От альфы до омеги (СИ) - "Lorain" - Страница 45

А если Ирис попадет в его собственное прошлое — что будет тогда? Столкнется со своим оригиналом, увидит ту девушку... Вряд ли из всех этих разговоров она не поняла, что все это время была лишь только биоэлектронным клоном. Но одно дело — знать, что она неисключительна, и совсем другое — познакомиться с собственным прообразом. Хотя к чему эти предположения? Она не попадет в его прошлое, временные разломы открывают пути без порядка и цели, и привязать конечную точку путешествия к исходной, каким-то разумом связать действующих лиц — нет, на такое порталы не способны.

Да и какое ему, в конце концов, дело? Не наплевать ли ему на дальнейшую судьбу девчонки, за которой он без своего на то желания приглядывал эти двое суток? Он не напрашивался к ней в друзья, да и она ему ничего не обещала. Они друг другу никто; более того: девчонка — просто-напросто усовершенствованный андроид с нейронной сетью, подобной человеческой. Она — хорошенькая машина. Растущий организм, вместо гормонов и красных кровяных телец напичканный электроникой и синтетическими аналогами человеческих органов. Ее реакции — подделка. Ее опыт — модель, построенная компьютером в ее мозгу. Она, в конце концов, просто развитие программы. Самопрогрессирующий... робот.

Робот.

Или нет?..

— Я хотел ее вернуть, — продолжал Сальватор, и речь его звучала все тише, все сбивчивее, все лихорадочнее. — Тогда я уже знал, что андроидов можно усовершенствовать... Что можно создать нечто куда более живое, куда более настоящее... Омеги ведь и вправду почти люди. Нет, они и есть люди! Те самые, что доходят до десятки. Их не отличить. Их нейронные сети разрастаются так широко, что уже неважно, кто создал их тела. У них есть души, Рикгард. Я хотел создать ее заново. Я ее создал. И снова я ее не потеряю. Зеркальные нейроны прижились только у нее. С другими не выходило. А с ней получилось. Да еще и эта аномалия... — бормотал Сальватор. — Все подсчеты показывают, что она передает информацию, но как? Я думал, что Ирис мне расскажет... Она ведь все слышит: нас, аномалии... Она ведь привела тебя сюда, к этой штуке... — он запнулся, и взгляд его забегал. — Я хотел сделать нечто большее, чем служебную омегу для Сената. И я сделал, — он опять помолчал. — А ведь эмоциям омегу не научишь. В их телах нет человеческих гормонов, они не умеют чувствовать. А она... Ирис... Она умеет. Не так, как я или ты, но она умеет. Да, это лишь попытка, лишь жалкая попытка... Она просто отражает. Но большего мне было и не нужно. Я хотел, чтобы она слушала меня... Чувствовала то, что чувствую я... Омеги — они инструменты. А Ирис... Я делал ее совсем не для Сената. Она не инструмент. Она — моя. Мой человек.

Он сжал виски и зажмурился.

— Ты сумасшедший, — плюнул Рикгард. Он смотрел на Сальватора с верхушки лестницы и следил за тем, как он сжимает ладонями голову, как сгибается от боли, как тянется руками в сердцевину аномалии, но так ее и не касается. — Играешь в бога, да? Душа... Что ты знаешь о душе? Смотрел ей в голову? И что? Нашел там душу? Или она где-нибудь еще? В плече, например, или в правой пятке?..

— Смеешься, — рот Сальватора скривился. — Черт побери, двадцать лет трудов! Шестнадцать лет на одну только RS... Я воспитал ее заново и сделал такой же. Хитрая, умная бунтарка...

Рикгард только качал головой.

— Ей не залезали в череп, — с сожалением протянул он. — Ее не держали в закрытом Центре, не натаскивали как собачонку выполнять команды. Она была человеком. А RS...

Рикгард хотел наконец-то сказать, что она просто-напросто кусок синтетической ткани с микрочипами, но на языке вдруг стало горько, и он закрыл рот. Он быстро оглянулся на арку, ведущую прочь из зала. Если поднять Иолу в воздух сейчас же, то можно успеть. Он доберется до Эмпориума, ворвется к Квинту, поднимет всех на уши или с постелей — если бездельники из отдела Ликвидации все еще спят — и грохнет на Пыльные Города с пару сотен килограммов хромидия. От долины не останется ни камня, но аномалию он уничтожит, а вместе с ней — и этих биосинтетических псов Сальватора. И, конечно, его самого — если у него не хватит ума сбежать. Придется перевернуть склады, разворотить все арсеналы. Быть может, запасов хромидия куда больше, ведь временные разломы не уничтожали уже очень давно. Но действовать нужно быстро, пока Сальватор бредит своей ненаглядной Ирис...

— Уходи, давай, — вдруг усмехнулся Сальватор, поворачиваясь спиной к аномалии, заключенной в кольцо из омег. — И вот тебе жест доброй воли: если твоя Иола еще не упала, то непременно рухнет, когда ты поднимешься в воздух.

Рикгард замер.

— Значит, это ты подкупил механика... Он все-таки в ней покопался...

Сальватор раскинул руки.

— Рикгард, твое изумление мне непонятно. Я Сенатор. Разве мне нужно кого-то подкупать? Хватает и простенькой просьбы.

— Забыл, для чего создавался Сенат? — удивленно покачал головой Рикгард. — Монополия власти — отрава. А ты не единственный, ты — лишь один из восьми.

— Скоро все изменится, — ухмыльнулся Сальватор. — Сенат не вечен.

— Ты свихнулся, — в который раз повторил Рикгард.

— Может, и так. Но разве гениальность не в безумии? — лицо Сальватора исказилось в новой, мечтательной улыбке. — Я изучал эту аномалию, Рикгард. Это не просто какой-то там разлом или какое-то там искажение пространства. Это черная дыра, мой старый друг. Черная дыра! Она способна поглотить в себе целый город. Весь Эмпориум без остатка. Уничтожить его разом, оставив на месте цветущего оплота цивилизации дымящуюся пустоту. Ты только представь: горожане бегут, оставляют свои дома, затопляют улицы, тянут за собой пожитки, топчут друг друга, наседают, выносят городские ворота... Кто даст им приют? Кто выйдет из тени и пообещает новое будущее на руинах никому не нужного прошлого?

Лицо Сальватора изменялось, черты дрожали и оплывали, словно восковые. В горячке собственной алчности он и вправду словно потерял рассудок, но все еще находил для своих замыслов доводы. Рикгард слушал его и не верил. Все то, о чем говорил Сальватор до этого, вызывало недоумение, страх, отвращение. Но то, о чем он с таким упоением рассказал сейчас, было чем-то иным.

— Так вот на что ты нацелился, — ужаснулся Рикгард. — А как же твоя ненаглядная Ирис? Как же она?

— Сначала, конечно, она, — миролюбиво согласился Сальватор, и его черты разгладились. — Сначала я вытащу ее из брюха этой аномалии. Если надо, я пойду за ней. Уже через час у меня будут все данные. Сейчас мои омеги сканируют аномалию, они выведут закономерности, вытащат мне дату, покажут, куда она отправилась. И, если повезет, распорют этой аномалии пузо. А если нет — я найду себе другой временной разлом, и уж тогда...

— Порталы нельзя программировать, — напомнил Рикгард.

— У этой аномалии — разум, — в свою очередь ухмыльнулся вдруг Сальватор. — Она сделает для меня что угодно. Раскроет новый портал, который я ей подсуну, настроит его туда, куда скажу я. Омеги ее держат. Они способны ее уничтожить в один хлопок. Они могут ее разорвать, могут растоптать, но это все равно. Может, у этой штуки голова и не так варит, как у человека, но я найду, как к ней подступиться.

Воспользоваться мутировавшей аномалией и раздуть ее до рукотворного Возмущения?

— Уходи, — Сальватор мотнул головой и отвернулся. — Ты всегда лез поперек дороги. Что двадцать лет назад, что сейчас. Как странно, ты не придумал сбежать вместе с Ирис! Тебе нравилось забирать себе всю славу, все самое важное. Но уж сейчас эта аномалия моя. Жаль, что я не смогу поговорить с ней как следует... Но я верну Ирис, и тогда уж я развернусь по-настоящему. Эти зеркальные нейроны — просто чудо... И вот ведь странно: человек, вершина эволюции — и у него есть такие нейроны... Но нет, они не такие, они слабы, они почти бессильны. Человеческое сострадание — это такая выдумка...

Он все бормотал и бормотал, вперившись безумным взглядом в свою аномалию, и даже не обернулся, когда Рикгард вышел вон.