Лоханка - Калашников Сергей Александрович - Страница 22

Словом, это оружие работало только с закрытых позиций или издалека. Наши попытки создать сзади опору в виде бульдозерного ножа-отвала к успеху не привели – с ним транспортёр окончательно перетяжелялся, разбалансировался и в воде погружался кормой вперёд. Слишком маленькую и лёгкую машину мы сделали…

Наконец появились основные действующие «лица» – транспортёры с десантом. Они деловито вступили в реку и неспешным ходом преодолели её. Выбравшись на наш берег ядро вышедшего из «поиска» батальона стало втягиваться в лесную дорогу, ведущую от заставы, на которой мы квартировали. Одна из машин отклонилась в нашу сторону, остановилась ненадолго, «выпустив» из длинного верхнего люка коренастую фигурку, а потом почапала туда же, куда и все.

«Фигурка» же направилась в нашу сторону. Комкор – вот кто торопился выразить нам своё… интересно, что?

– Ну, вы и прохиндеи, – заявило начальство, сидя в заставской столовой и уплетая за обе щёки аппетитно пахнущее горячее варево. – Это же просто машина войны какая-то, а не конвойный батальон. Чуть какое затруднение встретят – подтягивают артиллерию и крошат японскую оборону с зарытых позиций.

– Большой расход снарядов, – вздохнул Кобыланды. – Нам бы нормальные самоходки, чтобы могли работать прямой наводкой, не опасаясь никакого огня…

– Что за самоходки? – вскинулся комкор.

– Вроде танка, но без башни. С толстым лбом и мощной пушкой.

– Такие не плавают, – одёрнул я размечтавшегося друга. – Сразу лишишься свободы маневра. Да и ресурс ходовой у них заметно меньше, чем у нынешних лёгких транспортёров.

Проверяющий передал опустевшую миску повару и жестом потребовал у ординарца бумагу и карандаш:

– Ну-ка, нарисуй в общих чертах, – повернулся он ко мне.

– Не, ну нормальную пушку нужно ставить на более тяжёлую машину, а для этого потребуются двигатели куда как мощнее. Наши-то крошки на своей мягкой подвеске так и будут подпрыгивать от каждого собственного выстрела.

Несмотря на столь категорическое утверждение, я принялся прорисовывать вариант удлиненного до пяти метров корпуса, добавив с каждой стороны по два катка – это позволяло мне увеличить массу машины тонн до семи с половиной. Тогда в лоб и в щит пушки удавалось поставить листы толщиной миллиметров двадцать пять, но крыша боевого отделения и часть его задней стенки надёжно не влезали в балансировку, а поворот ствола ограничивался теми самыми пятнадцатью градусами, что я и обещал когда-то. И, судя по всему, без дульного тормоза никуда не денешься. А это значит, что при стрельбе из окопа пороховые газы поднимут столбы пыли.

Получившийся силуэт показался мне знакомым – не иначе – в будущей войне нечто подобное применялось какой-то из сторон.

– Вот, – сказал я завершив эскиз. – Но плавать эта машина не будет никогда. И вообще, в пределах имеющейся концепции унифицированной ходовой части достигнут предел, как размера повозки, так и её массы.

– Штабную ещё нарисуй, тоже длинную, но без пушки, – вдруг вспыхнул комкор. – В этой тесной жестянке едешь, словно жук в спичечном коробке, толкаясь плечами на каждом ухабе. Но, чтобы плавала, – спохватился он, – негоже командиру отставать от своих частей.

Мы с Кобыланды переглянулись, и я принялся за работу – у нас появился союзник.

– Так, прохиндеи! – оглядев моё художество, «союзник» придал своему лицу недоверчивое выражение, – как я понял, для обеспечения одного батальона в бою требуется ещё и авторота?

– И инженерный взвод, – кивнул Кобыланды.

– А откуда всё это взять? – погрустнел наш недавний оппонент. – Впрочем, – добавил он спустя минуту, – мысль о разворачивании конвойных батальонов в полки я поддержу, а там будет видно.

Мой товарищ достал давно приготовленную папку с обоснованиями структуры мотострелковых частей и штатными расписаниями, а я подумал про себя, что ничего, кроме событий на Халхин-Голе из истории не помню, но про то, что тут, на Дальнем Востоке, по линии соприкосновения с японцами никогда не было спокойно – знаю наверняка. А ведь три полка – это уже дивизия. Если она себя хорошо зарекомендует в предстоящих через пару лет событиях – процесс утроения численности войск высокой мобильности, возможно, захотят продолжить… три дивизии к сорок первому году, это уже кое-что на весах противостояния с фашистской Германией. Если получится – может быть на начальном этапе войны не произойдёт таких грустных событий, как в известной мне истории? Ведь у западных границ страны местность отнюдь не степная – для активной маневренной обороны очень даже пригодная.

Поговорить со мной комкор не забыл.

– Так какой такой кровавой гэбне вы мне давеча толковали, Иван Сергеевич?

Вот она, моя несдержанность, довела-таки до необходимости отвечать за распущенный язык. Я заметно сник и замешкался, отчего собеседник набычился и ударил кулаком по столу:

– Не стройте мне глазки, красноармеец Беспамятный. Отвечайте чётко и внятно.

– Так, это, не могу знать, вашество! – я вскочил и вытянулся во фрунт, смахнув с головы будёновку и положив её на локоть левой руки, приподнятой к груди. Меня как в двадцать девятом по голове вдарили, былое запамятовал, а только мысли разные в голову ни с того ни с сего приходят и слова непонятные всплывают.

Комкор тоже вскочил и вытянулся – кажется это в нём проснулся старый рефлекс ещё от дореволюционных времён – не иначе, с Империалистической.

– Слова, говоришь! Ну-ка, назови ещё какие-то другие. Непонятные.

– Геймер, Интернет, чифанить, блютус, юэсби.

– Чего же непонятного! Английские слова. Игрок, вход в сеть, третье действительно непонятное, синий зуб и аббревиатура опять же английская, судя по произнесению названий букв. Ты что, до удара по голове знал этот язык?

– Не помню, товарищ комкор.

– А почему ко мне обратился по форме ещё той армии?

– Не знаю. Думаю, от волнения. Непонятные мысли и побуждения возникают у меня, когда волнуюсь. Вот как на друга моего начали вы наезжать, так я сильно перенервничал. Но на людей не бросаюсь – тихий я. Однако чую – полезут японцы на Монголию в тридцать девятом. А чем чую – не пойму.

– Тогда что это за такую за годину испытаний ты предрёк? Ну-ка, напрягись, сообрази. Это может быть важно, – комкор совершенно изменил тон. Теперь он беседует со мной, словно врач с пациентом.

– Думаю, это про то, что германец на нас обязательно полезет. А противник он сурьёзный и биться с ним будет тяжко.

– Хм, здравая мысль. А теперь напрягись и ещё про гэбню доложи. Чем она плоха?

– Так кровавая потому что. Много людей поубивает. В том числе – командиров.

– Ладно, красноармеец, можете быть свободны, – оборвал мои рассусоливания комкор. Но потом добавил совершенно иным тоном: – Ступайте, голубчик.

Работа над самоходкой прошла относительно быстро и принесла неожиданный сюрприз – немного увеличив ширину корпуса, удалось сохранить за машиной способность плавать. И всё это, благодаря тому, что по пути с Дальнего Востока я удачно заглянул в Горький.

Признаюсь сразу – это была не моя идея, а комкора. Он и бумаги мне выдал соответствующие, и телеграмму отправил – так что встретились мы с конструктором Грабиным без всякой волокиты. Посмеялись над нашей попыткой поставить на лёгкую машину дивизионную пушку для использования против близких целей, поспорили об эффективности применения полковой короткостволки, а потом довольно быстро прикинули, чем вооружить планирующуюся машину – за время, проведённое в поезде я многое успел набросать. Главное же – договорились о компоновке боевого отделения и расположении силовых элементов конструкции.

Знаете, когда обо всём позаботишься заранее – потом получается куда проще. Опять же дизели под новые машины пришли стодвадцатипятисильные, да заказ сверху спустили, да деньги выделили. А когда мы с инженером Федотовым новую лоханку вычертили и прикинули развесовку – вот тут плавучесть и вылезла. А вскоре и пушка подоспела из Горького.