютно прав. Наши сомнения стоили жизни ещё одному ребенку.

Наутро я лично выпустила Натана Дарка из камеры.

ГЛАВА 5. Натан

Я сидел в камере, прислонившись спиной к стене, ощущая, как холод от камня нещадно проникает под кожу и морозит кости, вызывая желание съёжиться. Идиот. Если бы он знал, насколько привычно для меня мёрзнуть, насколько обыденно бороться с пронизывающим ветром, беспощадно вспарывающим лицо острыми краями снежинок. Когда-то именно мысль о том, что это не что иное, как борьба, моя битва против собственной слабости, и давала силы для того, чтобы не сломаться, не позволить поглотить себя ни холоду, ни ветру.

После того, как сбежал с приюта, я долгое время скитался по улицам, прячась от полицейских, от взрослых, от бродячих собак, остервенело бросавшихся на мальчика, копошащегося на мусорных свалках, прямого конкурента за шанс выжить.

Затем я направился в соседний город, понимал, что убийство свяжут со мной, даже если я останусь в детском доме. Одна из воспитателей не просто видела, как я заходил в кабинет мрази, ставшей нашим директором. Она сама привела меня за руку к нему. Я плохо запомнил черты лица грёбаного извращенца, но её лицо с печатью абсолютного равнодушия, врезалось в память навсегда. Теперь я точно знал, что именно с таким лицом совершаются самые ужасные поступки. Убивает не тот, кто отдаёт приказ. Чёрт, ведь в действительности это настолько крутая отмазка для тех, кто ею пользуется, что они начинают верить в неё. Верить неистово. Со всем рвением, на которое только способен человек гнилой, мелкий, ничтожный...и в то же время совершенно неспособный принять свою вину.

Равнодушие и раболепное выполнение откровенно жестоких приказов - что может быть хуже? Можно сколько угодно прикрываться тем, что к твоей голове приставлен пистолет и поставлен жестокий выбор - или ты, или тебя. В тот момент, когда ты выбираешь себя, ты делаешь выбор. И убиваешь тоже ты, а не приказ, не твое звание и не положение.

Я тоже сделал свой выбор. Много лет спустя, когда стучался в дверь к благообразной старушке с покрытой монашеским апостольником волосами. И когда смотрел в её сузившиеся в попытке узнать незнакомца глаза...и расширившиеся в испуге зрачки, когда она всё же признала. Равнодушие к жестокости страшнее самой жестокости. Потому что вторая честнее. Она не скрывает отвратительное нутро своего раба. А вот безразличие...это маска для собственной чёрной души. В тот день я содрал этот покрытый трещинами лжи и времени слепок с её лица, чтобы обнажить всю мерзость, которая пряталась под ним, перерезав её дряблую шею.