Проклятие Пифоса - Аннандейл Дэвид - Страница 50

— Как и все мы, — напомнил ей Птерон. — Но вы уже сделали намного больше простой передачи сообщений.

И это была правда.

— Чего вы хотите от меня?

— Чтобы вы использовали свой взор. Взгляд — явление не пассивное. Он агрессивен. Он может уничтожать. Разрушение «Калидоры» было вашим свершением не в меньшей степени, чем капитана Аттика. Враг видит нас. Знает нас. Он пробует на прочность нашу оборону, изучает наши слабости. Эта осада не может продолжаться вечно. Я согласен с решением вашего капитана спуститься в руины. Мы обязаны выследить противника и перенести войну на его территорию. Но для этого нам нужно знать, куда смотреть и как бить.

— Вы говорили об этом с капитаном Аттиком?

— Не думаю, что ему придутся по душе мои предложения. Но вас он послушает.

Астропат расплылась в улыбке.

— Вот так вы ведете войну из теней.

— И мы в Гвардии Ворона считаем, что у нас это неплохо получается.

Птерон оказался прав. Аттик прислушался.

Свою роль сыграло то, что Эрефрен предложила весьма специфическую стратегию. С рассветом враг отступил, оставив поле все прибывающим ящерам. Очистив разум, астропат осторожно приоткрыла свои чувства варпу. Ее глазам по-прежнему предстали лишь разрозненные осколки и боль. Хоть сколько-нибудь четко удавалось рассмотреть только бури. Они не поддавались никакому пониманию и были настолько мощными и обширными, что сливались в единое воплощение абсолютного хаоса. Эмпиреи вздымались огромными волнами, что обессмысливали само понятие высоты. А за бушующими ураганами притаились жуткие намеки на умышленность всего происходящего. У Эрефрен невольно возникало кошмарное ощущение, что все, увиденное ею, было плодом трудов врага непостижимой злобы и мощи. Она успела отвести взгляд от бурь прежде, чем эта идея окончательно переросла в убежденность. Враг на Пифосе и так был достаточно опасен.

Астропат заставляла себя бороться с помехами, о которые разбивались любые попытки прочесть детали варпа. Искажения раскалывали ее видение на мельчайшие осколки, разрывали в клочья непокорной энергии. Все разделялось, накладывалось и сталкивалось в бешеном водовороте нелогичности. Даже попытка осознать все это приносила невероятные муки. Разум Эрефрен стремился улететь прочь, но она изо всех сил держала его в узде. Она перестала пытаться заглянуть за пелену помех. Вместо этого она сосредоточилась на самих искажениях.

«Тебя-то я и ищу, — приговаривала она. — Ты — знак врага. Ты — его след».

Даже вызываемая помехами боль была доказательством. Она ухватилась за собственные страдания, превратила их в свою путеводную звезду. И последовала к их источнику.

После этого она и поговорила с Аттиком.

Спустя час она, уже в сопровождении отряда Железных Рук, стояла на краю первой ямы.

— Вы уверены, что помехи идут оттуда? — уточнил капитан.

— Абсолютно.

Даже говорить ей было тяжело. Находясь так близко к эпицентру искажений, ей приходилось сдерживать постоянный ментальный натиск. Она почти закрылась вновь, но разупорядоченные волнения все еще тянулись к ней, проникая сквозь оставленную ею крошечную брешь. И это было ошибкой. Так она могла дотянуться до них. Так она могла ударить. Враг дорого заплатит за то, что посмел выступить против нее.

— Мы прочесали строение, — сообщил Аттик. — Там пусто. Есть участок, в который мы пока не смогли пробраться, но туда или оттуда нет ни единого хода.

— Все равно.

— Вы продолжаете настаивать на спуске?

— Так точно. — Женщина чувствовала на себе оценивающий взгляд лидера Железных Рук. — Капитан, я достаточно сильна для этой задачи. Гордость не позволит мне быть обузой вам или вашим людям.

— У меня хватает обуз, — зарычал Аттик, — но вы к ним не относитесь. Вы уже находили нам цель прежде. Сделайте это снова, и я буду навеки перед вами в долгу.

— Служба легиону — моя единственная награда.

— Как и для всех нас, — голос принадлежал сержанту Гальбе. И хотя он обращался к астропату, замечание явно было адресовано Аттику. Эрефрен не нравился наметившийся раскол среди старших офицеров, но она подавила свое беспокойство. Сейчас эти распри ее не касаются. Для достижения цели ей требуется полная самоотдача и предельная концентрация. Враг мог воспользоваться даже мимолетной рассеянностью или случайной тревогой, а рисковать и подставляться под удар астропат не собиралась.

— Нам сюда, — сказал Аттик.

Женщина последовала за звуками его шагов. Глухой топот сапог по земле сменился напряженным потрескиванием дерева.

— Будьте здесь осторожны.

— Благодарю, — Эрефрен осторожно ступила на узкую платформу. Имей она полный доступ к своему псайкерскому полувидению, ей бы не потребовалось предупреждение Аттика. Она бы сама почувствовала точные размеры и положение платформы и знала бы, сколько шагов вперед может сделать, чтобы не перевалиться через край. Но мир больше не полнился непроизвольными знаниями. Теперь она постигала все тактильно. Стук трости очерчивал для нее образы реальности. Она могла ориентироваться, но все вокруг было сокрыто от нее завесой тени. Огромные пустоты невежества вынуждали ее шагать неуверенно и нерешительно. Астропат привыкла сама властвовать над пространствами в материальном и нематериальном планах бытия, по которым она странствовала. Терпеть обычную человеческую слепоту было для нее унижением, которого она никогда не простит.

Колонисты соорудили грубые леса у поверхности строения. Аттик приказал вести основные раскопки в яме у фундамента главной ложи, где впервые обвалилась земля. В трех других расщелинах тоже продолжались работы, но, поскольку результаты везде были примерно одинаковы, все усилия было решено бросить именно сюда. В разных местах добровольцы спускались и карабкались по скатам постройки на тросах, но Аттик привел Эрефрен к лестнице. Неровные, на скорую руку вытесанные ступени зигзагами уходили вниз, петляя между такими же грубыми платформами, но для своей цели они вполне годились. Эрефрен могла спускаться вниз самостоятельно, лишь немного помогая себе тростью, — хоть мизерный, но повод слегка потешить свою гордость.

Чем ниже она спускалась, тем больше пустых пятен возникало в окружающей обстановке. Искажения усиливались. Женщине пришлось направить почти все свои психические силы на защиту от губительного натиска. Последние крохи энергии она приберегла, чтобы иметь возможность двигаться и взаимодействовать с материальным миром. Но вперед ее толкали две вещи: неугасающая ярость и всепоглощающее стремление нести кару врагам.

Эрефрен знала, что Железные Руки переговариваются друг с другом, но их голоса звучали безликими вспышками мысленных помех. В них слышался гнев, но еще нотки сомнений и подозрений. Астропат поймала себя на мысли, что это тоже часть планов врага. У Железных Рук отняли их машинную невозмутимость. Исстван V нанес им страшный удар как в военном, так и в психологическом плане, и эта травма ухудшалась, углублялась, превращаясь в нечто столь глубокое и запутанное, что могло пережить сами звезды. Ярость билась в сердцах воинов роты — острая, как кинжал, и необъятная, как галактика. Ярость стала их ответом на предательство — предательство столь великое, что обнажило изъяны решительно во всем. Эрефрен это прекрасно понимала, потому что разделяла с ними эту ярость настолько, насколько могла одна маленькая смертная. И если ее гнев пламенел внутри нее так сильно, то какой же накаленной и всеразрушающей должна быть злоба, снедавшая полубогов?

Она вдруг поняла, что наслаждается этими мыслями — до тех пор, пока ярость не была направлена внутрь.

Тревога нарастала — пузырь, формирующийся в котелке ее психики. Бессмысленный. Опасный. Астропат подавила опасения превосходящей силой гнева и двинулась дальше. Вниз. Шаг за шагом.

Впереди звуки тяжелых шагов Аттика изменились. Теперь раздавалось резкое эхо камня.

— Мы у входа в руины, — сообщил капитан и повернул направо.

Эрефрен поблагодарила его. Она следовала за его голосом, чувствуя, как платформа сменяется гладкой поверхностью самой постройки. Затем она перешла через порог. Суровая реальность решительно разорвала всеобъемлющую пустоту. Астропат ощутила контуры арки настолько четко, будто все помехи и искажения внезапно исчезли. Но когда она прошла дальше, и без того неистовый натиск на ее восприятие усилился во стократ.